12o
Как жаль, что это правило распространяется и на Прекрасное, окружающее нас, и мы перестаем его замечать. Но не все так печально. Время от времени судьба посылает к нам Мастера. Он посмотрит на привычные вещи свежим взглядом и увидит в них нечто такое, чего не замечали другие. А дальше Мастеру останется совсем немного: силой таланта донести до нас свое восхищение. И тогда произойдёт чудо рождения Красоты из пены обыденности; чудо, которого мы все невольно ждем…
Таким Мастером, творящим красоту из будней, является некоммерческий писатель начала уже прошлого века Александр Грин (Гриневский). Каждое поколение читателей узнает своего Грина — писателя на все времена.
Дежа-вю
В детстве А.Грин покорял наше воображение необычными приключениями, которые происходят в ярких, как праздничные сны, странах. И при этом учил нас понимать цену добра и зла. На пороге юности мы ищем в его повестях ответа на волнующий вопрос: "Каким должен быть человек, ради которого можно бросить все на свете и отправиться через пролив Кассет на край земли? Или, наоборот, уединиться в забытом всеми селении в ожидании Алых парусов".
Думаю, не открывая Америки, что одним из самых мощных живительных ключей, питавших гриновское воображение, был Севастополь! Черты Севастополя начала XX века теперь навечно сохранены в описаниях Зурбагана, Лисса, Гель-Гью.
Он сам, кстати, признается: "Впоследствии некоторые оттенки Севастополя вошли в мои города: Лисс, Зурбаган, Гель-Гью, Гертон". Так что оставляют читателям самим определить, какой уголок Севастополя самый "гриновский".
Такими же яркими, самобытными показались Александру Степановичу и жители Севастополя — разноликие, разноязыкие. Тот же рыбный базар давал больше пищи для размышлений, чем том по этнографии России. Шумные греки там соседствовали с невозмутимыми караимами, крымские татары в национальных одеждах вполне гармонировали с европейскими нарядами покупателей. Флотская форма говорила о близости моря, а крики мальчишек: "Вода! Вода!" не давали забыть, что находишься на юге. …Бебеш, Ветцель, Коген, Кефели, Краббе, Неофито, Эклегези. Нет, уважаемый читатель, перед тобой не список действующих лиц гриновской повести, а гласные Севастопольской городской думы 1905 года. Именно эти фамилии были на устах у севастопольцев, на страницах городских газет, после этого становится понятным, откуда у жителей Зурбагана иностранные фамилии!
Попробуем найти в описании Лисса и Зурбагана черты реального Севастополя. Вот портовая часть города из романа "Бегущая по волнам". "…Ее (гавани) мир полон необнаруженного значения, опускающегося с гигантских кранов пирамидами тюков, рассеянного среди мачт, стиснутого у набережных железными боками судов, где в глубоких щелях меж их тесно сомкнутыми боками молчаливо, как закрытая книга, лежит в тени зеленая морская вода. Не зная, взвиться или упасть, клубятся тучи дыма огромных труб". В этом описании, бесспорно, узнаётся Южная бухта, где в гриновское время располагались торговый порт, Царская пристань.
Арест в 1903 году эсеровского агитатора А.Гриневского ("мещанина Григорьева") "познакомил" его с самым мрачным уголком Севастополя — городской тюрьмой. До конца жизни Грин не смог забыть ужас пребывания в тесной камере. (Сейчас тюремные ворота, выходящие на площадь Восставших, обозначены мемориальной табличкой, рассказывающей об этом эпизоде).
Спустя 15 лет припоминается Грину тюрьма во всех деталях, став одним из ключевых мест действия романа "Блистающий мир" (1921-1923 гг.).
"Так вот — тюрьма. Здесь на глухой площади бродили тени собак, фонари черных ворот, стиснутых башенками, озаряли решетчатое окошко".
И далее в романе: "Ряды дверей одиночных камер тянулись вдоль галерей; все вместе казалось внутренностью гигантских сот, озаренных электрическим светом". Камера Гриневского — на первом этаже. И он, как граф Монте-Кристо, мечтал о подкопе. Но пока не грянул октябрь достопамятного 1905 года, вырваться из тюрьмы можно было только на крыльях поэтического воображения. А оно звало туда, где теплый климат, веселые дружелюбные люди. Не случайно его первый рассказ, напечатанный в Петербурге сразу по возвращении из Севастополя, назывался "В Италию".
