13o
Евгений Кара-Гяур в нашем театре — явление особого рода. Кара-Гяур — это достоинство и аристократизм. Это мудрость и интеллект. Это сдержанность и глубина. Он, как никто другой в нашем театре, знает историю, литературу, почитает этикет, умеет носить фрак, мундир, костюмы всех времен и народов. И вообще, как говорит его Людмила, Женя — «фрачный», «галстучный» человек.
Он был отмечен пристальным вниманием зрителей уже с первого своего появления на сцене — в спектакле «Яд» по пьесе А.В.Луначарского, где исполнял роль «агента всех иностранных держав» Мельхиора Полуды. Он сразу стал любимцем публики, и поклонницы ждали его, молодого и красивого, у театрального входа. Поначалу он играл героев-любовников и героев-злодеев в спектаклях классической и современной драматургии: «Яд», «Делец», «Бесприданница», «Дурочка», «Как управлять женой». Потом уже, лет через пять, режиссер Виктор Стрижов предложил поменять амплуа и в репертуаре Кара-Гяура появились характерные роли.
— Я по рождению одессит, — говорит он, — но, как ни странно, прожив первые 25 лет в Одессе, считаю родным своим городом Севастополь. Мы приплыли сюда на теплоходе в феврале 1961 года. Корабль остановился на внешнем рейде, и в удивительном профиле города мы увидели белоснежное здание театра, еще не заросшее деревьями, в кружевах черной чугунной ограды. Севастополь очаровал буквально с первых минут. На второй день Алла Балтер повезла нас в Херсонес. Был ясный морозный день, на прибрежных скалах сверкал ледок. Мы поняли: все это — родное. И потом Севастополь — это наш первый семейный дом, где мы были молоды и счастливы. Даже когда обстоятельства сложились так, что мы должны были уехать отсюда в Казань, мы всегда знали: мы вернемся.
— Моя фамилия, особенно в молодости, меня смущала. Все были нормальные — Ивановы, Сидоровы, Коваленки, Петренки, Ванштейны, Рабиновичи, а я с ненормальной двойной фамилией. И все обращали на это внимание. Я долго не знал, что Кара — это «черный», Гяур — «не мусульманин», «иноверец». Отец был чистокровным болгарином из-под Пловдива, мать — наполовину русской, наполовину украинкой. Позднее отец объяснил, что мы — Карагеоргиевы, что в период турецкого владычества прадеды не приняли мусульманства и турецкие писцы записали их Кара-Гяурами. Отец был коммунистом, работал вместе с Димитровым, редактировал подпольную коммунистическую газету. Был арестован. Бежал в Россию. Едва не погиб, преодолевая вплавь Днестр. Он стал гражданином СССР. Окончил Одесский университет, защитил одну диссертацию, потом другую. Был организатором нескольких вузов на Украине — в Одессе, Тирасполе, Белой Церкви, Житомире. А в 1937 г. его арестовали. Я, тогда пятилетний мальчик, помню ту ночь, стук в дверь, обыск… Помню, как горько рыдала мать… Помню, как успокаивал ее отец… Потом были отчим-художник, его большая библиотека, книги по истории и живописи, и в доме друзья отчима — художники. Кстати, первым, куда он меня повел, было не кино, а музей. Вот в такой атмосфере я жил.
Однажды в детский сад приехали работники Одесской киностудии, нужен был мальчишка для тургеневской «Аси». Выбрали Женю. Пробы, репетиции, съемки. Вот это и был его первый шаг на подмостки. Однако вскоре началась война, и все поломалось. Зато, когда Женя пошел в первый класс, у него появилась потребность что-то представлять и изображать, чем он вызывал не только восторг, но и уважительное отношение товарищей. В военные годы ребята рано становились взрослыми. С 10 лет Женя уже работал слесарем в трамвайном депо, позже — на судоремонтном заводе. И все же самое главное его увлечение нашло свое продолжение в техникуме культпросветработы, который он окончил, и затем на режиссерском факультете Киевского театрального института.
Меня всегда восхищала звучащая со сцены великолепная речь Евгения Кара-Гяура, ее чистота, красочность, многообразие. Оказывается, и этому есть свое объяснение. С первых дней учебы в Киеве он начал работать на радио и на тогда только зарождавшемся телевидении.
— На телевидении меня учила опытнейшая Клавдия Ивановна, а вот фамилию ее не помню. Она занималась орфоэпией и слышала все мои южноукраинские огрехи.
В числе своих учителей Евгений главным называет Юрия Левитана и дикторов Московского радио. Вернувшись в Одессу, он не ограничился режиссерской и актерской работой в театре им. Октябрьской Революции, а стал преподавать в театральном техникуме и студии — сценическую речь, культуру речи, мастерство актера. Это увлечение получило свое развитие в Казани. Там Евгений Николаевич работал на радио и телевидении, преподавал в театральном училище, вел занятия по культуре речи на юридическом факультете университета и в пединституте, давал концерты, участвовал в вечерах поэзии татарских поэтов, был общественным директором казанского Дома актеров. Словом, это была бурная, насыщенная творческая жизнь, о которой артист лишь может мечтать.
