19o
Весь год Владимир Александрович Гришин откладывает сэкономленные бережливостью всей семьи деньги, чтобы сесть в плацкартный вагон харьковского поезда и поехать в Севастополь. И чем ближе день отъезда, тем сильнее овладевает им нетерпение поскорее увидеть город и возрождается надежда разгадать тайну своего детства. Устроившись на временное проживание, Гришин, не теряя времени, отправляется в район улиц Щербака, Частника и Нефедова. Где-то здесь, по его предположениям, в начале войны жил он с мамой и бабушкой. Но где именно, несмотря на неоднократные приезды, точно установить не может.
Был бы здоров — другое дело, а на костылях не очень-то разгуляешься по косогорам. Да и город за шестьдесят лет преобразился неузнаваемо. Попытки получить какие-то сведения в архиве и в клубе любителей истории Севастополя закончились безрезультатно. Опросы старожилов тоже ничего не дали, но Владимир Александрович не теряет надежды отыскать кого-нибудь, кто помнит его семью и знает его фамилию. Ведь Гришиным-то его нарекли в десятилетнем возрасте уже в Германии, куда в начале войны был угнан с матерью, которая в череде переездов из одного лагерного барака в другой бесследно пропала в Саксонии перед концом войны. Несколько лет ставший от тяжелого недуга инвалидом Володя скитался по больницам и детским домам Германии. Родной язык забыл, и перед отправкой в 1952 году в детский санаторий в Евпаторию учила его русскому языку немецкая девушка Розмари.
Нездоровье не стало Владимиру Александровичу препятствием для получения профессии бухгалтера и создания семьи, в которой выросли две прекрасные дочери, подарившие Гришину внуков.
Дважды Гришин заходил в редакцию в надежде, что газета поможет ему в его поисках, но как это сделать, мы просто не знаем. В памяти Гришина сохранились лишь отрывочные детские воспоминания о том, что по соседству с ними жила немецкая семья, которая с началом войны куда-то бесследно исчезла, что во дворе их дома был колодец.
Он уезжал грустным в свое, ставшее родным, село Радгоспное на Харьковщине.
— Если Бог даст, то приеду в следующем году, — сказал он. — Продолжу поиски.
Я проводил его до выхода. Он уходил, переставляя костыли, и уносил за плечами вечную тяжесть войны, с которой по сей день не может свести счеты.
На снимке: Владимир Гришин в детском санатории в Евпатории в 1952 году.
