18o
Чем глубже в Лету просачиваются годы, тем настоятельнее у современников, более или менее склонных к аналитическому взгляду на события и лики прошлого, возникает потребность или «проявить», наконец, белые пятна в биографиях и мировоззрениях тех, кто вершил историю, кто был кумиром общества, или под совершенно новым углом зрения трактовать их философию и деяния, ставшие хрестоматийным монолитом в плане мотивации.
Именно с этих позиций уже довольно длительное, считай, все постсоветское, время личность и дела лейтенанта Петра Шмидта, имевшего самое непосредственное отношение к яркой странице в истории нашего города, к сожалению, подвергаются «корректировке», увы, не всегда корректной, а скорее всего — пошлой и унизительной. Хотя одна только последняя речь П.П.Шмидта на суде не оставляет ни грана сомнений в том, что это был чистой воды революционный романтик, для которого конечной целью всей его жизни явились бы такие преобразования в Отечестве, которые гарантировали бы благосостояние народа и справедливое переустройство общества.
Но главной доминантой этого самого народа П.П. — моряк до последней своей клеточки — считал людей военных, а потому все его общественные выступления, печатные публикации, конкретные революционные действия так или иначе были связаны с идеей революционных преобразований на флоте. Он жаждал перемен в умах флотских офицеров и матросов, что должно было повлечь коренное переустройство их военной подготовки и быта, открытую войну показухе, взяточничеству, золотопогонной никчемности, то есть тех, чья флотская карьера взросла исключительно на ниве родства со святейшей фамилией, чьи пятна на мундирах надежно прикрывались орденами.
Как нельзя лучше этот тезис подкрепляют такие слова из его дневника, сохраненного для потомков сестрой Анной Избаш: «…К трону посыпались петиции, резолюции… Ими можно было, наверное, обклеить всю решетку Зимнего дворца. Заговорили все. Мольбы, просьбы, стенания посыпались как из рога изобилия. Молчали только военные… Скажи войско честно, не было бы места борьбе. Я стоял среди войска и, оставаясь по убеждениям в прогрессивной части общества, не мог не понять, что все силы нужно употребить на убеждение офицеров…»
О том, что он действительно мыслил, равняясь исключительно на эту, высшую, планку своих революционных убеждений как «социалист вне партий», могут служить новые архивные материалы, которые мы сегодня и представляем на суд читателей.
Эти два письма Шмидта своему сыну Евгению в принципе не известны музейным работникам нашего города хотя бы потому, что их оригиналы и по сей день хранятся в некоей частной севастопольской коллекции. Семь лет назад об их существовании, так сказать, несколько завуалированно поведала газета «Флаг Родины», а старейший библиограф Морской библиотеки Е.М. Шварц полагает, что текст писем (опять-таки ксерокопированный) может находиться в г.Очакове в музее Шмидта…
В прошлом году у автора этих строк появилась возможность получить эти копии в свое распоряжение. Письма датированы июлем — августом 1905 года и посланы П.П. из «измаильской ссылки», где он патрулировал по Дунаю, командуя миноносцем 253.
Послания к сыну в Севастополь носят нежный, доверительный характер. Они полны отцовской тревоги за Женю, и в то же время отец отвечает сыну на некоторые вопросы, касающиеся своей политической деятельности, конкретно — сотрудничества в прогрессивных изданиях страны, в частности Санкт-Петербурга…
Прежде чем более детально осветить эти малоизвестные страницы светской жизни Шмидта, есть резон все-таки попытаться ответить на такой вопрос: «А как же эти письма попали, так сказать, в частную коллекцию?»
Дело в том, что старшим офицером, руководившим расстрелом П.П.Шмидта, был капитан 2 ранга Михаил Ставраки — его бывший товарищ по обучению в Морском училище. Неизвестно как, но в его руки после березаньского трагического финала попали в полное распоряжение и письма, и некоторые личные вещи лейтенанта Шмидта.
До 1920 года Михаил Ставраки проживал в Севастополе, на ул. Чесменской,6. Так вот, рядом с ним соседствовала семья, главе которой при исходе в Бизерту Михаил Ставраки доверил и письма, и вещи Шмидта. Так сказать, «до востребования». У членов уже третьего поколения этой семьи все это по сей день и хранится. За «вещами» никто так и не пришел…
В одном из писем к Евгению Петр Петрович называет печатное издание («Сын Отечества») и точные даты публикаций с указанием названий статей и даже своих псевдонимов. Он, кстати, очень гордился творческими связями с этой весьма уважаемой среди либерально настроенной интеллигенции России газетой. Он так и пишет в одном из писем: «Я рад, что стал сотрудником такого честного и распространенного органа».
