20o
Как-то Андрей Вознесенский в одном из газетных интервью так высказался о Борисе Пастернаке: «Художник — это оптимистический организм. Когда ты пессимист — ты ничего не создашь».
Эту фразу, ее сердцевидную суть можно со всей определенностью отнести к стилю творчества замечательного русского художника Константина Алексеевича Коровина, 145-летие со дня рождения которого (по новому стилю) мы отмечаем сегодня.
"ВИДЕТЬ НАДО ОДНОВРЕМЕННО ВСЁ"
Эта фраза принадлежит Коровину-художнику. Причем, как он полагал, следует и видеть, и слышать все вокруг себя — и печали, и радости. Ему это счастливо удавалось, хотя и в неравных долях: жизнь не особенно баловала его, неудержимого, неистового оптимиста.
Родился этот вообще-то далеко не "столбовой" москвич аккурат в год отмены крепостного права в России. Прадед его был ямщиком, держал шесть троек на первой станции Волоколамского тракта и слыл весьма зажиточным человеком в Белокаменной. Дед и отец продолжали семейную традицию. Мать происходила из семьи чаезаводчиков Волковых, прекрасно рисовала (вот они откуда — гены живописные!), играла на арфе, пела.
Благодаря материнским родственным связям 14-летний Костя Коровин был определен в Московское училище живописи, ваяния и зодчества и вскоре стал "звездочкой" среди учеников А.Саврасова. Позже, уже в Академии художеств, он учился у В.Перова, В.Поленова, но азы живописного творчества все-таки перенял у родоначальника русского реалистического пейзажа…
Россия в 70-е годы ХIХ в. вполне уверенной пятой уже ступила на путь технического прогресса. Десятки губерний опоясали железные дороги, оттесняя на обочину жизни ямщицкие тракты. Наступил день, когда отец К.Коровина продал последнюю лошадь и, не вынеся счета денег на копейки, повесился, что произвело на его сыновей, конечно же, неизгладимое впечатление, легло неким ржавым пятном на их судьбы, психику.
Но надо было все же обладать такой светлой душой и оптимизмом, коими природа наделила Константина, чтобы не впасть в смертный грех — уныние, не отвратить лика своего от солнечности мира.
Постепенно в России на рубеже веков растет известность Константина Коровина. И не только как художника-декоратора Императорских театров, но и как создателя прекрасных пейзажей и натюрмортов, достойного представителя левого крыла русского импрессионизма.
Он, однако, и как личность являл собою весьма колоритную фигуру на фоне московских "тусовок" творческого богемного люда, объединенного в "Мир искусства". Смуглый. Элегантный. В безукоризненном "прикиде" а-ля Франция. Всегда улыбчивые, светлые задорные глаза. Шуба зимой нараспашку, меховая шапка — на затылке. Готов всех обнять, всех заговорить, переговорить и переспорить. Обладал замечательным, бархатным баритоном. Это о нем Александр Бенуа как-то по-доброму отозвался: "Очаровательный враль!"
Но в работе был невероятно строг. И к себе, и к окружаюшим. Мог десять раз переписывать один-единственный вечерний полутон на фоне свежевыбеленной стены. Как правило, коровинский рисунок углем никогда не совпадал с окончательными живописными формами. А с учениками родного училища не был склонен к излишней щедрости. То есть "с барского плеча" не дарил никому ни единого мазка. Подойдет, бывало, к юноше "со взором горящим", вглядится в эскиз, возьмет кисть, кое-что подправит, всего ничего — пару подвижных мазков. Однако каких! А затем безжалостно мастихином все свое уничтожит. Мол, голубчик, изволь повторить…
А повторить, кстати, порой было сложно. В местах акцентов контуров художник так уплотнял красочный слой, что надо было обладать поистине филигранным мастерством для точного повтора.
