20o
Наше издание уникально. Во всяком случае я, редактор, не знаю ни одного аналогичного в Украине. Четкость замысла, последовательность в осуществлении цели отмечают критики, читатели, писатели. В частности Владимир Югов, член правления Союза писателей Украины (Киев), Владимир Ганичев, председатель Союза писателей России (Москва). Напомню, издание книг ныне — дело дорозостоящее. Государственного книгоиздания нет (точнее, почти нет). Затраты ложатся либо на автора, если книга авторская, либо на город. К чести севастопольского депутатского корпуса, за финансирование издания депутаты проголосовали единогласно. Продемонстрировав таким образом свое ответственное понимание такого вопроса, как историческая память. Без нее народа — как общности — нет.
I.
Половину объема каждого тома мы отдаем художественной прозе, непременно хорошей, половину — раритетам. Тем изданиям, которые по 100-150-200 лет хранились в запасниках наших музеев, наших библиотек. Доступ к ним так называемому широкому читателю, естественно, затруднен. Если в музее Черноморского флота хранится «Лагбух» (вахтенный журнал), заполненный рукой самого Казарского, командира брига «Меркурий», рапорт, написанный им сразу после знаменитого сражения команды с двумя турецкими адмиральскими кораблями, кто же эту бесценную реликвию даст любому любопытствующему? Пять, десять лет — и от реликвии клочки.
Задача редколлегии — извлечь из запасников ценные документы. Растиражировав, донести до читателей. Надо ли быть пророком, чтобы предсказать, что пройдет очень небольшое количество времени и каждый из томов сам станет раритетом. Первый том вы уже не купите нигде.
Заинтересованность в издании чрезвычайно большая. Трушкины, Анатолий Михайлович и Тамара Васильевна, жители улицы Глухова, с нетерпением ждут выхода каждого тома. Анатолий Михайлович, инженер-механик, и Тамара Васильевна, инженер по судоремонту, считают, что лучше, если бы издание было исторически последовательным. Рассказать бы сначала о таврах, об истории Херсонеса. И так постепенно, от тома к тому, до наших дней. В этом есть резон. Но что делать, если Севастополь — это сама живая память истории, а подчас и открытая, не затягивающаяся с годами рана. 2004 год — год, когда не только Крым, весь бывший Советский Союз отмечают 150-летие Восточной (Крымской) войны. И нам, севастопольцам, не рассказать о первой обороне 1854-1855 гг.? 2005 год будет годом шестидесятилетия Победы. В кровавой плате за торжество Победы счет севастопольцев велик. Какого года мы будем ждать, 2050-го, 2080-го, чтобы рассказать об этих незаживших ранах, так тревожащих тех, кто живет сегодня?
Меркулов Александр Николаевич, в прошлом инженер, ныне сотрудник фирмы, просит попристальнее присмотреться к фигуре командующего флотом адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского, рассказать о нем со всей объективностью. Адмирал Октябрьский командовал Черноморским флотом с небольшим перерывом, с марта 1939 г. по декабрь 1958-го; Октябрьский не может не быть фигурой непротиворечивой. Вспомним, что одним из предшественников его на этом посту был Кожанов Иван Кузьмич, флагман флота 2 ранга, расстрелянный в 1938 г. Память о Кожанове — в названии одной из улиц Ленинского района. Меркулов ссылается на повесть Владимира Карпова «Полководец», в которой автор противопоставляет действия генерала Петрова действиям Октябрьского.
С Меркуловым спорит писатель-фронтовик Станислав Славич. В прекрасном материале, написанном по доподлинным дневникам легендарного командира партизанского отряда Георгия Северского, «Костя должен заболеть…» (опубликован в альманахе «Севастополь») оценка Октябрьскому высокая. Спорит с Меркуловым (точнее, с Карповым) и историк, сотрудник музея ЧФ Ольга Ивицкая, напоминая, что корабли флота были большей частью устаревшими. Моряки выжимали из техники все, что возможно было выжать. Словом, Октябрьский — фигура действительно интересная. Более того, знаковая. Я говорила с дочерью адмирала Риммой Филипповной Октябрьской, историком, автором нескольких книг об отце. Дневники командующего — в архивах С.-Петербурга. Перед смертью жена адмирала распорядилась: опубликовать их не ранее чем через 50 лет после ее кончины. Сталина нет. Надо думать, что адмирал в этих дневниках откровенен. Но того, что там написано, долго еще не прочитать севастопольцам. Тем не менее уже накоплен огромный документальный материал и о самом адмирале, и о флоте периода обороны, сдачи Севастополя, изгнания фашистов, тоже уходивших с мыса Херсонес и тоже не сумевших обеспечить эвакуацию брошенных на произвол судьбы тысяч солдат.