Так же, как и тюрьму, нетрудно даже сейчас найти и гриновское Кладбище кораблей, место действия его замечательного рассказа "Капитан Дюк" (1905 г.).
А.Грин обстоятельно рассказывает, где искать этот колоритный уголок Лисса — "…в песчаной заброшенной части гавани". А затем поясняет, что это такое — Кладбище кораблей: "То было нечто вроде свалочного места для износившихся, разбитых купленных на слом парусников, барж, лодок, баркасов и пароходов, преимущественно буксирных. Эти печальные останки когда-то отважных и бурных путешествий занимали площадь не менее двух квадратных верст".
Я думаю, что многие уже узнали Инкерман, где ныне в устье реки Черной находится судоразделочный участок. Сейчас акватория не так забита полуразрушенными судами, как это было лет 15-20 назад или во времена Александра Степановича: "Всюду валялись доски, куски обшивки, канатов… Проходы меж полусгнивших судов напоминали своеобразные улицы, без стен, с одними лишь заворотами и углами. Бесформенные длинные тени скрещивались на белом песке".
Во времена Грина свое последнее пристанище здесь находили суда 1870-1880 годов постройки, в основном парусники. Безлюдные палубы и чуть покосившиеся мачты воскрешали в памяти образы "Летучего голландца", "Одинокого моряка" С.Кольриджа.
Над той частью бухты, где находится Кладбище кораблей, ландшафтной доминантой возвышается Монастырская скала, увенчанная средневековыми башнями. У Грина эти инкерманские достопримечательности тоже встречаются вместе. Если вы помните, писатель помещает главного героя упомянутого произведения в монастырь. И сейчас, как и 100 лет назад, монахи и послушники обрабатывают землю, как это делал литературный капитан Дюк.
Интересный факт: яркий гриновский образ Кладбища кораблей вдохновил известного советского фантаста 30-х годов XX века Александра Беляева на создание фантастического романа "Остров погибших кораблей". И когда в начале 90-х годов решили экранизировать этот роман, то для натурных съемок, конечно, выбрали Инкерман, устье Черной речки, где когда-то бродил задумчивый человек с грустными глазами.
Дворец Ганувера
"И все-таки у Грина есть выдумки чистой воды!" — могут возразить мне те читатели, которых предыдущие экскурсии по севастопольским уголкам Гринландии не убедили в реалистической основе творческого приема писателя. "Например, волшебный дворец Эвараста Ганувера из романа "Золотая цепь". По ходу романа неоднократно подчеркивается необычность этого сооружения. Да и сам Грин признает, что замысел этого дворца выдумка — "лихорадочный бред двух юных нищих".
И все же попытаемся проанализировать наиболее характерные описания этого фантастического сооружения (они ведутся от лица юного героя произведения — Санди), чтобы найти детали известных нам и Грину конкретных севастопольских зданий.
Прежде всего попытаемся определить, какие архитектурные уникумы Севастополя могли поразить воображение 23-летнего провинциала, каким и был в свой первый приезд А.Гриневский в 1903 году.
Незадолго до этого события (осень 1902 года) было завершено строительство первого в городе небоскреба — 7-этажного доходного дома Анненкова (сейчас это здание главного универмага по улице Маяковского). Целью строительства этого дома, как пишет И.К. Спиридонова в книге "Исторические улицы и памятники Севастополя"(1995 г.), было устройство в нем ночлежного приюта с дешевыми квартирами для рабочих, приезжающих в Севастополь из средней полосы России. Дешевизна (оплата ночлега 10 коппеек в сутки), наличие бани, бесплатное медицинское обслуживание не могли не привлечь А. Грина на первых порах своего севастопольского пребывания. Есть все основания думать, что будущий писатель квартировал там и, конечно, был восхищен первыми севастопольскими лифтами (а их было три в здании), которые уносили человека неведомо куда.
