12o
Откровения Мастера в канун юбилея.
Объездивший со своими нашумевшими спектаклями весь мир, вдоволь вкусивший успеха и славы (как, впрочем, и хулы), знаменитый и эпатажный Роман Виктюк избрал Севастополь местом своего юбилейного фестиваля. Поводы значительны: 70 лет со дня рождения, 50 лет творческой деятельности, 10 лет Театра Романа Виктюка.
ВОЗРАСТ — ЭТО БЕСТАКТНОСТЬ ПРИРОДЫ
— В свои 70 я чувствую себя превосходно. Я молод душой и плевать я хотел на возраст. Все зависит от того, как ты себя ощущаешь в этой жизни с самых первых шагов. Может быть, это зависит от понимания того, для чего ты пришел в театр, почему ты стал заниматься именно только этой профессией и ни о какой другой никогда и не думал. Я всегда завидовал птицам, которые могут летать. Я следил за тем, с чего начинается их полет, и не понимал, как можно переспорить летающее зверье. Они летят, а ты не летаешь. Некоторые дураки думают, что полет происходит оттого, что птицы машут крыльями… Вранье.
Я не мог, конечно, понять, что с этого начинается и театр. Еще в детстве во Львове я собирал ребят на площади Рынок и ставил все то, что я видел во взрослых театрах, от оперного до драматического. И хотя я без слуха совершенно (Бог не дал!), но я трансформировал, сочинял свои мелодии, а потому и "Пиковая дама", и "Марица", и "Коварство и любовь" — все шло в моей адаптации. Но все равно я не испытывал ощущения полета. У нас во дворе было дерево, я привязывал веники к рукам, собирал моих артистов (взрослых не было, иначе меня бы остановили), залезал на это дерево, дети за мной кричали: "И-и-и!", как я слышал это в репетиционном зале оперного театра. Я взмахивал крыльями, набирал дыхание, подпрыгивал, но… ничего не получалось. Я опять залезал, и опять повторялось то же самое.
А вы говорите: юбилеи… В сентябре-октябре на ТВ выйдет четыре больших фильма про меня, потом будет передача на Первом канале "Кумиры". Я страшно всего боюсь: пресс-конференций, съемок. Фаина Георгиевна Раневская говорила, что воспоминания — это плевок в вечность. А когда Раневская умерла, многие радовались, что ушла та, которая говорила правду…
У нас с Фрейндлих были две потрясающие передачи. Вот это действительно праздник. Она была, как девчонка, такая раскрепощенная, влюбленная в жизнь, в театр, в меня, я — в нее. А потом, когда был ее юбилей, я вышел поздравлять после Михалкова, она вдруг стала такой хулиганкой. Я ее обожаю.
Так вот о возрасте. Америка. "Атлантик-Сити". Зал, который собирала только Алла Пугачева. 4 тысячи человек. Мы играем спектакль "Давай займемся сексом". А секс — главная тема моего театра, в котором ни один спектакль без этого не обходится. Перед началом Алиса мне кричит: "Я старая, посмотрите, я вся ужасная". Мама родная, что будет? Но только прозвучала музыка Гуно, Алиса преобразилась: "Что вы делаете со мной? Как только слышу мелодии Фауста, я хочу на сцену". И стоит девчонка — молодая, прелестная. Финал. Вся сцена в розах.
А Колумбия, Венесуэла, Перу?! Ночь. Духота. За сценой подушки с кислородом. Артисты выбегают и дышат. А на улицах огромные экраны. И когда финал в 3.30 утра, эти черные темпераменты не выдерживают, бросаются в зал, не знают, как отблагодарить артистов, срывают с себя золотые украшения и бросают на сцену. В результате этого обмена энергией между залом и артистами и происходит нечто важное в нашем мире. В мире, где цинизм — основа взаимоотношений.
Годы — это свидетельства каких-то твоих поступков, совершенных твоей фантазией, твоей жизнью.
О чем бы я мечтал? Если меня "там" спросят, от чего ты отказываешься, я отвечу: "Ни от чего! Вот все, что было, так и должно быть". А возраст… возраст — это бестактность природы. И она не извиняется перед нами.
РОМАН С ТЕАТРОМ. РОМАН С СЕВАСТОПОЛЕМ
Когда я впервые приехал к вам, я понял, что это море и эти летающие чайки — это мои друзья и мои родные собратья. Поэтому я приехал с этим фестивалем в город, в котором люди обязаны понять меня. И мой роман с вашим городом начинается с того, что я в родной среде, среде полета, потому что без ощущения крыльев человек жить не может.
Я приехал в Севастополь. Может, это сон? Я вообще существую по снам. И эти сны определяют всю мою жизнь. Потому что лет в семнадцать с чем-то я видел сон, что приезжаю главным режиссером в театр. Я видел эти колонны. И прошли годы, и я приехал в город из моего сна. Мы объездили 36 стран, были на всех океанах, морях, черт-те где были, даже в Майами. Но то, что существует здесь, есть только в этом городе и в гениальной части земли — в Афинах, в Греции, которая мне напоминает Крым. Это здесь такая энергетическая сила соединения земли, неба и воды, которая проходит через человека.