Писать об адмирале надо сегодня. Пока живы ветераны. Пока полна сил и энергии его дочь. Трудность вот в чем. Когда мы печатаем классиков, вопроса о гонораре нет. Наследие классиков — достояние человечества. Другое дело — писатель живой. С началом пресловутой горбачевской перестройки писатели — так же, как и многие другие — были загнаны в тупик. Из практики издательско-писательской работы было изгнано понятие «гонорар». Писатель был рад-радешенек, если его хотя бы печатали бесплатно.
Разочек мы, редколлегия, нарвались на отказ, которого не ждали. Обратились к очень известному, очень уважаемому писателю с просьбой разрешить нам напечатать его уже опубликованную повесть в одном их наших томов. Думали, обрадуем человека. Издание престижное, обреченное на внимание читателей, на хранение в библиотеках и музеях. Автор вернется к своему читателю. Получили ответ: первое — печатать полностью, а не только о событиях в Одессе, событиях в Севастополе (повесть велика); второе: будет плата — будет согласие, не будет платы — не будет согласия. Он прав. Писателю бесплатно хлеба никто не дает.
Но нам-то как быть? Заказывать книгу об адмирале Октябрьском — заказывать новую книгу. Ненаписанную.
По данным статистики, в Севастополе на душу населения приходится больше миллионеров, чем в любом другом городе. Восемнадцать, кажется. Может быть, отыщется среди них один патриот, неравнодушный к славе города, в любви к которому у нас клянутся все? Найти достойного автора — дело нелегкое. Бытует присловье: «Писать могут все; читать можно не всех». Здесь не тот случай, когда книга пишется налегке. Как пишутся коммерческого толка романчики, наводнившие ныне книжный рынок, легко обогащающие автора и редактора. Тут нужна огромная предварительная работа в архивах. И не только Севастополя, Москвы, С.-Петербурга, но, возможно, и Германии. Нужны встречи с историками, с ветеранами. Здесь работы скорее всего не на год. Наконец и писатель нужен не любой, готовый согласиться. Нужен художник слова. К тому же человек, знающий историю Севастополя, любящий его. Из дивизионов нынешних писателей можно было бы назвать буквально нескольких, которые могли бы справиться с такой задачей.
В свое время мы рассылали письма во все Союзы писателей бывшего СССР, приглашая писателей к участию в проекте. Мы бы повторили акцию. Послали бы письма и лично тем немногим, с кем, по нашему мнению, стоит вести переговоры.
Дело за малым — за материальным обеспечением проекта.
II.
Так чем же замечателен третий том многотомника?
В разделе художественной прозы — исторический роман Михаила Филиппова «Осажденный Севастополь». Его первая публикация относится к 1888-1889 гг., к тому времени, когда Россия деятельно готовилась отметить пятидесятилетие обороны. Известный севастопольский историк, директор городского архива В.В. Крестьянников видит в романе Филиппова первооснову будущей эпопеи Сергеева-Ценского «Севастопольская страда». Но в «Осажденном…» — неостывшее дыхание войны. Когда писал Филиппов, были живы люди севастопольских бастионов. Рассказы их были еще не мемуарами, а спорами очевидцев. В год на торжественные обеды собирались бывшие товарищи по оружию, руководители обороны. В том числе Тотлебен. Среди прочих — великий князь Николай Николаевич, сын Николая I, тоже числившийся участником боев. Петербург приглашал на встречи былых храбрецов — матроса Кошку, Дашу Севастопольскую. Живых! Увидеть их автору более позднего времени, Сергееву-Ценскому, было не дано. Повествование Филиппова — непережитая трагедия, незажившие раны, все еще требующие перевязок. И торжество защитников, сломивших тех, кого все считали непобедимыми.
В романе — жизнь.
Построение тома такое: война в перекрестье прицелов, в перекрестье взглядов противоборствующих сторон. Помимо романа Филиппова, в томе записки французского генерала, очевидца событий, — «Крымская экспедиция». И еще рапорты лорда Панмура, военного министра, — «Санитарное состояние Балаклавы». Для Филиппова, русского, боль защитников бастионов, оставивших их, — его боль. Для француза, генерала, события войны, оказавшейся не веселым маршем под звуки фанфар, а затянувшимися кровавыми буднями, — ошеломленность. Отрезвление. Избавление от иллюзий. В рапортах англичан, санитарных врачей — трусливая попытка самооправдания перед собственным правительством. Для такого поведения у англичан причины были.
