23o
Человеческая память такая цепкая штука, что иной раз и хотелось бы забыть какое-то событие или поступок, ан нет! Периодически, с годами всплывают в сознании и встают перед глазами картины прошлой жизни… Мне, например, часто вспоминается встреча с одним солдатом-фронтовиком. Вроде бы и не было в той встрече ничего особенного. Но почему-то оставила она в моей памяти особенную зарубинку. А было это так.Как-то, вскоре после окончания войны, мне пришлось ехать поездом по своим делам. Когда в очередной раз состав остановился в пункте Н. (точного названия станции не знаю), в купе к нам вошел солдат с вещмешком и букетом полевых цветов. Почему я запомнил, что цветы полевые? Да потому, что в наш душный, пыльный вагон вместе с ними ворвался свежий запах полыни и дикой ромашки. Какие еще были цветы — уже трудно сказать, но зато подробно помню, как солдат бережно положил букет, достал из мешка алюминиевую кружку, повертел в руках и сунул обратно, затем вытащил котелок, набрал воды и поставил в него букет, подумал и определил к оконному стеклу.
Солдат был как солдат — крепкий, среднего роста, на груди, среди медалей и орденов, нашивки — одна красная, две желтые. Это означало, что боец имеет одно тяжелое ранение и два легких. Он тщательно ухаживал за букетом: то и дело менял воду, гладил листки, дул на цветочки, следил, чтобы не опрокинулся.
В купе кроме меня ехали еще пожилая женщина и среднего возраста супружеская пара. Нам всем было очень любопытно: кому же предназначались эти полевые цветы? Солдата спустя некоторое время разговорила старушка. Из их беседы я понял, что он демобилизовался и едет к родным. По дороге, на одной из станций, его должен встречать товарищ, которому и предназначались цветы. А не виделись они после тяжелого боя, где обоих серьезно ранило, особенно его товарища.
Всем нам подумалось, что этот боевой товарищ, конечно же, девушка из медчасти или батальона связи. Ужасно хотелось посмотреть, как она выглядит, как будет встречать фронтовика.
И вот заволновался солдат, достал полотенце, промокнул им вытащенный из котелка букет, завернул концы цветов в газету, по-военному застегнул гимнастерку, надел пилотку и отправился к выходу, а мы все — к окну.
Увиденное оказалось совсем не таким, каким представлялось. В стороне от сутолоки, крепко, по-мужски обнявшись, стояли два солдата: наш пассажир и его товарищ в поношенной военной форме, без погон. В одной руке он держал букет, а в другой — палку-костыль. На лицах этих людей читались и радость встречи, и тревога скорого расставания. Я отвернулся, чтобы не беспокоить их. Тогда подумалось: вот человек, перенесший огромные тяготы и лишения, исходивший немало военных дорог, но не зачерствело его солдатское сердце, осталось в нем чувство прекрасного. После тяжелого армейского труда, истекая не единожды кровью на полях сражений, не пролил он то хорошее, что было в его душе! Такой человек не станет выставлять свою грудь перед другими и кичиться в хмельном угаре, мол, я фронтовик, а вы сидели в тылу! Он, как и тысячи других фронтовиков, засучит рукава и начнет восстанавливать разрушенную войной страну. И наградой ему пусть будет моя память…
Прошло уже более пятидесяти лет, а я до сих пор помню этого солдата и его полевой букет.
…На обелиске, что стоит на Сапун-горе, высечено:
«Слава вам, храбрые,
Слава, бесстрашные!
Вечную славу поет вам народ.
Доблестно жившие,
Смерть сокрушившие,
Память о вас никогда не умрет!»
Эти слова относятся и к тебе, мой случайный попутчик далекого сорок пятого!
