12o
Майский день 1946 года. Выходя из станции метро «Пушкинская», молодая женщина в элегантной летной офицерской форме заметила у газетной витрины читающую группу военных. «Важное сообщение», — подумала она. Приблизившись, увидела на страницах «Правды» длинный список фамилий под Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза. Присмотрелась и обнаружила имена знакомых летчиц. Взгляд поднялся на верх следующей страницы… «Гельман Полина Владимировна». Замерла на мгновение.- Вот так я пережила одну из счастливых минут своей жизни, — рассказывает Полина Владимировна Гельман. — Высокое звание присвоено за участие в освобождении Крыма и Севастополя.
Оказавшись недавно в командировке в Москве, я позвонил знаменитой летчице. В нынешнем году ей исполнится 85. Возраст берет свое. Годы не располагают к длительному разговору.
И все же Полина Владимировна поведала об основных вехах биографии, своего боевого пути.
Рассказывает Полина Владимировна ГЕЛЬМАН:
— Воскресенье 22 июня 1941 года выдалось солнечным и безоблачным. В понедельник у нас, третьекурсников истфака МГУ им. Ломоносова, предстоял последний экзамен.
Но в полдень прозвучало: «Война». Через пару часов в университете на Моховой и студенты, и маститые профессора записывались в народное ополчение.
Наутро мы двинулись в военкоматы, но девушкам там отвечали: «Война — не женское дело. Учитесь».
В начале октября 1941 года студенты московских вузов рыли противотанковые рвы на подступах к Москве по Белорусской дороге. Кто-то принес новость: в ЦК комсомола набирают девушек в авиационные части. С Белорусского вокзала почти бегом прямо в вузком МГУ, но опоздала. Дежурная Ирина Ракобольская закончила свою вахту, а мне посоветовала идти в ЦК без направления. А потом мы на всю войну оказались в одном полку, где она была начальником штаба.
16 октября 1941-го, когда немецкие войска вплотную подошли к столице, нас срочно погрузили в один эшелон с командованием Военно-Воздушных Сил. Женской авиачасти выделили несколько теплушек. Моих подруг по университету из мехмата и физфака зачислили в штурманскую группу. Студенток гуманитарных факультетов планировали направить в службы по обеспечению полетов.
Эшелон двигался в город Энгельс в школу военных летчиков.
Все время в пути меня одно заботило: как попасть в группу штурманов. Решила обратиться к командиру нашей авиагруппы Герою Советского Союза майору М.М. Расковой.
— Знаю, Гельман, что ты историк, — отвечала Раскова, — математику и физику не учила. А штурману без этого не обойтись. Пока будешь укладчиком парашютов. — Вот когда подрастешь… — Раскова улыбнулась.
А врачам летной школы и в голову не пришло измерить мой рост, меня признали годной к летной работе и зачислили в штурманскую группу.
В течение нескольких месяцев нам пришлось освоить программу трехгодичных летных школ того времени. И после 12-13 часов аудиторных занятий курсанты шли еще на самоподготовку. А мы, штурманы, по утрам поднимались за час до общего подъема позаниматься «морзянкой», «постукать» на телеграфном ключе.
Практический опыт и навыки предстояло набирать в ходе боевых действий с весны 1942 года в действующей армии.
На фронте в течение трех лет я служила штурманом в женском бомбардировочном авиаполку, к концу войны — в легендарном 46-м гвардейском Таманском и дважды орденоносном. За это время довелось совершить сотни боевых вылетов.
…Фронтовая дружба на всю жизнь сроднила наш многонациональный коллектив. И до сих пор согревает и поддерживает тех из нас, кто пережил войну и уцелел в вихре последующих жизненных бурь. Каждая из моих боевых подруг достойна самых добрых слов на празднике 60-летия Победы.
Они прибыли добровольцами на фронт и в течение трех лет выполняли напряженную, смертельно опасную боевую работу.
Я пришла в полк вместе со своей самой близкой подругой — белорусской девушкой Галей Докутович. Наша дружба началась в 1933 году и длилась до того момента (31 июля 1943 года), когда Галя сгорела над целью вместе с самолетом. Ей не было еще и 23-х.
Экипажи наши состояли из пилота, штурмана и наземного технического состава.
Первым моим командиром экипажа была веселая украинка Дуся Носаль — один из лучших и опытнейших пилотов в полку. Жизнерадостность и лихость сочетались у Дуси с высоким чувством ответственности. Вскоре ее назначили заместителем командира эскадрильи.
23 апреля 1943 года гвардии младший лейтенант Евдокия Носаль была убита над Новороссийском очередью с вражеского истребителя. Звание Героя Советского Союза ей было присвоено посмертно. Она первая из женщин-летчиц была удостоена этого звания в годы Великой Отечественной войны.
Затем я летала с замечательной летчицей татаркой Магубой Сыртлановой. Волевая женщина, она скоро стала одной из лучших летчиц в полку. Поражали ее выдержка и самообладание в полете и на земле. В числе самых отважных и умелых была удостоена звания Героя Советского Союза.
