Предвосхищение

«То, что в одном веке считается мистикой, то в другом становится научной истиной». (Парацельс)

В нашей студенческой семье Гена Стоцкий всегда стоял как бы на обочине «общаги». В те часы, когда обшарпанный стол в комнате 139, где обитали мы — третьекурсники уфимского истфака, накрывался видавшей виды клеенкой и начинался веселый междусобойчик, Гешка откидывался на скрипучую койку и вот так, полусидя, сочинял стихи.

— Под ваши вопли и тосты мне как-то вольготнее пишется, — говорил он.

А еще Стоцкий слыл в нашей среде новоиспеченным… Модильяни. Он писал картины примерно в том же ключе, как и знаменитый итальянский мастер. Его типажи были, как правило, нескладными и худыми, с черными страдальческими ликами, с удлиненными черепами и мосластыми конечностями. Одно оставалось неизменным — глаза. Автор в них вкладывал всю мятежность и неприкаянность своей синеокой славянской души…

В то лето (1979 год) мы подрядились на полевую практику с археологами в маленьком волжском городишке Булгары. Естественно, с нами поехал и Генка. Он буквально лучился предвкушением общения с «тенями прошлого», по его же собственному выражению.

Надо отдать должное этому не со всеми контактному парню: то, к чему лежала его душа, неизменно преподносилось как рафинированная субстанция самого-самого лучшего и интересного в жизни. А многие считали иначе.

…Произошло это в начале второй недели нашего «копания в прошлом». Мы вышли на слой раннебулгарской культуры, попался интересный могильник с остатками культовых сооружений. Но он не был похож на идентичные, которых, почитай, за 70 лет раскопок здесь, в округе, насчитывалось уже порядка десяти-двенадцати. Дело в том, что по аналогии с египетскими пирамидами древние устроители булгарского капища подготовили для чересчур любопытных потомков… тайные ходы с ложными переходными ступенями. В первый же день общепризнанный студенческий гений — Станислав Вакулов — наступил на такую вот ступеньку и чуть не сорвался в мрачный, скользкий колодец. Руководитель нашей практики Леонид Витальевич Бова весьма перетрухнул и даже сочинил приказ по лагерю, запрещающий подобного рода самовольные проникновения в раскопы без его разрешения и присутствия.

Но такие приказы, увы, были писаны для кого угодно, только не для Гены Стоцкого. На следующий день, вернее, вечер, он дождался, пока все мы покинули объект раскопок, и решил, видимо, самолично добыть сенсацию…

С рассветом мы его недосчитались. К десяти утра подняли тревогу, и кто-то вспомнил, что видел с вече