За железной дверью

Выхожу во двор покурить перед сном. Поздний вечер. Все вокруг уже утратило цвета и перспективу, и только коробки домов и вершины деревьев плоскими силуэтами выделяются на угасшем безлунном небе. Время умиротворения и покоя, когда звуки замирающей жизни отчетливо слышны. Процокала каблуками и хлопнула дверью женщина. От дома, пройдясь веером света по стене, отошла легковушка. И опять тишина. Но вот кто-то приближается неспешной шаркающей походкой…

— Закурить не будет? — сиплым голосом спрашивает подошедший. Протягиваю сигарету. Пока прикуривает, замечаю, что пришельцу около сорока. Лицо одутловатое, небритое. Видавшая виды рубаха расстегнута до пупа, волосы всклокочены, под ногтями застоялая чернота. В руке целлофановый пакет. Вид типичного бомжа.

— Находился за день, еле добрел до места, — говорит мужик, сглаживая неловкость молчания, которая возникает всякий раз, когда двое курят молча.

Сигарета располагает к общению.

— Живешь здесь? — спрашиваю я, поддерживая разговор.

— Да вот в подвале этого дома пока и бомжую, — отвечает незнакомец. — Такая вот история.

При этих словах он опустил голову и я подумал, что моему случайному собеседнику страсть как хочется выговориться, выплакать свою неприкаянную душу. Люди такого рода нередко то ли утрачивают способность говорить правду, то ли их сознание деформируется настолько, что они сами уже не отличают реальные события от своей болезненной фантазии. Мне же его монолог показался почти правдоподобным и даже исповедальным, поэтому привожу его полностью.

«В прошлой моей жизни были родители, жена и дочка. Был довольно устроенный семейный быт. Плавал на судах загранплавания матросом первого класса. Попал в автомобильную аварию, перенес две операции. Запил, остался без семьи, один в пустой квартире. Потом по своей глупости и безволию ее лишился. Скитаюсь по подвалам. Где угодно, лишь бы не в своем районе, чтобы не встретить старых знакомых.

Должен сказать, что подвалы в стародавние времена окутывали жуткие тайны. В средневековье в них хранились от недоброго глаза несметные богатства, устраивались камеры пыток, томились непокорные пленники, являлись привидения и витал дух усопших. Здесь обитали гигантские пауки и несметные полчища агрессивных крыс. Все это я представляю себе, когда коротаю в подвале ночь и слышу в глухой тишине монотонную капель утечек да бешеные удары собственного сердца, заполняющие весь рассудок. Прислушиваешься — и улавливаешь тихий неумолчный шорох гниющего праха нашей бытовухи: стружек, тряпья, всевозможной рухляди. От одного этого можно сойти с ума. Уйти в воспоминания прошлой жизни — еще мучительнее. Натыкаешься, как на острые осколки, на угрызения совести. Вот и живешь распятым между потерянным прошлым, горьким настоящим и неопределенным будущим. Собственно, никакого будущего у бомжа-то нет. Не помню, чтобы кто-то из нас поднялся на поверхность.

Живущие в квартирах своей нормальной жизнью даже не представляют, какая опасность таится в нас, бомжах. Подвалы давно стали рассадниками криминала. Криминала незапланированного, а потому дерзкого и злобного. Готового выплеснуться наружу от бутылки дешевого вина, от неудачного похода по мусорным контейнерам в поисках пропитания.

Разнообразный букет болезней — от туберкулеза до незаживающих ран — это тоже от нас. Мы давно не видели, как говорят, людей в белых халатах и медицинской помощи. Пожары — опять-таки наше дело. Не раз «поджаривали» мы многоэтажки. В них от наших костров угорали и даже погибали люди. Весной в подвале дома на проспекте Победы, известного как «китайская стена», наша компания появляется редко. Там верховодят «покроване». А в тот день шатались у «Молодежного» в надежде что-нибудь заработать или просто «приватизировать». Удалось «рвануть» импортную магнитолу из машины. Взяли три «Русской», курева, зажевать и вместе с приятелем по прозвищу Бак пошли «в лежку». По пути прихватили Аллу, старую знакомую.

Вы не знаете, как пьют бомжи? По закону волчьей стаи, самое главное ухватить кусок побольше и пожирнее. Примерно так и у нас. Первым вырубился Бак. Мы с Аллой немного потрещали и решили покемарить. Как упал на тряпье окурок «Ватры» — не помню. Проснулся, когда все было в дыму. Меня кто-то волок по подвалу. Пришел в себя, когда пожарные вытащили на улицу. Закричал, что в подвале еще двое. Алка выжила, забилась в угол, где было вентиляционное окошко. Бака не спасли. У него кожа обгорела и сползала лоскутами. Он умер по дороге в больницу. Слава Богу, отмучился. А я смылся, пользуясь всеобщей суетой. После этого горел в подвалах еще четыре раза. Последний раз на улице Геловани. Ушел до приезда милиции и пожарных. Теперь меня гнетет один и тот же сон: пылающий подвал, из которого не могу найти выхода и задыхаюсь».

Бомж, назвавшийся Аркадием, умолк. Посидели еще немного и разошлись. Я — домой, он — в подвал, где его ждал приятель, затащивший туда целлофановый пакет с ужином, собранным из контейнеров.

На следующий день старший по дому собрал жильцов и предложил сброситься на замок и дверь на подвал. Вспомнив неприкаянного Аркадия, на собрание я не пошел, но пятерку сдал, чтобы напрочь отгородиться от бомжей железной дверью, как отгородился от них весь город, не замечающий существования параллельного ему мира.