Хочу верить, что свыше есть что-то. Или есть ангелы-хранители. Можно по-разному это называть, это не имеет никакого значения, потому что это из сферы моих веников. Я верю в это. Я знаю, что так должно быть. И мои ангелы-хранители мне все рассказывают.
А что было, вы знаете: не выпускали мои спектакли, закрывали театры, потому что из 150-ти созданных мною спектаклей не было ни одного, который обслуживал бы Систему. Хотя я во Львове начинал, меня в свое время не пускали в Киев, в театр Леси Украинки. А Данченко такие пьесы присылал! И вы знаете, что меня не отпускали на протяжении стольких лет за границу, хотя так приглашали! Компартия Италии, например, все время присылала депеши, что я такой верный коммунист, что меня нужно выпустить. Но в ответ все время сообщали, что я заболел, что меня нет и т.д., и т.д. А ангелы кричали: "Не переживай, какое это имеет значение. Это суета. Полет произойдет, рано или поздно!" И когда, наконец, американцы прислали приглашение, я был одним из первых, кто из Москвы поехал ставить спектакль в США с американскими исполнителями.
А вот как я ставил "Саломею" в Национальном театре в Югославии. Артисты меня любили. Я их тоже. Играли, как у вас в Херсонесе, — и на воздухе, и в театре. Спектакль имел успех. Я уехал. А когда начались бомбежки, бомба попала в Национальный театр. Раздалась сирена. Артисты бросились спасать декорации. Спросите меня, какую декорацию они вытащили первой и спасли? "Са-ло-мею"! Это было утром. А вечером они снова играли ее на другой сцене.
О ЛЮБИМЫХ АРТИСТАХ
Я работал с лучшими артистами ХХ столетия. Сейчас у меня есть две мечты. Когда к нам приехал мэтр итальянской драматургии Альдо Николай, я познакомил его с четырьмя великими артистками, я их называю "мои небесные невесты". Это Леночка Образцова. Это Алисонька Фрейндлих. Это Наташа Макарова. И это удивительная артистка, о которой мало знают, Ирочка Соколова. Три из них — первые мировые звезды в своем деле: в опере, драме, балете. Когда Альдо их увидел, он для них написал пьесу. И я мечтаю их собрать.
Теперь о второй мечте. Хочу поработать с теми, кого вы любите. Или ненавидите. Верка Сердючка — удивительный ребенок, говорю так потому, что я оказался предсказателем его (или ее?) судьбы. Иду много лет назад по Крещатику, и какой-то мальчишка совершенно обезоруживающе спрашивает меня: "Я буду артистом?" Я без паузы, потому что такое редко случается: "Будешь". Он убежал, потом снова возвращается: "Скажите честно: буду?" Я повторил: "Ты будешь артистом". Прошло несколько лет, и вот на очередном юбилее Ефима Шифрина вижу парня, который замечательно работает. "Фима, кто это?" — "Это же он!" Фима меня подвел, а тот со слезами говорит: "Ежели бы не вы, я бы не был артистом".
И вот теперь я хочу соединить в одном спектакле Фиму, Сердючку и Галкина. Этот мальчик, Галкин, — тоже мое любимое создание. Знаете, мне предложили вести на Украинском телевидении передачу "Миллионер". По глупости я согласился. Потом посмотрел Галкина и понял, что это невозможно. Редактор убеждал меня: "Что вы, не волнуйтесь, вы, конечно, лучше Галкина!" "Перестаньте, — отрезал я. — Я к нему замечательно отношусь. Потому и не буду".
Как-то во Флоренции я пообещал Рудольфу Нурееву (а он уже был тяжело болен), что когда-нибудь поставлю о нем спектакль. Он знал, что я дружу с Наташей Макаровой, с Мишей Барышниковым. Он обычно был человеком дерзким, наглым и мог бы ерничать. Но тут он на меня посмотрел такими глазами, в которых было только одно: желание, чтобы это состоялось. В день его смерти мы репетировали с Наташей "Учителя танцев" Лопе де Вега. В 9 часов утра позвонил Барышников и сказал, что Нуреев умер… А потом мы поставили "Нездешний сад. Рудольф Нуреев", который покажем здесь, в Севастополе.
ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ И МЕДНЫМИ ТРУБАМИ
С уникальной Адой Роговцевой у нас шли спектакли по 12 лет. Теперь ее дочка у нас в театре и ее зять. Наташа Макарова, первая балерина мира, играла с нами в спектакле "Двое на качелях". Раньше, лет десять назад, когда Фрейндлих и все другие великие, мои нынешние артисты, были молодыми, маленькими, я понимал, что общение молодых с великими — моя первая педагогическая задача. И эти великие так обожали этих детей, что я был удивлен. Это было взаимное обогащение.
