18o
Когда я сегодня вижу, с какой легкостью молодые пары сходятся и расходятся, даже когда подрастают маленькие дети, то часто вспоминаю маму. Она давно умерла, но ее сильный и добрый дух всегда рядом. Я тоже, можно сказать, многое повидала. Но когда мои взрослые сыновья спрашивают совета, пытаясь разрешить какую-то трудную житейскую ситуацию, я стараюсь представить, что бы сказала она? В нашем доме 9 февраля скончался бомж, что стало потрясением для многих. История простая, да и дело вроде житейское. Жила-была семья, и все вроде было, как у людей. Трехкомнатная квартира, в квартире все, уже почти взрослые дети. Хозяин Василий, маленького росточка, всегда приветливый. Румяненький, синие глаза да пшеничного цвета волосы.
Бывало, приедет Василий с Севера, из длительной командировки, и рассказывает всякие истории, ярко, красочно. Заслушаешься. Соседей гостинцами непременно угостит. И общение с ним как-то в радость было. Да в сорок с небольшим лет его бес попутал. Влюбился он в татарочку, и любовь у них была «неземная».
Ушел из дома в чем стоял. Все семье оставил. А через десять лет вернулся сгорбленным, седым и подавленным, правда, таким же улыбчивым и приветливым.
Семья в дом не пустила. Василий еще где-то два года скитался, а затем вернулся и в зиму стал спать на чердаке. Из соседей кто-то помогал (кто словом, кто хлебом), а кто-то выгонял, угрожал, пинал нищий скарб ногами.
И вот в самую пургу, в снегопад, бывшая жена вызвала милицию и выгнала его из подъезда. Утром Василий пришел весь трясущийся от холода, с высокой температурой, и свалился с ног.
Ни на какие мольбы соседей дочь дверь не открыла. Тогда пришлось вызвать «скорую». Василия доставили в приемный покой 1-й городской больницы. Ночью его оттуда выгнали. Соседи опять вызвали «скорую,» и опять Василия привезли в тот же приемный покой. Медработники воспротивились. Как аргумент не принимать бомжа была даже упомянута их «маленькая зарплата». В конце концов кто-то из «старших» утихомирил бастующий персонал приемного покоя и был вызван дежурный врач. Но уже через шесть часов Василий умер.
Врач скорбно констатировал: «Умер от голода и переохлаждения». Да, так оно и было, и все мы, жильцы дома, об этом знали.
Но так кажется, что вот если бы сразу оказали помощь, если бы не выгнали человека в ту холодную ночь из приемного покоя и он бы не просидел до утра возле закрытой железной подъездной двери… Что-то никак не успокоится в душе, что-то мучает. Где же это пресловутое чувство сострадания? Где?
Следует сказать, что в какой-то мере трагической смерти соседа способствовали события, произошедшие на его работе. Два года назад Василий работал экскаваторщиком и «зацепил» легковую машину главного механика. Тот оценил материальный ущерб в 200 гривен и потребовал немедленно произвести расчет. «Доедал» Василия ежедневно. Но когда сосед пришел получать расчетные, выяснилось, что механик половину суммы из кассы уже взял. Более того, на руках у главного механика оказалась и трудовая книжка Василия, которую он обещал отдать только после возврата оставшейся суммы.
Пытаясь помочь, я сама обратилась в отдел кадров, и действительно, трудовой книжки там не было. Зато в книге регистрации трудовых книжек стояла подпись главного механика. Возникает вопрос: на каком основании отдел кадров передал главному механику чужую трудовую книжку? В его меркантильных интересах? А закон?
Я помогла составить Василию исковое заявление в районный суд с требованием восстановить трудовой стаж, выплатить среднюю заработную плату за два года вынужденного прогула и дату увольнения поставить днем выдачи трудовой книжки, (согласно инструкции о порядке ведения трудовых книжек работников).
Но до суда Василий не дожил.
Нет истца, нет ответчиков. Человек умер от голода. Кто и когда бросит это бренное тело в землю?
Нас, детей, в семье было трое. Мне, самой младшей, исполнилось пять лет, когда папа встретил другую женщину. Даже несмотря на совсем юный возраст, я помню, какая в те дни была атмосфера в доме. Мама часто плакала ночами, подолгу смотрела в окно на дорогу, замыкалась в себе. Помню даже, как однажды она взяла меня с собой и пошла в дом к той женщине. Соперница открыла дверь… с палкой в руке. Конечно, я не помню всех деталей той встречи, но помню хорошо, как эта женщина ударила маму палкой. В общем, разговор состоялся еще тот.
Мы тоже страдали. Было ощущение, будто в чем-то виноваты. Будто это и наш позор. Старшая сестра собрала и вынесла из дома в сарай все отцовские вещи. А я тайком туда бегала, трогала руками ворсистую папину шинель, и мне даже казалось, что я слышала его запах…
Три года отец не жил с нами. В новой семье родилась дочь. Мы виделись редко. Мама взяла себя в руки, она больше не ходила ни к кому, не унижалась и не плакала.
И вдруг отец вернулся. Мама простила его.
Кто-то, возможно, скажет, мол, что ей оставалось делать. Шутка ли, троих детей вырастить самой. Однозначно, этот довод веский. Но не случайно я называю маму женщиной мудрой. Она сумела повести себя так, что всем в нашей семье стало снова уютно. Однажды крепко поговорив, больше не было слышно от нее упреков, напоминаний о былых страданиях, признания себя жертвой. Мы даже переехали в другой город, где люди не знали нашей истории и не могли обсуждать нас.
Папа был хорошим отцом. Добрым, заботливым. Он очень много работал, чтобы всех нас вырастить и поставить на ноги. Но даже став директором завода, всегда находил время поинтересоваться нашими делами, учебой. Он, можно сказать, привел каждого из нас за руку в институт. Ту, что его увела, в семье не вспоминали. Но своей дочери, моей сводной сестре, я знаю, он помогал.
…Перед смертью он больше всего переживал, что не успеет с кем-то из нас, детей, проститься. Все спрашивал маму, где мы. Нам удалось еще сутки побыть возле него. Перед забытьем он наказывал нам во всем помогать другу другу и особенно — беречь маму.
И просил прощения.