Они вместе — 45 лет. Она была его ученицей в театральной студии. Кстати, этот удивительный курс из 15 студентов впоследствии дал шесть народных артистов. Помимо нее, ныне дважды народной (УССР, Татарстана), назову лишь знаменитых москвичей Николая Губенко и Николая Волкова. После дипломного спектакля всех этих ребят «купили» прямо на корню — увезли в один из созданных тогда сибирских театров. Всех, кроме Людмилы, поскольку она была уже беременна и они ждали свою дочку. Потом был Севастополь.
Евгения взяли в театр им. Луначарского, не раздумывая. Главный режиссер Борис Рябикин, увидев его в коридоре, тут же определил на роль. «У меня жена-актриса», — предупредил Евгений в кабинете директора. «Ой!», — только и вымолвил Я.Б.Театралов, потому что молодых героинь в труппе было предостаточно.
Людмилу, до Севастополя еще не игравшую, и стали поначалу использовать как голубую лирическую героиню.
— Но я же знал, что она способна на большее, чем чириканье на веточке! — вспоминает Евгений. — Ей по силам характеры, взрывы, потрясения. Что делать? Как изменить отношение к ней?
Ради нее Евгений тогда поставил спектакль «Когда цветет акация», где Людмила сыграла свою первую большую роль и раскрылась в новых своих качествах. А потом она стала расти и расти. Евгений был не только ее учителем по театральной студии. Он и в дальнейшем создавал ее, как Пигмалион лепил свою Галатею.
— Знаешь, за что я всегда ему благодарна? — это уже вступает в наш разговор Людмила. — За то, что он открыл меня во мне. Я мало понимала в жизни, я была без особого театрального образования, я все делаю где-то на уровне интуиции, на уровне эмоций. Женя всегда был рядом, в моих горестях, страданиях, в моем восхождении (нет, не на Олимп!) — на эшафот, потому что каждый выход на сцену — это все равно, что дорога на эшафот. Он подпирал меня своим плечом. Он человек не показушный (плохое слово, но характерное), у него эмоции не буйствуют, чувства не открыты, он больше в себе. Но когда что-то случается глобальное, он всегда рядом… Это ведь и есть любовь.
— Мы приехали в Казань. Театр им. Качалова — один из старейших в стране, неторопливый, величавый, добротная русская речь, истинные мастера сцены. Мы — парвеню, из какого-то Севастополя. Первая роль, которую предложили Людмиле, — тетушка Руца в спектакле «Птицы нашей молодости». Роль возрастная, драматическая, трагедийная. Другой роли нет. Рискнем? Рискнули. Спектакль — на ура!
Они и года не проработали на казанской сцене, когда поставленный специально для них Н.Орловым спектакль «Забыть Герострата» получил ошеломляющий успех. По итогам сезона он был признан лучшим спектаклем среди постановок всех казанских театров. Правда, вспоминая это, Евгений уточняет: «По Казани прошел слух, что приехали болгарские стажеры, вот одно любопытство и привело зрителей в театр».
Любопытство ли поначалу или интерес, но как бы то ни было, все те 15 лет, что они проработали в Казанском академическом театре, стали их звездным часом. Там они получили звания: она — народной артистки Татарстана, он — заслуженного. Там они ощутили высоту и планку, которую надо достигать, чтобы потом снова подниматься вверх.
А потом беда, трагедия…Людмила не могла пережить смерть дочери, она буквально погибала и не уходила с кладбища. Евгений отправил ее в Севастополь, и главный режиссер театра им. Луначарского Владимир Петров тут же специально для нее включил в репертуар спектакль «Гарольд и Мод» (постановка Р.Мархолиа).
И начался второй этап их севастопольской жизни.
На профессиональной сцене Евгений Николаевич уже 50 лет.
— Что для меня есть сцена? — повторяет он мой вопрос. — Для меня это уже не предмет перевоплощения. Это в молодости хочется попробовать и одного, и другого. Чем больше я работал, тем важнее было иное: с чем я выхожу на сцену? Что я хочу сказать залу? Что волнует меня и как это откликнется в людях? Какой нравственный заряд несу я, как актер? Умею ли угадать боль времени, боль общества?.. Мне всегда было интересно выходить к людям с какой-то проблемой. И ради нее стоило перевоплощаться.
Как режиссер Евгений Кара-Гяур поставил 80 с лишним спектаклей, из них 30 — для детей. Это особая его страсть — сочинять, играть и ставить для детей.
— Может быть, в этом сказывается моя педагогическая жилка, но более святого, доверчивого зрителя не знаю. Считаю, что каждый актер в молодости должен пройти через этап сказок, потому что где, как не в сказке, можно выявить свою техническую вооруженность, свой темперамент, умение найти внешнюю характерность и характерность речи, применить неожиданную пластику. Сейчас мы люди очень сухие, сдержанные, мало ярких личностей. А в сказке можно работать ярко.
Играет Евгений все меньше и меньше, хотя чувствует, что есть еще немало нерастраченных сил. В числе особенно любимых и для него, и для Людмилы работ — спектакль о любви «Курортный роман» («Старомодная комедия») по пьесе А.Арбузова. На сцене они снова вместе. Как и в их большой, многотрудной, но такой прекрасной жизни.
И об этом его стихотворные строки:
Одна фамилия дана нам на двоих судьбой и богом,
Довольно странная она, но мы привыкли понемногу.
Скрипит семейная арба, ведь нам отпущено так много:
Одна любовь, одна судьба, один очаг, одна дорога.
На снимке: сцена из спектакля «Курортный роман». Евгений и Людмила Кара-Гяур.
