19o
«То, что в одном веке считается мистикой, то в другом становится научной истиной». (Парацельс)
В маленьком азиатском городке Карши прошло мое детство. В начале 1952 года отца увезли ночью на трофейном «Виллисе», мама сказала, что по делу, «связанному с врачами». Это теперь мне все, в общем-то, ясно, а тогда, в десять лет, я, конечно, ничего не понимал.
Но вот прошел год, и в самом начале зимы в одночасье от брюшного тифа умирает моя мама. По сути, я остался один в небольшом глинобитном домишке на ул. Навои, на самой окраине городка. Благо, приютила меня на время соседская семья ветеринара Максуд-аки.
Он полностью взял на себя хлопоты по похоронам мамы, отбил телеграмму моей тете Свете в Ленинград и сообщил мне, что ждет от нее вестей насчет моей дальнейшей судьбы, так как в местном отделе КГБ относительно отца сообщили, что он отбывает наказание под Новосибирском и связи с ним нет и не может быть.
Аж через полгода пришло письмо от тетки: она просила соседей оказать любезность и позаботиться о продаже дома и отправке меня через пару месяцев самолетом из Ташкента в Ленинград.
Максуд-ака все сделал, как положено. В течение двух недель приходили люди, смотрели дом. Затем его наконец продали, и я с нехитрыми вещичками перебрался в многодетную семью Шахназаровых.
После очередного разговора с Ленинградом дядя Гриша, старый приятель отца, взял на себя хлопоты по покупке билета на самолет, дважды по телефону окончательно все согласовал с тетей Светой.
И вот наконец последняя, как я считал, ночь в Средней Азии. Назавтра в обед с местного аэродрома мне предстояло на «кукурузнике» добраться до Ташкента, и оттуда на большом самолете я должен уже вылететь в Ленинград, где меня встречала тетка, которую, кстати, я знал только по фотографиям.
…В этот вечер задул, как назло, свирепый «афганец». Перед самым ужином в дверь постучали и вскоре на пороге дома приютивших меня узбеков возник странный человек. Это был бедно одетый старик, большеглазый, с огромной лысой головой. Он попросил воды и, если можно, кусок лепешки. В руках он держал клюку, ручка которой изображала голову гюрзы.
Хозяин дома было настроился отказать старику, но мне вдруг что-то подсказало: обидеть этого человека — грех. Я принес ему пиалку с настойкой древесного гриба, угостил самсой.
Старик присел на корточки у порога и, кажется, задремал. В это время за дувалом затарахтел мотоцикл дяди Гриши, оказывается, он привез билеты на самолет и сообщение, что тетя Света меня обязательно встретит в Ленинграде.
— Так что, Максуд Атарович, готовь пацана к полету, — сказал дядя Гриша.
Весь наш разговор очень внимательно, как мне показалось, слушал наш ночной незваный гость.
— Что, завтра уезжает внучек? — спросил он у хозяина.
— Да не внук он нам — сирота. Вот отправляем его к тетке в Россию, — ответил Максуд-ака.
На лице старика отразилось волнение. Он вдруг спросил меня: а когда умерла моя мама?
— Двенадцатого декабря, вот завтра как раз будет год, — сказал я.
Старик подошел ко мне и попросил снять с головы тюбетейку. Внимательно осмотрел ее изнанку. Горестно вздохнул и сказал, обращаясь к хозяину дома:
— Нельзя мальчику никуда завтра трогаться с места.
— Это почему же? — спросил дядя Гриша.
Старик вздохнул и сказал:
— Завтра — плохой день для него. Именно в этот день умерла его мать. А кроме того, у его тюбетейки как раз на двенадцатой прострочке — узелок. Его когда-то мастер оставил по недосмотру. Худая примета. Не к добру.
Я слушал старика как-то отстраненно. А вот Надия-опа, жена хозяина, заволновалась:
— Максуд, может быть, послушаем слово доброго человека?
Но хозяин был непреклонен:
— На эти козни шайтана нельзя обращать внимание. Да и билеты взяты с таким трудом… Пусть летит.
На следующий день меня собирали в дорогу. Вшили в трусы две тысячи рублей, оставшиеся после продажи дома, набили котомку вещами. Надия-опа тихо всплакнула, поцеловала меня.
А вот и дядя Гриша. Усадили меня в мотоциклетную люльку, напялили на голову видавший виды танкистский шлем, и мы тронулись.
Сначала прибыли на крохотный аэродром, что в 5 км от Карши. В «кукурузник» сели без происшествий, но едва только машина пробежала пять-шесть метров, сидящий рядом со мной старик с ягненком на руках вдруг посинел, тяжело задышал, мы все закричали, и пилот остановил самолет.
Вызвали «скорую». Затем стали связываться с диспетчером Ташкента. Оказалось, что какой-то неведомый тогда мне «коридор» занят…
Короче, прилетели мы с заметным опозданием в Ташкент аж через целых четыре часа. 40 минут назад, к сожалению, наш самолет отбыл в Ленинград. Огорченный дядя Гриша снял комнату в Доме колхозника, заказал переговоры с теткой из Ленинграда и назавтра взял новый билет в город на Неве.
А утром нас ожидало такое известие, которое всех буквально ошеломило. Под Казанью самолет, летевший из Ташкента в Ленинград, сделал в степи аварийную посадку, случился пожар, имелись жертвы. И мне сразу вспомнился тот ночной дедок, который забрел к нам на огонек 11 декабря. Выходит, вещими были его слова…
А та самая тюбетейка со злополучным узелком у меня хранится и по сию пору.