Между тем этюды и картины дарил направо и налево. А если и продавал, то просто порой за смешную цену. Как-то он сказал тому же Бенуа: "Что больше всего вредит человеку? Богатство бездарного соседа…"
Сам же он себя никогда к богатым людям не причислял, никому не завидовал, стойко переносил невзгоды, хотя и очень экспансивно порой реагировал на журнальную критику о нем. Ну, не мог, он себе, болезненно самолюбивому, позволить такой фразы, которую как-то обронил Лев Толстой: "А я о себе ничего в газетах не читаю…"
Жизнь между тем преподносила Константину Коровину все новые и новые сюрпризы. Умер в 1908 году старший брат. В 1914 году случилась беда с сыном — попал в дорожную аварию. Потянулись годы изнурительного лечения. Позже, в Париже, буквально из-под носа хваткие молодчики увели его картины, привезенные на выставку. Все чаще и чаще стало давать знать о себе больное сердце художника. Он, как и многие его товарищи по кисти и резцу, на исходе зимы просто задыхался в черно-белой посредственности скудного московского уличного антуража. И светлым пятнышком, желанным кладезем так любимых им контрастных, ярких, загадочно-неуловимых теней, рожденных солнцем, для него всегда представлялся Крым…
ТЕНИ СЕВАСТОПОЛЬСКИХ ФОНАРЕЙ
По воспоминаниям весьма известной в начале ХХ века актрисы Надежды Комаровской, с которой Константина Коровина связывали далеко не однозначные, по всей видимости, отношения, едва накатывал май, как душа Коровина рвалась в Тавриду. "Выезжали из Москвы в середине апреля в Крым, — писала Комаровская. — Севастополь представал весь в сверкающих бликах южного солнца. Всюду на улицах продают цветы. Коровин покупает целый сноп пионов, пышных, ярких, пахучих. Он бережно несет их себе в гостиницу и садится писать… На другой день — путь в Ялту…"
А в Гурзуфе у Коровина давно уже отстроенный дом, выполненный по собственному проекту. Сейчас там дача художников Украины… Но в Севастополь маэстро наезжает часто. И много здесь создает жизнерадостных этюдов и картин.
Особенно урожайным выдался 1916 год. Благодаря стараниям родственников по линии семьи живописца И.Прянишникова Константин Алексеевич получил рекомендательное письмо к севастопольскому градоначальнику контр-адмиралу С.И.Бурлею, и тот способствовал художнику воспользоваться услугами флотских врачей из Военно-морского госпиталя.
Судя по всему, Коровину был назначен и курс физиотерапевтических процедур. Он через день ездил в Сеченовский институт на Приморский бульвар. В письме В.А.Теляковскому, директору Императорских театров России, художник упоминает такой факт: "…стал писать из окна. Видна гавань и корабли".
А дальше — совершенно неожиданный пассаж. Он признается Теляковскому, что врачи в Москве — это просто-напросто рвачи. Например, терапевт Щуровский со Сретенки брал за визит по 50 рублей, а вдобавок выцыганивал и целую картину. А флотский доктор ничего не берет. Более того, и лечит отменно…
К слову, Севастополь преподнес, однако, и изрядные неприятности больному художнику. Шла Первая мировая война, и ему было выдано официальное предписание… ничего не писать вблизи бухт и равелинов. Это, конечно, был удар ниже пояса. Коровин возмущался: ему, российскому академику живописи, не доверяет флотское разведывательное ведомство…
Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Всего лишь вольноопределяющийся, в цивильной жизни — музыкант севастополец Я.Якобсон каким-то образом, через знакомых и почитателей таланта Коровина, сумел-таки выхлопотать ему квоту доверия — разрешение рисовать в "неосажденном" Севастополе…
Здесь, на набережной Корнилова, в паузах между водными процедурами Константин Алексеевич создал свое программное полотно — "Севастополь. Рыбачья бухта". Легко угадывается абрис Артиллерийской бухты, а там, вдали, — подсвечиваемое закатным багрянцем желтых солнечных лучей двух оттенков — теплого и лимонного — здание Сеченовского института. На переднем плане — домик для разделки рыбы. В 50-е годы здесь, у парапета, всегда причаливал, не дадут соврать старожилы, уютный пароходик — земснаряд "Урицкий", добывающий песок для новостроек, а чуть левее располагались экзотические рыбные ряды…
Именно здесь (на мраморных мокрых столешницах) воображение Коровина поразила, кстати, "огромная, ярко горящая на солнце рыбина — морской петух…" Как свидетельствует Надежда Комаровская, этот умопомрачительный по созвездию красок напыщенный "Мальболио морских глубин" настолько поразил художника, что подсказал ему решение образа царя Дадона для оперы Н.А.Римского-Корсакова "Сказка о золотом петушке"…
Но вернемся к картине "Севастополь. Рыбачья бухта". Вместе с воинами белого движения это полотно "уплыло" в 1920 году в Бизерту, чтобы потом, спустя более чем полвека, вернуться на "постоянное место жительства" — в Севастопольский Художественный музей из Москвы.