Записки француза, генерала, — «Крымская экспедиция», — анонимны. Автора разыскивали. Пытались вычислить, кто он. Но аноним так и остался анонимом. Генерал хорошо понимал, что его ждет, если его имя перестанет быть тайной. Записки, опубликованные в Париже, обратили на себя внимание Европы. Правительство «делало тщательнейшие разыскивания и исследования для открытия сочинителя и редактора», но безуспешно. Нет такого правительства, которое бы жаждало, чтобы до широкой публики дошла вся подноготная правда о нем.
Но слово французу.
Как военный профессионал, он оценивает все события войны: высадку у Евпатории, Альминское сражение, бомбардировки Севастополя. Разбирает все плюсы и минусы кампании. И вот как рассказывает о порядках, царивших внутри самого французского лагеря. Сент-Арно (маршал, главнокомандующий) «не радел о войске, и оно стало подвергаться лишениям, за которые должно отвечать не военное министерство, но управление главного штаба Восточной армии, допустившее беспорядки. Начальник штаба, генерал Мартемпрей, человек деятельный, смышленый; он даже имеет хорошие административные способности; но этот генерал не решался принять на себя никакой ответственности. За каждой безделицей, за разрешением вопроса самого обыкновенного он непременно обращался к маршалу, а как до маршала дойти было не так-то легко, потому что он и жена его обращали гораздо больше внимания на интриги и наружную обстановку, нежели на дела, — то и служебные занятия пришли в расстройство, к неотвратному ущербу армии.
Мы не станем рассматривать финансового управления маршала; министр финансов и контроль будут вотще искать документов, на которых бы могли основаться расходы… В другое время, при других обстоятельствах, не один из подобных администраторов был бы сослан на галеры за такое неправильное счетоводство и за те лишения, которым от него подвергался солдат… Эти обстоятельства дали возможность подрядчикам австрийским, имевшим вход к маршалу, нажить огромные капиталы».
Любимый нами Крым перепугал французов. «Климат Крыма суровее, чем в других странах той же широты, притом же нельзя упускать из виду близость моря и расположение горных хребтов. Этот полуостров, составляющий южную оконечность России, есть как бы вместилище всех непогод этой обширной империи. Самый залив Севастопольский в некоторые холодные годы замерзает. И что, если атака открытою силою против Севастополя не удастся, и если тогда союзные армии, для спасения чести своего оружия, принуждены будут прибегнуть к правильной осаде, — кто тогда может предсказать исход этого предприятия!»
Генерал разбирает ошибки. «Потеряны все выгоды, приобретенные в начале кампании счастливым выбором пункта высадки с Северной стороны Севастополя. Русские войска блокировали нас со всех сторон. С фронта угрожала нам крепость, на правом фланге стесняла (речка) Черная, за которою бивакировала Русская армия. Наконец войска противника, спешившие форсированными маршами из Перекопа, под начальством генерала Липранди, могли атаковать правый наш фланг, что действительно и случилось впоследствии».
Заканчивает генерал свои записки январем 1855 г.: «Общая цифра потерь союзной армии, с начала экспедиции по январь 1855 года, простиралась до 45 т. убитыми и умершими и сверх того до 30 т. выбывшими из строя по причине ран или болезни.
Император французов может оценить теперь военные достоинства Сент-Арно и Канробера и силу Севастопольских укреплений, и что такое значит зимняя кампания на Русской земле!
Англия также хорошо понимает причины гибели ее прекрасной армии и может на досуге приискивать средства к подавлению могущества России.
По нашему мнению, союзные державы продолжают эту ужасную войну, единственно желая спасти честь своего оружия.
Но первая кампания уже решена; она была ужасна».
Таково было самочувствие французов. Не надо думать, что так уж хорошо оккупантам на оккупированных ими землях.
Ну а каково было англичанам в оккупированной ими Балаклаве? И во что они превратили Балаклаву за время оккупации?