Заканчивала я войну в экипаже русской летчицы Раисы Ермолаевны Ароновой. О ней без особого трепета не могу говорить. Ведь в одном самолете мы совершили более пятисот боевых вылетов. Как поется в песне, нас сдружило небо, общие бои…
Рая была прекрасным летчиком, не терялась в опасной ситуации, в лучах прожекторов, в обстреле. Сначала штурманом, а затем пилотом она совершила почти тысячу (960) боевых вылетов. Нам с Раей одним Указом было присвоено звание Героя Советского Союза.
Каждый раз, когда в Москве гремят салюты, мне вспоминается первый увиденный мной победный салют. В мае 1944 года шли решающие бои за освобождение Севастополя. Ночная авиация наносила массированные удары. Небо было насыщено самолетами в несколько ярусов. Сверху тяжелые бомбардировщики, а в самом низу — наши тихоходные По-2. Со всех сторон рвались снаряды, сверху падали бомбы и ракеты, снизу — зенитный огонь. А нам с Раей Ароновой задача: работать в таком аду по максимуму. Тут как назло мотор нашего самолета выработал свой ресурс, не хватало мощности, чтобы с бомбовой нагрузкой преодолеть в сущности невысокие Крымские горы на пути от места базирования полка в районе города Саки к цели — аэродрому в районе Балаклавы. Мы с Раей, опасаясь, как бы нас не отстранили от полетов и от участия в освобождении Севастополя, не доложили начальству, что с бомбами не набираем нужной высоты.
Как-то, возвращаясь на рассвете с боевого задания, заметили не очень широкую седловину в горах. Ночи в мае были достаточно светлые. Мы стали летать по «своей тропинке», но с риском столкнуться с горой.
А перевалив через седловину, мы на своем моторе «ползали» над целью ниже всех, опасаясь быть подбитыми осколками собственных бомб. К счастью, все обошлось благополучно. Из тех полетов многие самолеты возвращались с пробоинами. Поэтому о наших «приключениях в горах» никто не узнал.
Последней целью в Крыму был мыс Херсонес, где скопились остатки выбитых нами из Севастополя оккупантов.
Уже подлетая к цели, мы были ошеломлены грохотом, перекрывающим шум мотора. Воздух над Севастополем сверкал и светился от разрывов снарядов, трассирующих пуль, ракет и лучей прожекторов. Когда оторопь прошла, мы поняли, что это моряки и армейцы салютуют в честь освобождения Севастополя и Крыма. Мы немедленно присоединились к салюту, выстрелив из бортовой ракетницы несколько цветных ракет.
Из воспоминаний Раисы АРОНОВОЙ:
…Мотор пыхтит, надрывается. Извини, что на старости лет заставляем тебя выполнять непосильную работу. Ничего не поделаешь — война. Наша цель — Балаклава — лежит по ту сторону Крымских гор. В этом месте они невысокие, но для нас сейчас неприступны. Назад нельзя: с таким грузом садиться рискованно.
Полина вдруг вспомнила: вчера, возвращаясь домой уже на рассвете и боясь быть замеченными на фоне светлеющего неба, мы снизились к глубокой седловине и прошмыгнули через нee.
То, что легко удалось утром, оказалось очень трудным ночью. Еле-еле нашли эту седловину и, поминая всех святых, начали опасный перевал…
Когда горы остались позади, перед нами открылась широкая панорама морского берега и обычная в районе цели картина: «березовая роща» из прожекторов, зенитный огонь. Сверху пронесся САБ и загорелся прямо над нами, снизу открыли сильный огонь — немцы не жалели теперь снарядов: с собой не увезешь! Но мы все-таки добрались до своей цели и сбросили на вражеский аэродром все триста килограммов бомб. Кажется, вместе с нами и самолет сказал: «Ух!» — и cpaзу полез вверх.
В последние, решающие дни боев за Севастополь крымское небо было до предела забито самолетами. Наша авиация господствовала в воздухе, висела над противником днем и ночью. В это время впервые вошли в практику массированные ночные удары. Вверху, на высоте 3-4 тысяч метров, тяжелые бомбардировщики, а внизу мы, легкие, тихоходные По-2.
Противовоздушная оборона противника была настолько сильной, что наши летчицы с полным основанием говорили: «Севастополь — это Керчь в квадрате». Ничего подобного ни до, ни после Севастополя я не видела. И только приходится удивляться, как наш полк в этот период не понес ни одной потери.
Рассказывает Полина Владимировна ГЕЛЬМАН:
— Мне довелось побывать в Севастополе после войны в дни юбилейных торжеств. Я ходила с боевыми подругами по широкому проспекту с его неповторимым архитектурным обликом, мы удивлялись и радовались, как нас сердечно встречали севастопольцы и моряки-черноморцы. И мне вспоминался Севастополь, увиденный с борта самолета в мае 1944-го, в огне пожарищ, в развалинах.
Теперь, когда телеэкран доносит до Москвы сюжеты о Черноморском филиале МГУ, я вспоминаю, как студенткой этого университета уходила на войну. И я радуюсь, что Севастополь достойно пережил годы лихолетья. Желаю севастопольцам и дальше преображать свой замечательный город, сделать его привлекательным и для всех горожан, и для гостей.