А в Москву, в Минкультуры СССР, эту вещь возвратила правнучатая племянница П.А. Корсакова — брата лицейского товарища А.С.Пушкина — Евгения Ивановна Корсакова, доживавшая свой долгий век в… Аргентине.
Вот какой длиннющий маршрут проделало севастопольское творение нашего замечательного художника.
В Севастополе он в эту поистине для него "болдинскую" пору 1916 года создал целую плеяду этюдов и целостных картин. Это и "Фаэтон в Севастополе" (Графская пристань), и "Базарная площадь" (находится в московском частном собрании), и "Севастополь зимой" (у последнего тоннеля), и, наконец, пышное, яркое, колоритное полотно "Рыбы, вино и фрукты" — как правило, "свадебный адмирал" натюрмортных экспозиций в Третьяковской галерее.
Немало эскизов Константин Коровин привез в Москву и из Балаклавы. Здесь он, кстати, близко сошелся с греками-рыбаками, приохотился ловить рыбу острогой в ночи, с лодки, в таинственной багряно-фиолетовой подсветке факела.
Уж здесь-то, в Севастополе и Балаклаве, щедрая крымская природа давала ему сотни шансов окунуться в любимую свето-воздушную среду, полную полутонов и ощущения радости бытия.
Кстати, не все так уж играючи удавалось мастеру. Художник Б.Иогансон вспоминает, как Коровин в течение двух недель "не мог взять тень от фонарей", набрасывая этюд Севастопольской бухты. Он иногда в один присест мог уничтожить до десятка эскизов.
И все же — в итоге Константин Алексеевич подарил миру прекрасные творения севастопольской приписки, которые украшают постоянные экспозиции десятков музеев мира.
Севастопольский искусствовед, большой знаток творчества корифеев русской живописи Людмила Смирнова так отзывается о цикле севастопольских полотен К.А.Коровина: "Несмотря на этюдность, все работы, созданные здесь, композиционно закончены, "срежиссированы", написаны легко и звучно, "быстрыми", на первый взгляд, но выверенными, широкими, свободными мазками. Все исследователи творчества Коровина единодушно отмечают художественную ценность севастопольских этюдов. Они написаны виртуозно и темпераментно. В них очень точно "схвачены" цветовые отношения, "впечатление" яркого летнего солнечного дня в южном городе".
По большому счету его полотна — всегда "изюминка" среди сотен лотов традиционных распродаж произведений русского искусства в аукционных домах "Кристис" и "Сотбис". Это — русский Ван Гог. Но в отличие от Винсента, который нередко предпочитал сумрачную гамму, Коровин практически избегал черных красок, хотя, как сказал К.Юон, "его манили и ему улыбались все краски мира". А сам он беззастенчиво делил людей на колоритных и бесцветных. Такую вот бестактность позволял ему по жизни допускать его неповторимый, несущий свет и добро талант…
Мы должны гордиться тем, что в городском Художественном музее хранится целых шесть его картин. Они запечатлели лучезарную улыбку Севастополя, они воспели гимн дарам моря, ветра и солнца, они увековечили те редкие мгновения, когда соотношения тонов позволяют увидеть вне времени и пространства фрагменты вновь и вновь не устающего самосовершенствоваться мира — нашей с вами колыбели…
