15o
Херсонец Анатолий Вербицкий готов поделиться своим вознаграждением с тем, кто поможет ему получить эти деньги.
В Севастополе, на Северной стороне, есть братская могила. Никто до сих пор не знает, сколько моряков там покоится: по одним свидетельствам — 600, по другим — 900…
Четверть века назад по странной иронии судьбы у могилы встретились двое: тот, кто чуть не погиб от взрыва, разнесшего в ночь с 28-го на 29 октября 1955 года боевой корабль «Новороссийск», и тот, кто, по его собственному утверждению, своими руками устроил одну из величайших катастроф всех времен и народов…
"СУДЬБА ДАВАЛА ШАНС ИЗБЕЖАТЬ БЕДЫ, НО МЫ ЕЁ ПОДСКАЗКУ ПРОИГНОРИРОВАЛИ"
О трагедии полувековой давности писали не раз. 29 октября прошлого года, в скорбную годовщину загадочной гибели линкора, редакция "Фактов" вновь попросила откликнуться участников тех событий. Письмо из Херсона было похоже на шпионский детектив.
Преподаватель Херсонского морского колледжа 70-летний Анатолий Вербицкий:
— Мечта всей моей жизни — стать военным моряком, — признается Анатолий Евгеньевич. — А появилась она в тот день, когда мы с мамой возвращались из эвакуации домой, в Украину. И если бы не случай, не доехали бы — погибли от голода. Наш поезд неделями стоял на станциях, в тупиках. Помню, мама в очередной раз отправилась менять вещи на хлеб, а я с младшими братом и сестрой остался ждать возле вагона. Сидим на рельсах и плачем — животы от голода свело. Тут подходит военный моряк с перевязанной рукой и интересуется, что стряслось… Через минут пять он принес нам несколько буханок хлеба, с десяток банок тушенки. На мое "спасибо" человек в кителе ответил: "Когда подрастешь, станешь моряком, мы будем, может быть, вместе плавать. Тогда и сочтемся". Этих слов, его лица, шевронов я не забывал всю жизнь, а мечта стать таким, как он, привела меня в мореходку.
Осенью 1955 года Анатолия Вербицкого вместе с другими курсантами Херсонского мореходного училища направили на линкор "Новороссийск" — для прохождения шестимесячной учебной практики.
— Тогда и узнал, — говорит Анатолий Евгеньевич, — что боевой корабль "Джулио Чезаре" в годы Второй мировой воевал на стороне противника, в 1943-м вынужден был сдаться, а в феврале 1949-го передан итальянцами в счет репараций Советскому Союзу, где получил название "Новороссийск". И хоть его скептично называли "дедушкой", по вооружению он был тогда самым мощным линкором всего советского флота. Корабль выходил в море, чтобы служить военным устрашением силам НАТО. После стажировки на "Новороссийске" нам, будущим морякам, должны были присвоить офицерские звания.
На линкоре почти полностью отсутствовала эксплуатационная техническая документация, и курсанту Вербицкому поручили принять участие в изготовлении чертежей установок турбовентиляторов. К концу практики работу закончить не успели, поэтому Вербицкого и нескольких курсантов оставили еще на месяц, остальные ребята отбыли в училище. Чертежи планировалось сдать 29 октября.
"УВИДЕВ НАШИ ТРИ ЛАДОНИ, ГАДАЛКА ВДРУГ… ПРОРОЧИТЬ ОТКАЗАЛАСЬ"
— Мы справились даже раньше, — вспоминает Анатолий Евгеньевич, — и 28-го за три с половиной часа до взрыва меня с одним матросом отправили на берег, в штаб — сдать готовую техдокументацию. Прождав без толку дежурного офицера, которого куда-то вызвали, мы решили возвращаться, ведь в полночь на "Новороссийск" уходил последний катер. Появились на причале без десяти двенадцать, однако катер уже ушел. Зарегистрировавшись на проходной, чтобы потом легче было оправдаться за опоздание, стали ожидать "попутку". Вскоре к берегу подошел катерок, высадивший врача. Еле уговорили перевозчика подбросить нас к линкору. Он отнекивался: большой крюк придется делать. Судьба давала шанс избежать беды, но мы ее подсказку проигнорировали и в 1 час 25 минут ночи поднялись на знакомую палубу.