Кроме лифтов, в доме Анненкова было множество переходов, лестниц, огромное количество больших и малых комнат, что создавало иллюзию лабиринта. Причем каждая комната была оборудована системой дезинфекции.
Грин запомнил свои ощущения от дома Анненкова, а главное — от самостоятельного управления лифтом, вложив их в эмоции юного Сандерса: "Я со злобой прижал эту кнопку, думая: будь что будет. Немедленно, не останавливая вращения, клетка поползла вверх… Тогда я нажал третью по счету кнопку сверху и махнул вниз. Я всполошился. Поочередно, почти не сознавая, что делаю, я начал нажимать кнопки как попало, носясь вверх и вниз с проворством парового молота, пока не ткнул — конечно, случайно — ту кнопку, которую требовалось ткнуть прежде всего".
Но, безусловно, небоскреб Анненкова не дворец. Дворцом по праву называют другое здание Севастополя начала XX века — Институт физических методов лечения им. Сеченова (ныне Дворец детства и юности). Взглянем на это творение архитектора А.М.Вейзена глазами все того же юноши Санди. Вот его первое знакомство с дворцом Ганувера: "Вспыхнул на конце мола фонарь, и я увидел широкие ступени, спускающиеся к воде. Здесь — фонтан с колоссальной чашей и арка внутреннего двора. В этом большом пространстве, озаренном большими окнами, а также висячими фонарями, увидел я в первом этаже вторую арку поменьше. За ней было светло, как днем, три двери с разных сторон, открытые настежь, показывали ряд коридоров".
А теперь сравним описание института, которое приводит И.К.Спиридонова в уже знакомой книге "Исторические улицы…": "Со стороны моря западный фасад представлял собой два трехэтажных крыла, между которыми располагался внутренний дворик с бассейном (фонтан у Грина). От набережной (мола?) дворик отделялся ротондой (у Грина — арка). Вертикальный центр здания — одно узкое окно высотой в четыре этажа под полуциркульной аркой". Последнее предложение объясняет, откуда взял для описания дворца Ганувера писатель "большие окна" и "вторую арку поменьше".
Вряд ли осенью 1903 или 1905 г. А.Гриневский заходил в строящееся здание. Но наверняка слышал разговоры, что ходили среди севастопольцев о непонятном учреждении с мудреным названием "Романовский институт физических методов лечения". Как и полагается слухам, многое в них приняло гиперболизированную форму, что и нашло отражение в романе: "Полы из чистейшего серебра, подземные ходы, бассейны".
Более детально рассмотреть это здание удалось А.Грину только во второй приезд в Севастополь (1924 г.). Тогда же Грин узнал еще один штрих из его биографии: в годы Первой мировой войны институт был перепрофилирован для больных и раненых офицеров и нижних чинов. И эта смена профиля тоже нашла отражение в романе (естественно, пройдя через призму творческого подхода Грина). Вот как сказано в заключительных строках о гостинице, где квартировал Санди: "В 1915 году (какое совпадение дат! — Прим. Н.Ш.) эпидемия желтой лихорадки охватила полуостров и прилегающую к нему часть материка. Этот огромный дом взят городскими властями под лазарет…"
Опять хочется спросить: случайны ли такие совпадения? Ответ однозначен — нет. Киевляне вслед за героями булгаковской "Белой гвардии" называют одно из своих зданий "Замок Ричарда — Львиное сердце". Мы вслед за ними обозначим нынешний Дворец детства и юности на карте литературного Севастополя как гриновский дворец Ганувера.
Маршрутом лоцмана Битт-Боя
Способность держать в голове мелкие, но важные детали — удел немногих. Грин — один из них. Составив мысленную карту своей Гринландии, писатель в дальнейшем строго следовал ей. Но есть у Грина такое произведение, в котором он демонстрирует феноменальное воспроизведение по памяти большой территории, виденное им однажды.
Посудите сами. Вот перед нами маленькая по объему повесть "Корабли в Лиссе", написанная в тяжелом 1918 году. Посмею предположить, что ее замысел возник в первые годы мировой войны, когда все российские газеты с тревогой следили за противостоянием Черноморского флота и германских крейсеров "Гебен" и "Бреслау". Пиратские налеты новейших кораблей кайзерского флота преследовали вполне определенную цель: парализовать экономическую жизнь в российском секторе Черного моря. В таких условиях плавание небольших торговых судов стало весьма рискованным делом, на которое не все судовладельцы решались. Их пароходы стояли на приколе в портах под защитой береговых батарей.
