20o
В тридцатые годы XIX века Никифор Павлович Закревский служил главным городским медиком Севастополя и ординатором Морского госпиталя. Он проявил себя и талантливым писателем, автором ярких очерков и зарисовок о Черноморском флоте и жизни в Севастополе, которые публиковались в журнале «Морской сборник». Читая ныне произведения Н. Закревского, обнаруживаешь интересные факты и неизвестные доселе имена, которые должны занять достойное место в истории нашего города.В первое десятилетие XIX века население Севастополя, кроме военнослужащих, отставных матросов и солдат и первых оседлых жителей, состояло из выходцев разных стран, хлынувших сюда после минувшей войны с Турцией, а особенно после чумы. Встречались здесь австрийские, турецкие, английские, греческие подданные, а также сардинцы, итальянцы, швейцарцы, немцы, в основном пролетарии. Они могли «временно» пребывать и проживать в городе — сколько кому заблагорассудится: торговать и промышлять, кто чем может. Две трети этого населения составляли греки. При таком вавилонском смешении языков в Севастополе управляться при 18 штатных полицейских, многие из которых инвалиды, по справедливости сказать, было затруднительно.
Заметную часть оседлого севастопольского населения составляли евреи. В основном это были цеховые ремесленники: портные, сапожники, шапочники, старьевщики и прочие. Свое место занимали купцы. Евреи уже обжились, имели собственные дома и по их численности — опрятную, даже богатую синагогу. Среди граждан севастопольских между православным купечеством и мещанством да иностранными выходцами евреи резко отличались тихостью нравов и примерной честностью. Но, как говорится, «в семье не без урода», проявлялись случаи, которые отражались темным пятном и на еврейском обществе. Эти пятна, однако, составляли только тень и нисколько не марали, а только оскорбляли севастопольских евреев, потому что исходили от евреев же, хотя иногородних. Будь такие случаи чаще или общество евреев держи себя не так, а как-нибудь иначе, то полицмейстеру невозможно было обойтись без полицейского из евреев.
Впрочем, на случай разбирательства казусных дел между евреями у городской власти был отличный помощник — Лейба Ашурович Фронштейн, 80-летний старик, купец, пользовавшийся общим почетом и у составного севастопольского гражданства. Лейба Ашурович, призванный в полицию или думу по какому-нибудь разбирательству между евреями, выказывал при этом свой тонкий, проницательный ум и особенную способность вызывать виновного к признанию проступка. Случалось, провинившийся проявлял уклончивость или сопротивление. Тогда старик выходил из себя и бамбуковый его костыль полновесными ударами по голове, по спине, по чем ни попало довершал бесплодные убеждения. Такая выходка старика нисколько не считалась предосудительной перед его соплеменниками и позволительна была только ему одному, по его летам и в особенности по патриархальному величию его облика.
Лейба Ашурович, как человек, по личным достоинствам заслуживает того, чтобы почтить память его добрым словом: он один влиял на целое общество севастопольских евреев, и потому это общество проявляло спокойствие и привлекательную честность. В те годы Лейба Ашурович Фронштейн два трехлетия избирался градским главой, значит, удостоен был к этому общим голосом всех граждан, а это достоинство не без значения.
Но был случай поинтересней из жизни Фронштейна, где особенно проявилось его беспокойство о безопасности всего населения города.
В тревожный для севастопольцев день 11 июля 1810 года турецкий флот в числе 13 кораблей и фрегатов подходил к вехам, обозначавшим фарватер севастопольского рейда. Тогда не только мирные жители, но и начальствующие лица пришли в большое смятение. Такое смелое появление неприятеля случилось при отсутствии нашего флота. Подтвердились те слухи, которые по самонадеянности слишком уж считались несбыточными: будто бы турецкий флот намеревается высадить десант на крымский берег, и татары готовятся присоединиться к нему и поднять повсеместное против России восстание. И вот слухи подтвердились: в Севастополе — появлением турецкого флота перед вехами, а в Байдарской долине — скоплением вооруженной толпы местных жителей.