Но когда ты взращиваешь, выхаживаешь, хлопочешь о наградах и званиях (нелепое свидетельство, придуманное в СССР), а в ответ видишь, что человек не прошел испытание огнем и медными трубами, дальнейшее сосуществование становится бессмысленным. Когда мне говорят: "Я пойду в сериал", отвечаю: "Иди. Держать не буду". Есть замечательная притча: если цветок у растения начинает портиться, надо цветок отсечь. Больно. Тяжело. Но ради корней это надо сделать. Я человек добрый, но, к сожалению, по-другому быть не может.
Сережа Маковецкий — мое дитя, которое сыграло со мной семь главных ролей. Но он начал репетировать с Алисой Фрейндлих и сказал, что должен получать столько, сколько она. Я сказал ему: "Пошел…" И на следующее утро его в театре не было. Сейчас мы восстанавливаем наш спектакль "Служанки". И в октябре будет играть Дима Бозин… Его я простил. Он великий человек. Елена Образцова пришла в Петербурге на "Саломею". Она просто-таки заревела, когда Дима Бозин запел и попал в тональность Рихарда Штрауса. А ведь он никогда прежде не пел. Великие певицы кричали ему: "Браво!", потому что это почти невозможно. Вот это и есть безумие той профессии, которой ты занимаешься.
А эти ваши сериалы я ненавижу. В программе "Прошу слова" мы вместе с Майей Михайловной Плисецкой открыто говорили: "Еще три сериала, и вы артистами перестанете быть". Есть два способа существования. Первый: участвуя в спектаклях, сериалах, ты возвеличиваешь себя, накапливаешь деньги, обогащаешься. И есть второй способ: очищение — своей болью, своей любовью, своим добром. Очищаться можно только этими вечными категориями.
Я обо всем этом говорю открыто, не боясь, в моих телевизионных передачах: "Поэтический театр" по ТВЦ, "За кулисами". С Инной Вишневской, единственным великим критиком, которая осталась из старой когорты, мы такое выдали всем тем, кто придумывает, поддерживает и тратит массу денег на это смертоносное искусство! Если бы это было художественно, я бы смотрел. А это мелко.
ОТ ЧЕГО ЗАВИСИТ СУДЬБА ТЕАТРА ВИКТЮКА?
От здоровья, от любви. Есть та реальность, в которой мы существуем, и есть реальность, которая над нами. И туда уходят души близких людей, которые тебе дороги. И мост между этими двумя реальностями — это любовь. Сегодня моей маме было бы 100 лет. Это ее душа витает в этом зале.
Вспоминаю Грецию. Я ставил там Достоевского, "Братьев Карамазовых". Министр культуры Иван Дзюба, которого я уважаю, писатель, диссидент, перед отъездом напутствовал: "Говорите всем, что вы украинский режиссер". И, поверьте мне, что я, как ребенок-дебил, каждый день повторял журналистам: "Я украинский режиссер". Но выходят газеты, и везде одно и то же: "Москва. Москва". Они не знали, что есть такая страна — Украина.
А в начале перестройки нас пригласил университет в Нью-Йорке. Впервые проходит встреча с советскими деятелями культуры. Дети — черные, желтые — черт-те какие. Выступает сопровождающий нас представитель и так начинает ругать эту нашу власть, этих людей, я вам передать не могу. Дети, которые вначале шумели, начали затихать. И он в полной тишине закончил свое гневное выступление против России. Моя переводчица Сьюзен обратилась ко мне: "Я вас умоляю: встаньте и спасите, потому что сейчас убьют всех. Ведь в этой стране так любят свою родину. Они не понимают, как можно говорить плохо о том, что тебя вскормило". "Как спасать? — спрашиваю я ее. — "Как хотите". И я начал рассказывать с юмором о том, как закрывали мои спектакли, как я обманывал Советскую власть, как я смог к 100-летию со дня рождения Ленина поставить спектакль "Коварство и любовь" Шиллера в театре недалеко от стен Кремля, как я сумел к 50-летию образования СССР во МХАТе, первом театре Системы, поставить "Украденное счастье". Приходит Брежнев со свитой. Висит афиша: "К 50-летию образования СССР. "Украденное счастье". Я позвал Ефремова: посмотрите. "Бог мой! Ты нас в тюрьму посадишь". — "Не я, а вы. Вы же подписывали афишу"… Я это все рассказывал смешно, у меня есть масса таких глупостей, как я жил при Советской власти. Зал хохотал. "Так вот, — говорю я, — задайте вы, американцы, мне вопрос: если бы вернулось то время, я бы отказался от него или был бы ему благодарен? И эти дети закричали таким хором! И я сказал: "Я бы никогда не отказался. Это со мной. Это во мне. И если бы не было этого, я бы сейчас не стоял перед вами".
ГОТОВЛЮ УХО, ЧТОБЫ СЛЫШАТЬ СЛОВА ВАШЕЙ ЛЮБВИ
Что есть любовь? Я распят на кресте любви. Это все называется эшафот любви. Я так объясняю: каждый спектакль — это тайна женщины. Это тайна любви. Вот она уже 156-я. "Что вы ставите?" — вновь спрашивают меня. — "Тайну женщины". — "Вы шутите!"
Теперь я приехал в Севастополь. Готовлю ухо, чтобы услышать слова вашей любви.