А действительно, что же собой представляла санкт-петербургская газета «Сын Отечества» в 1905 году? Членами ее редколлегии были Л.Андреев, А.Куприн, И.Бунин, М.Горький, И. Грабарь. Что ни имя, то Авторитет и Личность. Вокруг этого издания группировались яркие самобытные художники и литераторы, такие как К.Сомов, М.Добужинский, Д.Философов, И.Билибин. Здесь проводил свои «башенные среды» Вяч.Иванов.
В канун ноябрьских событий 1905 г. в Севастополе поэт и публицист Д.Мережковский опубликовал в «Сыне Отечества» статью «Где моя шапка?» — довольно язвительный памфлет в адрес председателя Совета министров графа С.Ю.Витте. Подвергались критике отвратительные действия царской охранки. 2 декабря 1905 года эта газета была правительством спешно закрыта…
Шмидт в это время уже находился в застенках, и его сестра Анна Избаш обратилась за помощью к самому Витте. Однако тот лишь цинично «развел руками». Он прекрасно помнил одну из острых статей Петра Петровича в «Сыне Отечества», которая была сюжетно построена на якобы личной встрече и диалоге Шмидта со всесильным «важняком от Кабмина». Помнил и не мог простить Шмидту подобной дерзости…
А что же это были за статьи? В письмах к сыну П.П. Шмидт, как мы уже говорили, абсолютно четко дает их координаты и раскрывает свой основной псевдоним — «Старый капитан» в английской транскрипции.
…Прошли месяцы в переписке с сотрудниками отдела периодики дореволюционной России в санкт-петербургской библиотеке им.Салтыкова-Щедрина. И вот ксерокопии двух статей — на моем редакционном столе. Одна статья под рубрикой «Маленький фельетон» называется «Морские разговоры», и она исключительно фрагментарно уже цитировалась лишь в книге М.Попова «Красный адмирал». Вторая — без названия, вообще до сего дня нигде исследователями не упоминается, и мы приводим ее фоторепродукцию дословно…
Основной полученный из Питера газетный документ — копия статьи «Морские разговоры» — был обнародован Шмидтом 20 июля 1905 года. Статья родилась сразу же после известия о Цусимской трагедии и сюжетно построена на диалоге «старого лейтенанта» с инженером-механиком. В довольно обширном — гневном и страстном материале — П.П. Шмидт в своем полемически весьма заостренном запале обрушивает целый шквал критики на подоплеку позорно проигранной войны с японцами. И это выступление как ничто другое служит как бы теоретической базой его знаменитого выражения из предсмертного письма сестре: «Я поднял знамя революции русского флота».
Заострим мысль: именно исключительно рамками российского флота, на наш взгляд, лейтенант Шмидт ограничивал все свои революционные чаяния и деяния. Кстати, созыв Учредительного собрания он считал панацеей от всех российских бед. А приблизить этот день мог, по его мнению, авторитетный и хорошо узнаваемый «голос военных…»
Итак, всего несколько абзацев из «Морских разговоров»:
«…правильно развешенные подштанники и блеск медяшки при круглом невежестве в морском и военном деле выводят людей в адмиралы, во флотоводцы! О, горе наше! О, позор!»
«Все живое, что задыхалось в мертвых требованиях только смотровой службы, все бежало из флота; все, что сочувствовало летаргии флота… выходило в командиры».
«Неслыханный погром наш при Цусиме — вот достойный результат культивировки личного состава флота. Уж о гражданских доблестях я не говорю, отсутствие их всем понятно в нашем полицейском государстве. Я говорю только о морской нашей непригодности».
«Эти бедные, обреченные на смерть люди, сделали свое дело так, как могли…Виноват режим, воспитавший их, несчастных, не для моря и войны, а для бесславной гибели».
«…Как возродить из жалких остатков новый, жизненный и молодой флот? …Теперь, брат, время созидать. Исторические законы пришли сами нам на помощь и рушат безжалостно все негодное…»
«…Нужен ли флот? И если нужен, то как его создать? И с возрождения коммерческого или военного флота начинать? Вот вопросы, которые я поставил бы грядущим народным представителям».