Лейба Ашурович при содействии своих соплеменников — евреев, рассыпанных по всем уголкам Крыма, имевших везде торговые связи, — едва ли не первый проник в тайну вражеских замыслов. Он деятельно следил за ними и обо всем докладывал маркизу де Траверсе — главному командиру Черноморского флота. Подробности этих событий не отразились в официальных сведениях того времени. История хотя и коснулась их, но весьма поверхностно, с видимым желанием смягчить, а о некоторых довольно важных фактах промолчать. Но их подтверждали крымские старожилы — очевидцы событий.
…Со времени присоединения Крыма к России минуло только 20 лет с небольшим; вековые связи татар с турками и дух единоверия не могли еще изгладиться в памяти этих народов. Турецкое правительство, уверенное в сочувствии татар, обратилось к ним с тайными воззваниями, чтобы возбудить против России, обещая при этом содействовать морскими и сухопутными силами и снабжением оружием.
К тому времени воспоминания о былых военных успехах привели к самонадеянности и беспечности властей и флотского начальства: сухопутные войска (семь батальонов) и артиллерия (четыре роты) были выведены из Севастополя, а город остался только при морских силах.
Вице-адмирал Языков, основываясь на ложных сведениях, 30 июня 1810 года отправил флот под командой контр-адмирала Сарычева для поиска неприятеля к анатолийским берегам. Спустя несколько дней после ухода флота к вице-адмиралу Языкову, находившемуся в Севастополе, явился Лейба Ашурович с секретным извещением: «Татары ожидают скорого прибытия турецкого флота, намеревающегося сделать нападение на Севастополь, и готовятся соединиться с ним. Из окрестных деревень, Бахчисарая и Байдарской долины в течение нескольких часов по открытии канонады с неприятельского флота могут выйти до 20 тысяч вооруженных татар». Языков заблагорассудил назвать известие это «вздором» и прогнал Фронштейна. Но рано утром 10 июля прискакал гонец из Балаклавы (12 верст от Севастополя) с донесением к Языкову, что «в Байдарской долине собираются толпы татар и между ними, вопреки запрещению носить оружие, есть вооруженные пешие и конные». На этот раз Языков поверил донесению, поднял малочисленные наличные войска, находившиеся в Севастополе.
11 июля, часу во втором пополудни, из-за мыса Херсонес показалось судно — это был наш транспорт лейтенанта Быстрицкого. Выскочив из-за мыса при WSW ветре и поставив все возможные паруса, он лег по направлению в Севастопольскую бухту и начал палить из пушек, приближаясь к траверзу херсонесских развалин. В это время из-за мыса Херсонес появились корабли турецкого флота. Они последовательно поворачивали к Севастопольской бухте и часу в 4 пополудни легли в дрейф, но на якорь не становились. Теперь Языков окончательно убедился в достоверности предупреждения Фронштейна. На случай нападения неприятельского флота и присоединения к нему татар он готовился к обороне из северного укрепления как единственного оплота.
В городе поднялась суматоха, никто не знал за что взяться, что делать, куда бежать, где искать спасения. Случайно Лейба Ашурович узнает, что самые важные батареи — Александровская и 8, защищавшие фарватер рейда с южной его стороны, по какому-то обстоятельству почти лишены артиллерийской прислуги; на две батареи — один офицер с несколькими канонирами и фейерверкерами. Фронштейн повлек за собой толпу собранных им евреев; ободренные его примером, последовали за ним многие жители и с избытком укомплектовали батареи. Артиллерийский офицер, оживленный таким подкреплением, расставил людей по орудиям и, изготовясь к бою, с минуты на минуту ожидал приближения неприятеля и открытия канонады. Но обошлось без канонады. Не без страха глядели севастопольцы на турецкий флот, который проманеврировал перед Севастополем до вечера. В сумерках корабли ушли. На другой день (12 июля) до полудня, при посвежевшем SSO, турецкий флот виден еще был из Севастополя и, наконец, скрылся из виду. Тревожное состояние севастопольцев тем и кончилось.
…Листая дореволюционные издания — «Морской сборник», «Крымский вестник», «Письма севастопольцев о севастопольской обороне», изредка добираясь до петербургских, московских, николаевских архивов, вдруг обнаруживаешь, сколь много неожиданностей подстерегает дотошного исследователя истории Севастополя и Черноморского флота.
