19o
То, что в одном веке считается мистикой, то в другом становится научной истиной. (Парацельс)
После того как я в 1990 году побывал в аномальной зоне под городом Пермь (ездил я туда вообще-то в командировку из Москвы, и бывший мой товарищ по университету уговорил смотаться в знаменитую «зону чудес»), я полагал, что ничто уже меня никогда не удивит. Видел я под Пермью и «тарелочку» размером с футбольное поле, и визитер бестелесный с козлиной мордой всю ночь на привале пытался мне что-то «сообщить» на ушко, и холодно было порой до чертиков, хотя стоял жаркий июль, и голова внезапно «озарялась» десятками вариантов решения теоремы Ферми, о чем в деталях наутро сознание уперто замалчивало.
Но вот позапрошлым летом довелось мне с моими двумя приятелями — фанатами турпоходов попасть в лес, что неподалеку от Чоргунского исара (останков маленькой средневековой крепости). Мы миновали древнюю дорогу, вырубленную в скале, с сожалением полюбовались на останки могучего двухметрового пифоса, который пребывал меж тремя скалками в полном разрушении, причем было видно, что варвары сделали свое худое дело совсем недавно, в наше время. И углубились в лес, в юго-восточном направлении. Шли мы минут двадцать и попали в такое место, от которого почему-то вдруг повеяло запахом запустения и какой-то безнадежности.
Во-первых, деревья здесь были хотя и относительно высокими, но какими-то увечными: стволы их как бы лениво змеились вверх, при чахлой кроне ведущие боковые ветки были искривлены, как будто их выкручивали словно мокрую простыню. Во-вторых, все внезапно ощутили зябкость в спинах, появились одышка и какое-то беспокойство: мы вдруг завертели головами по сторонам, ощутили невнятное желание увидеть нечто, что интуитивно нас как бы отвращало от себя…
— Гиблое место, не иначе, — сказал Виктор, мой приятель, и опустился на замшелый ствол поваленной софоры. Сели и мы с его женой Светланой рядом, решили отдохнуть. В лесу было тихо…и тревожно. Не чирикали птицы, не шумел низовой ветер, даже чахлый ручеек струился по каменному руслу как бы «из-под палки». А самое главное — как будто на лесок спустились сумерки. Это в три то часа дня!
Внезапно слева четко послышались звуки, напоминающие стройный хор десятков цикад. Мы переглянулись, дружно встали и решили пройти к этому месту — ложбине, заросшей густой лещиной. Но не успели подойти и на метр к этому месту, как вздрогнули: наши груди и руки как бы натолкнулись на некую преграду, напоминающую тончайшую фольгу, но прозрачную и эластичную. Тщетно мы напирали на нее плечами — без толку. Светлана первая опомнилась, отпрянула назад со словами: «Мальчишки, давайте-ка «делать ноги» отсюда. Чертовщина какая-то…»
…Назад мы уже не шли, а, чуть скрывая это друг от друга, бежали, так сказать, спортивным шагом. А за плечами ощущалось не пение, а уже просто рев обезумевших «цикад» или что это было там на самом деле…
Опомнились на заросшей папоротником опушке. Светило солнце, чирикали птички… Когда я бросил взгляд на то место, откуда мы так сплоченно «рванули», то был поражен: в глубине этой ложбины явно светился голубоватыми огоньками еще знакомый нам, совершеннолетним внукам войны, фашистский знак, только почему-то без двух «лопастей» сверху. Огоньки как бы змеились по конфигурации примерно двухметрового знака, их свечение то ослабевало, то усиливалось. Я толкнул рукой в плечо Виктора: «Посмотри!» Он глянул…и ничего не увидел. Я уж не стал настаивать, так всего мы такого навидались, что лишние «детали», не подтвержденные сообща, могли бы свидетельствовать о том, что, мол, с головкой у человека что-то не то стало…
Поход, конечно же, не задался. Ехали мы рейсовым автобусом подавленные, боясь даже делиться впечатлениями. И вот прошло уже, почитай, более полутора лет, а мне все мнится тот «увечный крест». Цикады — дело земное, а вот эта штуковина по-прежнему ставит меня в тупик — неземное, право слово, это творение…