Грин так представлял вынужденный досуг "своих" капитанов: "За столом гостиницы "Унеси горе" в верхнем этаже, пред окном, из которого картинно была видна гавань Лисса, сидели четыре человека. То были: капитан Дюк, весьма грузная и экспансивная личность, капитан Роберт Эстамп, капитан Ренион и капитан, более известный под кличкой "Я тебя знаю". Такое блестящее, даже аристократическое общество не могло восседать за пустым столом". Далее, если вы помните, в этой комнате появится знаменитый лоцман Битт-Бой — "Приносящий счастье" — и предложит свои услуги тому капитану, которому не терпится покинуть гавань. И ему действительно удастся обмануть стоявший на выходе из бухты капер (т.е. пиратский корабль).
Для того чтобы показать читателям лоцманские умения главного героя, его сверхъестественную интуицию, А.Грин подробно описывает извилистый маршрут бригантины "Фелициты", чей штурвал сжимали руки Битт-Боя. Из гавани Лисса судно вышло ночью. Этого требовали соображения безопасности и… рекомендации "Лоции Черного моря". Все издания этой полезной книги, которую не раз читал влюбленный в море А. Грин, повторяют рекомендации ее первого автора Будищева (1851 г.) "Обыкновенно выходят ранним утром, когда ветер дует из бухты. Он выведет вас миль за пять или шесть…"
"Покинув узкий скалистый выход из порта (отметим про себя, что из всех черноморских гаваней только Балаклавская бухта подходит под это описание), Битт-Бой круто положил руль влево и вел так судно около мили"…Для всех, кто знает окрестности Балаклавы, такой маневр "Фелициты" понятен: она прижалась к берегу Золотого пляжа, чтобы быть невидимой.
Далее, доведя "Фелициту" до скалистой громады мыса Айя, Битт-Бой "еще повернул вправо, повинуясь инстинкту. Тогда, не видя вблизи неприятельское судно, он снова пошел на восток". (Если учесть скорость и направления движения бригантины, можно уверенно говорить, что упомянутый поворот на восток произошел как раз в тот момент, когда судно огибало мыс; Балаклава, вражеский корабль остались за кормой, западней. Казалось, можно вздохнуть спокойно.
Спустя более 80 лет после того, как были написаны строки повести, можно только гадать, как А.Грин прокладывал в непотопленном Петрограде маршрут своего героя: по памяти или по карте этого уголка Крыма? Но в том, что под именем Лисса в повести описана Балаклава, сомневаться вряд ли стоит. А раз так, то можно назвать настоящие имена двух гостиниц Лисса, которые боролись друг с дружкой за право оказаться первой на пути моряков, только сошедших на берег. В Балаклаве начала XX века были гостиница "Россия" и "Гранд-отель" — обе размещались на набережной. Взяв за ориентир гостиницу "Россия" (в повести — "Колючая подушка"), найдем домик любимой девушки Битт-Боя с поэтическим именем Режи — "Королева ресниц". Для этого покинем верхний этаж гостиницы вместе с лоцманом. Вот он, "обогнув гостиницу "Колючая подушка", выбрался по тропинке, вьющейся среди могучих садов, к короткой каменистой улице.
Около небольшого дома с окнами, выходящими на двор, под тень деревьев, он остановился… и прошел за низкую каменистую ограду".
Верхние улицы Балаклавы, будь то нынешние улицы Куприна или Рубцова, до сих пор хранят колорит южного провинциального городка, покорившего сердца многих незаурядных людей Российской империи начала XX века. Все так же громоздятся они на обрывах скал, "соединенных мостами и винтообразными узенькими тропинками"… И так же, как 100 лет назад, по бухте плавает баклан, далекий потомок той птицы, которая по воле писателя должна была разрешить спор капитанов, на чьем судне поплывет Битт-Бой, удачливый лоцман из Лисса.