Жил на узенькой полоске земли между скал и морем маленький чистенький городок с населением, по свидетельству лорда Панмура, в 500-600 человек. А тут огромная армия со всем ее неустроенным военным бытом, со всеми нуждами. Что получилось в результате? «Бухта заполнена кораблями, каждое помещение, пригодное для постоя, оказалось плотно заселенным. Конюшни и помещения для хлева были забиты огромным количеством людей и скота. Тысячи людей и животных прибывали и убывали ежедневно, сообразуясь со служебными обязанностями. По причине увеличения количества населения и передвижений не было обеспечено соответствующего им количества дезинфицирующих средств и прочих гигиенических мер… Не было подходящих дорог и транспортных средств для вывоза навоза. Решено было все сбрасывать в бухту… Большая смертность, имевшая место зимой 1854-55 гг., привела к использованию болота в верховье бухты как места для захоронения. Мертвых укладывали вплотную к полосе дороги. Казалось, что трупы лежали в воде, едва присыпанные землей. Части одежды и даже останки тел пробивались через поверхность. Рядом с кладбищем — огромные скотомогильники. В продолжение предыдущих месяцев наблюдалась чрезмерная смертность среди мусульманской части населения… В нижнем конце города, под скалой с Генуэзской крепостью, забивали скот. Впоследствии там построили скотобойню. Земля там была пропитана кровью, перемешанной с отходами внутренностей. Запах стоял невыносимый. Состояние бухты было неудовлетворительным. Заполненная судами, фекалиями, отходами, а также кровью и внутренностями животных, забиваемых на борту, она представляла собой ужасающее зрелище. Все оставалось на плаву и под воздействием ветров и течений выносилось в открытое море или на берег, увеличивая массу разлагающейся гнили. Дохлых коров, коз, овец, птиц попросту выбрасывали за борт…
В Балаклаве не было даже такой сомнительной «защиты», как голодные собаки. Все собаки были уничтожены…
В теплые тихие ночи зловоние было настолько сильным, что мешало людям спать…
Нам кажется, что железная дорога, проложенная нами вдоль верхнего обвода бухты, частично строилась прямо на конском навозе там сбрасывавшемся».
Балаклавцы для англичан — «туземное население».
Да, в самом деле, канализации в те годы в Балаклаве не было. Маленький городок с населением в 500-600 человек мог довольствоваться самоочисткой. Но была ли тогда канализация в Англии? Сомнительно! Только в 1878 г. была торжественно открыта первая канализационная ветка в Москве. Думается, что и в Лондоне ненамного раньше. В 1898 г. в Лондоне был открыт отель «Савой» с ванной в каждом номере. И об этом тоже сообщалось, как о торжестве цивилизации. В окраинные города Англии такая невидаль, как канализация, пришла много позже.
Кто же победил в той войне, одной из самых кровопролитных в XIX веке? Ни одна из сторон не выполнила тех задач, которые намеревалась решить силой оружия. Коалиция не поставила Россию на колени. Не вернула Турции Крым. Русские вынуждены были оставить центральную часть города, уйти на Северную сторону.
Победила война.
Победило безумие; надежды противников решить все проблемы разом и силой оказались неосуществимыми.
Победила истина: тот, кто защищает свою землю, тот и прав.
На бастионах Севастополя сражался подпоручик Лев Толстой, гений, автор «Севастопольских рассказов». Подпоручику — 26 лет. Гению достаточно было 26 лет, чтобы сказать: «Война — это безумие».
Жаль, что и ныне Земля не понимает этого.
III.
И еще одна изюминка тома — карикатуры Н.А. Степанова. Россия не только оборонялась, Россия смеялась. Перепечатан полностью альбом карикатур, изданный в С.-Петербурге в 1855 г. Николай Александрович Степанов — отец русской политической карикатуры. Личность замечательная, увы, ныне многими забытая. Если вы любите работы Кукрыниксов, если вас смешат рисунки мастеров, работающих в «Крокодиле», «Перце», других журналах, знайте: Степанов их прародитель. В альбоме, помещенном в томе, вы увидите всех участников Восточной войны — Наполеона Третьего, пыжущегося быть таким же великим, как Первый, лорда Пальмерстона, генерала Канробера, Омер-пашу, других.
А вот картиночка. Барин встречает мужика с бульдогом.
— Отъ чего ты назвал своего бульдога Севастополемъ?
— Попробуй взять его… такъ узнаешь…
Скажите, где вы возьмете такой альбом? Сотрудники музея Черноморского флота, хранители реликвии, берегут его как зеницу ока.
IV.
Третий том чрезвычайно ценен. Впрочем, так же, как второй и первый. Думается, читатели по достоинству оценят его. Над томом работали редакторы Маргарита Кравчук, Татьяна Воронина и вся редколлегия. Как всегда деятельно помогал в подготовке издания капитан 1 ранга в отставке, заведующий научной библиотекой музея ЧФ М.В. Макареев. Издание осуществлено издательством НПЦ «ЭКОСИ-Гидрофизика» (директор — кандидат технических наук, лауреат Государственной премии СССР Ю.В. Терехин). Сотрудники НПЦ вложили много сил и стараний в том. Благодаря их усилиям том имеет такой привлекательный вид.
Художник — член Союза художников Украины В.М. Манин.
Книгу можно купить в бухгалтерии управления культуры по адресу: ул. Советская, 24, и в магазине «Мужская мода» по ул. Генерала Петрова, 12 (напротив загса).
Поторопитесь с покупкой. Тираж невелик. Том не только прекрасное чтение для нынешних севастопольцев, но и то, что вы смело сможете оставить в наследство потомкам.
