16o
Эта дата прошла бы незамеченной, как и десятки других, связанных с Великой Отечественной войной. Но открылась дверь, в кабинет редакции вошла немолодая женщина и, преодолевая смущение, попросила о встрече с журналистом. «Каждый год я отмечаю этот день, — начала свой рассказ она, — это память, которая по сей день меня мучает».18 января — день прорыва блокады Ленинграда. Для нынешнего поколения — это историческая веха, не более. Для людей возраста Валентины Степановны Шейбак — неотъемлемая часть жизни. Уж столько лет прошло, выросли дети, внуки, но до сих пор она не может вспоминать те годы без слез. И хотя всего-то шесть лет ей было в ту пору, воспоминания не угасают.
— Мы жили в деревне Кобона, что на Ладоге, — рассказывает Валентина Степановна. Расположенная в 109 километрах от Ленинграда, она стала начальным этапом Дороги жизни. По хрупкому льду или по переправе сюда в течение двух с половиной лет шли на Ленинград сотни автомашин с продуктами, боеприпасами, обратно — с умирающими от голода людьми.
В нашем доме всегда были постояльцы из эвакуирующихся. Страшно худые, изможденные. Не люди — тени. Недалеко находился раздаточный пункт пищи — возле него — всегда толпа, слезы, крик. Блокадникам выдавали порцию горячей еды, но многие не унимались, требовали еще, еще. Не слушали медиков, убеждавших, что им нельзя наедаться. Люди снимали с себя последнее, продавали одежду (спекулянты, как воронье, всегда рядом), наедались досыта и … умирали.
Ленинград был в блокаде, и поезда из Москвы шли лишь до Кобоны. Немцы знали об этом и всегда старались разорвать эту ниточку, связывавшую с Большой землей. Бомбежки шли беспрерывно. Но каждый раз линию восстанавливали. В конце пути — практически полностью сожженная деревенька.
Здесь и штаб, и склад продуктовых запасов, и два госпиталя, возле которых всегда машины с ранеными.
— Поверите ли, — говорит Валентина Степановна, — но я словно вижу сейчас раненых бойцов, сгруженных на подводу, и слышу чей-то настойчивый голос: «Не мучьте меня, предайте смерти». Как мы все пережили? Как выжили? Думаю, всеми руководила какая-то необъяснимая, нечеловеческая воля. Каждый день шоферы знали, что подвергаются смертельной опасности, что могут попасть под бомбежку, обстрел, что может не выдержать тонкий лед… Но шли на работу вопреки всему. Уже после войны, спустя годы, я прочитала, что через Ладогу были эвакуированы миллион 376 тысяч людей. Все они прошли и через нашу Кобону.
…Семью в конце концов тоже эвакуировали. Вдали от дома от дифтерии умерли бабушка, двухлетний брат. У мамы на нервной почве отнялась рука, и Валя, несмышленый ребенок, стала главной помощницей и опорой. Заболели тифом и были на волоске от смерти. Но спасла доброта людей. Соседи подкармливали, в сущности, отрывая от себя, а потом даже подарили козочку…
Удивительно, но дом, в который возвратилась осиротевшая семья, сохранился. Правда, ничего в нем не осталось, ну да это разве беда. Прошли годы, Валентина Степановна вышла замуж, и тридцать лет назад вместе с мужем-военнослужащим приехала в Севастополь.
Но та жизнь, на Ладоге, так и осталась самой кровоточащей и болезненной частью ее души, не дающей покоя. И, видимо, навсегда.