…Спустя сто дней после этой публикации Петра Петровича Шмидта революционный Севастополь провозглашает…своим народным представителем — «пожизненным депутатом городского Совета рабочих». И, на наш взгляд, П.П.Шмидт сделал все, чтобы «военные не молчали». Он первый от их имени подал гневный голос протеста. И не его «вина», а беда в том, что загрохотали пушки на Севастопольском рейде 15 ноября 1905 года. Революционно настроенными матросами лейтенант Шмидт был вознесен на стержневой гребень восстания, и он уже не посмел позволить себе роскоши оставить Севастополь в октябре 1905 года и продолжить агитационную работу в родной портовой Одессе (таковы вообще-то были его тогдашние намерения).
Вот почему следует сегодня еще и еще раз правильно оценить его вклад в весь триединый пассаж русских революций начала ХХ века и все-таки ограничиться тем, чем он, повторимся, ограничил сам себя: «Я поднял знамя революции русского флота».
8 ноября 1975 года, ровно 70 лет спустя после начала Севастопольского вооруженного восстания, блестящий флотский офицер Балтфлота, замполит БКП «Сторожевой» капитан 3 ранга Валерий Саблин представил своим единомышленникам 30 пунктов программы переустройства общества и флота и поднял восстание на своем корабле.
Основные пункты его программы удивительным образом были солидаризированы с воззрениями лейтенанта Шмидта: «Изменить порядок выборов в стране, вернуть в военном ведомстве понятие офицерской чести, пресечь чинопочитание, дать бой показухе во флоте».
Наивный человек, Валерий Саблин, снявшись с якоря на Рижском рейде, взял курс на «Сторожевом» на Кронштадт, чтобы затем идти в Ленинград. Здесь он надеялся путем выступления на Центральном телевидении пробить брешь в болоте брежневского режима, докричаться до людей, в первую очередь, до военных. Как примерно и Шмидт, он заявил: «Так дальше в нашей стране жить нельзя».
«Сторожевой» ушел недалеко. С воздуха корабль был блокирован звеном из трех боевых самолетов. Замполита и его единомышленников арестовали и скрытно этапировали в Лефортово. Вскоре по приговору военного трибунала Саблин был расстрелян. Страна же практически ничего не узнала…
В апреле 1994 года Военная коллегия Верховного суда РФ признала «расстрельную» статью, примененную к В.Саблину, ошибкой.
У язвительного поляка Эмиля Кроткого есть хорошая фраза: «Суд потомства плох уже тем, что рассматривает дело в отсутствие потерпевшего». Так вот, тот же суд в своем решении 8 лет назад записал: «Заменить расстрел на 10 лет тюрьмы». Согласитесь, «перепады» впечатляют. Как в рекламе фототоваров под снимком лох-несского чудовища: «Некоторые видят монстра, а мы — плохую наводку на резкость».
И посему сегодня остаются те же, «бессмертные», вопросы, главный из которых таков: «Так подвиг это или преступление?»
Лейтенант Шмидт с позиций большинства официальных публикаций последних десятилетий все-таки остается в нашем сознании революционным романтиком, а Саблин, увы, — лишь офицером, нарушившим присягу. Справедливо ли такое положение вещей? И да, и нет. А может, ухватиться за спасительный «канат» одного моего оппонента и выдать такой аргумент: «Шмидт как раз в разгар подготовки к восстанию был отправлен в отставку, о какой такой присяге ведется речь?»
О той самой, господа, которая дается один раз. Так что этот, пожалуй, весьма и весьма непростой вопрос остается пока открытым. Хотя грядущие годы, разумеется, расставят в конце концов все по своим местам. Один мудрый англичанин как-то обронил: «Вы видите то, что есть, и спрашиваете: «Почему?» Я же мечтаю о том, чего пока нет, и говорю: «А почему бы и нет?»
Почему бы и нет? И на чью тогда мельницу прольет свои струи беспристрастный судия — Время? Хочется верить — не на ту, которую на клочке туалетной бумаги изобразил за час до расстрела в своем лефортовском узилище Валерий Саблин. И, кстати, рядом, далекий от романтизма, он начертал абрис рвущегося в свою последнюю атаку Дон-Кихота…
На фоторепродукциях: статья, помещенная на 1-й странице «Сына Отечества» 21 июля 1905 года; письма П.П.Шмидта сыну Евгению.