Только помню, угостил сигаретой вахтенного, как раздался грохот и вспыхнул очень яркий свет. Моего попутчика-матроса ударная волна смела с палубы, а меня стукнуло так, что потерял сознание. Взрыв был такой силы, что насквозь пробил восемь палуб! Очнулся, когда санитар бинтовал мне голову. Он что-то говорил, но я не слышал. Мимо нас пронесли раненого, его оторванную ногу передавали отдельно. Я, шатаясь, поднялся — искать командира, чтобы передать секретные чертежи. Спустился на нижнюю палубу, там уже стояла по колено вода. Вдруг меня дернули за руку — секретчик сунул два мешка с документами. Когда я передавал их на подошедший баркас, кто-то толкнул сзади, и я сам оказался на судне-спасателе.
Добрались до берега, от боли в голове и спине я уже ничего не соображал, продолжает Анатолий Евгеньевич. Наверное, поэтому решил вернуться на линкор и все-таки сдать бумаги командиру. "Новороссийск" к тому времени уже сильно накренился, люди сыпались сверху, как горох. И тут линкор стал переворачиваться. Как он не подмял наше суденышко?! В воде бултыхалось огромное множество людей — их и плавсредства быстро кренившийся корабль на наших глазах расплющил. От этой ужасной картины мы оцепенели!
Не помню, как попал в госпиталь, где мне дали полстакана спирта. Что-то спрашивали, но я не слышал, более того — почти не видел! Стать глухим и слепым в 20 лет? Я был в шоке! Операция, допросы, перевязки — впал в какое-то вязкое состояние ступора. Помню, медсестричка написала мне записку с предложением отправить телеграмму домой, но я побоялся, что это провокация, и отказался. Потом, правда, сам ее об этом попросил. Нацарапал адрес и текст: "Туфли купил, вышли 10 рублей до востребования". Так дал знать родным, что живой.
Страшное ночное происшествие перечеркнуло не только военную карьеру, о которой так мечтал курсант Вербицкий, но и надежду хоть когда-нибудь выйти в море.
— Я вернулся в Херсонское училище весь изуродованный, но не имел права рассказать, что со мной приключилось, — говорит Анатолий Евгеньевич. — Можно ли себе представить более чудовищную ситуацию? Целых 15 лет потом лечился, слух и зрение постепенно возвращались. Нашел работу чертежником, надо же было как-то жить. Со временем вернулся в родное училище преподавателем.
В Севастополе в братской могиле остался лежать мой лучший друг, Толя Бледников. Мы всегда ходили втроем — три Анатолия, три будущих морячка. И был у нас ритуал: после занятий каждый день отправлялись втроем на рынок выпить по стакану топленого молока. Однажды в молочном ряду к нам пристала гадалка. Мы отмахнулись, но она шла за нами по пятам и просила показать ей ладони. Вдруг, взглянув на наши три протянутые руки, пророчить отказалась и заторопилась по своим делам. Мы за ней — разбирало юношеское любопытство. "Вы все втроем погибнете в море", — бросила через плечо. "Ты — через три года", — ткнула пальцем в одного из нас. "Ты — в глубокой старости", — кивнула в мою сторону, а Толе Бледникову гадать упорно не хотела, потом сказала: "У тебя смерть уже за плечами стоит". А вскоре мы с Бледниковым отправились на практику на линкор. Обратно Толик не вернулся. Второй из нашей троицы погиб, как и предсказала гадалка, через несколько лет — в дни Карибского кризиса у берегов Кубы.
"У НАС С ВАМИ ОДНА ПРИЧИНА ДЛЯ СЛЁЗ И ГОРЕ ТОЖЕ ОБЩЕЕ"
Вербицкого тянуло в Севастополь — хотел положить цветы на могилу Бледникова, вновь походить по земле, которая так круто изменила его жизнь. Но в те годы город был закрытым, попасть туда не представлялось возможным.
