11o
Город еще спит, едва-едва начало светать. На заднем сиденье машины нетерпеливо повизгивает курцхаар (немецкая короткошерстная легавая) по кличке Фил. Мы едем на охоту, я — впервые в своей жизни. «А куда именно едем-то?» — спрашиваю у Владимира Николаевича, охотника со стажем почти в четверть века, и получаю урок. Оказывается, перед охотой, чтобы фортуна от вас не отвернулась, «кудыкать» не полагается, бриться, кстати, тоже нежелательно. Последняя примета вполне логична: побрившись, мужчины пользуются парфюмом, запах которого уже издалека выдаст непрошеного в животный мир гостя.- Сейчас открыта охота на птиц, в конце октября можно будет ходить на копытного, чуть позже — на пушного зверя. Охотиться на копытного не очень люблю. Добивать подранка, когда он смотрит на тебя огромными глазами, полными слез, — не самое приятное дело, да и лицензия на него дорогая, — объясняет охотник.
За городом делаем остановку. Кроме нас, тут собралось уже человек двенадцать охотников. Все они получают инструктаж, предъявляют солидный набор разрешающих документов.
— Факт этот дисциплинирует самих охотников, — комментирует мой спутник, — и помогает егерям вести элементарный учет.
Машина снова трогается, недолго петляет по дороге, наконец мы у цели. Вокруг раскинулись покрытые мелкотравьем холмы, справа видна Ай-Петри, внизу — село Флотское, слева — море, бухта Мраморная, мыс Феолент.
— Здесь и будем охотиться? — удивляюсь я, ожидая увидеть перед собой густой лес с нехожеными тропами.
Экипируемся: Владимир Николаевич надевает жилет с патронами, вытаскивает из багажника свою двустволку, я беру в руки диктофон. Ликующая собака рвется вперед и по команде начинает работать. Мы спешим следом.
— Перепелка собирается в этих местах в огромном количестве в сентябре, перед тем как лететь через море на зимовку. Когда-то Александр Куприн писал, что именно здесь дворяне охотились на эту самую мелкую из отряда куриных и самую, между прочим, вкусную птицу. Кстати, бульон из крохотной перепелки получается наваристее, нежели из увесистой домашней курицы, и пахнет ароматнее, — рассказывает Владимир Николаевич. — Представьте себе, от крайней точки Крыма — мыса Сарыч до Турции — 250 км по прямой, их-то и должна преодолеть перепелка. Если море штормит, а небо затянуто тучами, птица пережидает непогоду у нас. На охотничьем сленге такое явление называется высыпкой. Массовая высыпка для охотника — счастье. Правда, убить можно только десять перепелок за раз.
Пусть слово «убить» не смущает читателя. По утверждению моего собеседника, человек с ружьем знает о природе гораздо больше, чем простой обыватель, и потому относится к ней с большим вниманием и трепетом:
— Вряд ли вздыхающий по поводу охоты «любитель» природы придет в лес, чтобы расчистить родник, снять браконьерские петли, свяжет для оленя веник в бесплодный год. Все это делают охотники. Есть даже такое изречение, не мной придуманное: «Подлинный охотник — всегда друг и часовой матушки-природы».
Постепенно восходит яркий солнечный диск, обещая теплый осенний день. Небо безоблачно.
— Для охоты — это не есть хорошо, — констатирует охотник.
Все это время мы продолжаем идти, на секунды замираем, когда собака начинает, принюхиваясь, кружить на одном месте: так Фил чувствует «наброды» — запах, оставшийся от недавно сидевшей или ходившей перепелки. Внезапно перед нами возникает совсем другая картина: на мирной глади холма щетинятся камнями остатки окопов времен Великой Отечественной.
— Помнит земля и эхо иных выстрелов… — думаю я.
— Ястреб! — слышу вдруг за спиной и поднимаю голову вверх. Действительно, высоко в голубом просторе парит какая-то птица.
— А как вам на таком расстоянии удается различать пернатых?
— По полету, пению, зову — нюансов достаточно.
Еще я узнаю, что за перепелкой пойдет следующая перелетная птица — вальдшнеп. Прочными тонкими перьями из ее крыла мастера кисти эпохи Возрождения выписывали на своих полотнах мельчайшие детали, будь то драгоценности, ресницы или прозрачные складки одежд.
Расспрашиваю и о насущных охотничьих проблемах. Выясняется, что их не так уж и мало. Не стану останавливаться на каждой, выделю следующие: постепенно сокращающееся количество угодий, выделяемых для охоты, явно недостаточное количество штатных работников егерской службы для борьбы с таким злом, как браконьерство, а главное, санкционированная охота становится для рядового охотника все более и более дорогим удовольствием.
На часах десять, припекает, воздух буквально пропитывается дыханием можжевельника. Ландшафт постепенно сменился, вокруг — пушистые реликтовые кусты.
— Можжевельник уже давно безжалостно вырубается. Поймать за руку дровосека сложно — делает он свою черную работу в будни. Результатами его преступных вырубок завалены Приморский бульвар и аллейка, ведущая к Центральному рынку. Яблоко из можжевела — это ли не абсурд?! — возмущается Владимир Николаевич.
Скоро в россыпях камней охотник замечает свежую разделку: это ястреб-тетеревятник ел добычу — фазана, а чуть дальше — великолепная заячья лежка — эдакий вдавленный в грунт треугольник с нечеткими углами. Нашли мы подобных лежек не меньше восьми, а вот зайцев так и не увидели. Встретить лежки «косых» можно, оказывается, и на лесных опушках, и на полянках близ деревень, и даже возле кладбищ (не зря, видимо, длинноухого прозвали когда-то бесом).
— Бывает, стоишь, разговариваешь, а он, заяц, сидит рядом и терпит до последнего. Только отвернешься — поднимется, хитрюга, и задаст стрекоча.
…Так, за беседой, не особенно спеша, мы отмерили километров десять. В отличие от нас Фил «намотал» в несколько раз больше. Потеряв прежний энтузиазм, собака то и дело начала прятаться в тени.
— Дальше продолжать не имеет смысла, сегодняшняя охота получилась без единого выстрела, — сетует Владимир Николаевич.
— Зато у нас получилось общение, а сколько впечатлений! — искренне возражаю я. Честно говоря, покидать этот дивный уголок крымской природы и возвращаться в повседневную городскую суету не особо хочется…
