По причине несовершеннолетия Инну Давыдову, мечтавшую серьезно заняться астрономией, не зачислили в московский вуз. Однако через несколько месяцев, несмотря на неполные семнадцать, девушка уже воевала в партизанском отряде. Война, она не признает никаких возрастов. Есть даты, не отмеченные в календарях, но оттого не менее дорогие. 2 мая бывшие партизаны и подпольщики Крыма собрались вместе на Ангарском перевале на традиционную партизанскую маевку — это их праздник. В нечеловеческих условиях в тылу врага сражались эти мужественные люди. В рядах Второго симферопольского партизанского отряда сражалась тогда самая юная медицинская сестра.
Учителя считали Инну очень способной девочкой. В шестнадцать лет она блестяще окончила школу и, собираясь осуществить заветную мечту детства — стать астрономом, отослала документы в Москву. Столичные педагоги, сославшись на возраст будущей студентки, предложили Давыдовой повременить еще годик. Тогда Инна поступила в симферопольский зубопротезный техникум. Но началась война.
Отец Инны ушел в ополчение. Ему, в недавнем прошлом председателю колхоза, было поручено заготавливать и доставлять в лес продовольствие для партизанских отрядов. Когда немцы подошли к Симферополю, в котором до войны жили Давыдовы, Инну и ее старшую сестру Машу срочно отправили в Алуштинский государственный заповедник, где формировался Второй симферопольский партизанский отряд.
Темноглазая медсестра запомнилась бойцам-партизанам шустрой и отчаянной. Ей пришлось учиться не только сражаться, но и постоять за себя — вокруг ведь были одни мужчины. Сначала прятала косы в буденновку, потом все равно пришлось срезать. Ну и ладно! Сделала из них метелку и вымела дочиста землянку — хоть какая-то польза.
Бывало всякое. Послали как-то Инну за продуктами в соседний отряд. Там снабдили девушку мешком гороха и отправили обратно на лошади с ослиным (за неимением другого) седлом. Не проехав и половины пути, свалилась она с лошади. Доковыляла к своим уже поздней ночью, волоча на плечах и седло, и поклажу, да еще получила наряд вне очереди — за опоздание. После варки гороха заступила на пост возле штабного шалаша. На случай дождя шалаш сверху предусмотрительно покрывали оленьими шкурами. «Вполне съедобная крыша», — отметила про себя девушка. Через пару дней она уже стянула одну шкуру, авось не заметят, осмолила и раздала бойцам по кусочку: «Жуйте, ребята, все не так голодно». Как назло, из-за внезапно начавшегося ливня прохудившийся шалаш тут же начал протекать. Досталось ей от командира. А однажды столкнулась с немцами настолько близко, что даже видела их потные, перекошенные лица.
— Мы, — вспоминает Инна Александровна, — вели оборонительные бои. В марте немцы подошли к отряду с трех сторон. Лошадей и коров тогда уже всех съели, и раненых эвакуировать было не на чем. Что делать? Стащили быстро их в промоину горного ручья, заложили сверху сучьями, забросали листьями и вступили в бой. Немцы шли так часто, что за ними и лес то не просматривался. Командир отряда Христофор Чуси приказал всем отступать вниз к речке. Я решила сократить путь и бежала вдоль балки. Скатилась с горы, смотрю — рядом немцы, кричат: фрау, фрау! А тут еще моя винтовка за ветку зацепилась. Я давай винтовку дергать, а они — стрелять. От страха поскользнулась на листьях, упала в таявший снег, вскочила, снова побежала, а пули над головой свистят, рикошетят о стволы деревьев. Как осталась жива — даже не знаю. Каким-то образом «вынырнула» из балки и наткнулась на командира. Еле успели спрятаться с ним за громадный камень, нависший над речкой, стояли по пояс в ледяной воде часа три. Когда немцы, наконец, ушли, мы, окоченевшие, выбрались на берег и увидели горящие партизанские землянки и шалаши. Тушить уже было практически нечего, единственное, что оставалось, — погреться и обсушиться.
Находясь в горах, в тылу врага, партизаны нуждались в медикаментах и питании, располагали ценными сведениями, но передать их не могли. Долгое время не имели с Севастополем связи, несколько раз пытались ее наладить, посылали связных — но тщетно. Наконец прилетела «уточка» (самолет У-2) и сбросила вымпел: «Вас обнаружили, связь дошла, будет помощь!» Действительно скоро раненых транспортировали самолетом в Севастополь.
После сдачи Севастополя было решено большую часть партизан из Крыма эвакуировать, оставить только основные боевые группы. Второй симферопольский партизанский отправился в район п. Оползневого, чтобы на подводных лодках уйти на Кавказ. Пять ночей пробивался отряд к цели и дошел туда с огромными потерями. Но подлодки так и не появились. Из 120 человек на место бывшей дислокации отряда вернулось всего пятьдесят.
Спустя несколько месяцев Инну с сестрой все-таки отправили пешком на партизанский аэродром, находившийся в зуйских лесах. Там собралось уже много народа. В списки готовящихся к эвакуации их занесли под номером 344. Накануне начальник эвакуации, увидев вконец измученных и исхудавших сестер, спросил: «Что это за девочки?» «Сестры Давыдовы из отряда Чуси», — ответили ему. «Их эвакуировать первыми», — услышали сестры. Так Инна и Маша остались живы…
Первый раз после начала войны Инна заплакала на Большой земле, когда заполнявшая анкету женщина — отец умер от голода в партизанском отряде, мать расстреляна фашистами в Симферополе — сказала сочувственно: «Бедная девочка!» После реабилитационного лечения (экзема, дистрофия) Инна Давыдова уже в чине лейтенанта была направлена в распоряжение Закавказского фронта, где прослужила военфельдшером зенитно-артиллерийского дивизиона Бакинского округа ПВО до конца войны. Демобилизовавшись, И. А. Давыдова-Никитина долгое время служила вместе с мужем в МВД города Челябинска. В Севастополь Инна Александровна приехала уже с двумя детьми в 1965 году. Несмотря на серьезную болезнь, работала техником-рентгенологом в седьмой горбольнице, заведовала яслями 20, что в Загородной балке, вела активную общественную работу. Сейчас Инна Александровна на заслуженном отдыхе.