— В 1982 году случай мне все-таки улыбнулся, — вспоминает дальше Анатолий Евгеньевич. — Курсант, которому я в то время преподавал, вызвался помочь. Его дядя, военный моряк из Севастополя, частенько по делам службы приезжал в Херсон. Мы познакомились. В одну из суббот этот капитан 2 ранга посадил меня в свою машину, я предусмотрительно надел чужую офицерскую рубашку… На всех блокпостах нас без проверки пропустили, так что в полдень я уже стоял в Севастополе у братской могилы. Машина осталась ждать меня у ворот кладбища.
Не сдержав чувств, я расплакался (минуту молчит, пытаясь унять дрожь в голосе. — Авт.). "Новороссийцы" похоронены рядом с могилой защитников Севастополя, погибших в 1854 году. Не сразу обратил внимание на двух мужчин, стоявших там. Один из них плакал не по-мужски — навзрыд. Через минуту меня окликнул тот, что помладше. На русском языке с сильным акцентом спросил: нет ли чего-нибудь от сердца? Я достал из кармана нитроглицерин. Немолодой мужчина, которому стало плохо, взял сразу две таблетки, но лекарство не помогло — ему становилось все хуже. Я сказал, что у ворот меня ждет машина, предложил отвезти в больницу. Незнакомцы, поколебавшись, согласились. Вдвоем мы дотащили того, что постарше, до кладбищенского выхода. Капитан 2 ранга, ожидавший меня, велел своему водителю поддать газу, и минут через пять мы уже тормозили у ворот военного госпиталя.
На проходной капитан вызвал врача, тот осмотрел пациента прямо в машине, сделал укол и велел минут 40 сидеть, не двигаясь. Мы с незнакомцами присели на лавочку, а капитан уехал, пообещав через час вернуться.
Пока старший мужчина приходил в себя, младший сообщил Вербицкому: сердечник — его 60-летний дядя из Италии — приехал на могилу деда, царского офицера, который служил на корабле "Святая Мария" и погиб в 1916 году. "Вообще-то мы не имеем права находиться в Севастополе, дядя получил разрешение только на въезд в Ригу", — вздохнул молодой. Он представился сотрудником итальянского посольства.
— А вскоре пришел в себя пожилой итальянец, — ведет дальше разговор Анатолий Евгеньевич. — Он спросил меня, служил ли я на "Новороссийске". Я кивнул: да, в котельном отделении. И вдруг с его уст слетела фраза, сразившая меня наповал: "Тогда вы легко вспомните, как на линкоре можно было выйти из помещения котельной". Дело в том, что итальянцы странно сконструировали свой корабль: воздух там нагнетался не в котлы, как обычно, а в помещение, где они были установлены. Избыток воздуха не позволял открыть дверь и выйти из котельной. Таких конструкций в мировой практике больше ни на одном судне нет. Знать это мог лишь тот, кто сам служил на корабле. В моей голове пронесся миллион вопросов: кто передо мной? Неужели и он служил на "Новороссийске", когда тот принадлежал итальянцам? Может, вообще шпион? А вся история с сердцем — спектакль? Я стал лихорадочно соображать, что делать. Убежать? Но тогда где мы встретимся с капитаном? И как мне уехать из Севастополя, ведь я тоже тут на нелегальном положении?
Заметив смятение на лице Анатолия Вербицкого, итальянец поспешил успокоить его: "Я наполовину русский, живу в Италии, в Ливорно. Умирая, мать взяла с меня обещание поклониться праху ее отца, который погиб в Севастополе. Тут расстрелян красными и ее первый муж, белый офицер, а с моим старшим братом маме в революцию удалось бежать. Я ее сын уже от второго брака. А вообще у нас с вами одна причина для слез и горе тоже общее, но это отдельный разговор. Не на этой лавочке его вести. Лучше приезжайте ко мне в Ливорно. Я должник, вы сейчас спасли мне жизнь, буду рад отблагодарить. Теперь вы мой самый желанный гость!" Иностранец вручил херсонцу свою визитку, а сам медленно поднялся и пошел прочь.
— Приехавшему за мной капитану я рассказал о разговоре, — говорит Вербицкий. — Он посоветовал никому ничего не говорить.
(Окончание в следующем номере).
На фото: Курсант Херсонского мореходного училища Анатолий Вербицкий (осень 1955года). Линкор "Новороссийск".
