Чем ближе весна, тем явственнее проступают контуры начавшейся реконструкции на Приморском бульваре. Это радует сердца севастопольцев, как и обнародованный в прессе план различных новаций, которые по замыслу ландшафтных архитекторов должны преобразить лик главного места досуга всех жителей города-героя.
В почте редакции — много писем, в которых севастопольцы с разных сторон заинтересованно, горячо оценивают действия наших властей по приданию более благообразного вида любимому всеми Приморскому бульвару, на котором, как поется в довоенном шлягере, по вечерам .
Есть в почте и ностальгического плана объяснения в любви старожилов города их любимому зеленому оазису у самого синего моря. Одно такое письмо, его прислала врач пятой больницы Ольга Дмитриевна Лазарчук, особенно выделяется и приведенными малоизвестными фактами, и глубоким лиризмом повествования о довоенном бульваре. Нет сомнения в том, что теплое эссе нашей читательницы найдет живой отклик в душах многих севастопольцев старшего поколения, с трепетом в сердце вспоминающих сегодня милые приметы довоенного …
Итак, слово Ольге Дмитриевне:

…Довоенный Приморский бульвар мне казался сказочным чудом. В дневное время там гуляли мамаши со своими малышами, а в разных его уголках — бонны с группками детей по 4-5-6 человек. Боннами тогда называли пожилых интеллигентных женщин (бывших классных дам или вдов царских офицеров, сгинувших в революционных событиях). Бонн нанимали для прогулок с детьми состоятельные матери, по тем или иным причинам не желавшие отдавать детей в детские сады. В основном бонны <прогуливали> ребятишек на лужайке, где сейчас располагается эстрада <Ракушка>. Эти добрые милые женщины рассказывали детям сказки, читали стихи, учили из колосков плести венки, вплетая в них цветы ромашки.

В одной из таких групп была и я. С благодарностью и нежностью вспоминаю свою добрую няню-бонну, вот только ребячья память не сохранила ее имени.

В вечернее время <Примбуль> приобретал совсем иной облик. Туда приходила провести вечер и наблюдать заход солнца нарядная публика. Люди надевали все самое лучшее. Дети бегали по дорожкам, мамы чинно беседовали. На центральной клумбе журчал фонтан, пряно пахли цветы петунии и душистого табака. На рейде стояли военные корабли, медленно за горизонт уходило солнце, спускались сумерки.

А из репродукторов доносилась песня <Утомленное солнце нежно с морем прощалось>…

Но главное — это постоянные посетители бульвара. Здесь, помнится, в конце 1940 года почти ежевечерне бывала со своей маленькой дочкой в коляске видная дама в белом платье и белой кружевной накидке. Ее муж работал в газете <Маяк Коммуны>.

Впоследствии он погиб, и она одна воспитывала двоих детей: сына — моего ровесника и дочь.

Главной же достопримечательностью бульвара был мальчик, совсем еще подросток 13-14 лет. Худощавый, белоголовый, звали его Женя Россо. У него был замечательный голос. Отпущенные в увольнение моряки собирались группами, а в центре пел Женя Россо. Певучей была вся их семья (брат, сестра). Но Женя обладал особенным голосом. Он был для довоенного Севастополя как Робертино Лоретти для Италии.

В другом уголке бульвара привлекал внимание цыган Кетерли — высокий, черноволосый и черноглазый. Он пел и сам себе аккомпанировал на гитаре. Говорили, что он умеет играть на всех музыкальных инструментах. Наверное, его искренние поклонники немного преувеличивали. Но он действительно виртуозно владел игрой и на скрипке, и на гитаре, и на баяне, я сама тому свидетель.

Весьма примечательной фигурой в Севастополе был милиционер, <смотрящий> за Приморским бульваром. Грек по национальности, он севастопольскими мальчишками был прозван <Пиндэ копэйка, Пиндэ грош, звать нэ будем, сам прийдэшь>. Добродушный верзила, он, тем не менее, всегда умел приструнить хулигана, его уважали и любили.

В разных уголках бульвара почти все лето цвела ленкоранская акация. Ее бело-розовые кисточки-цветы издавали неж-ный тонкий аромат.

При входе на бульвар, справа, можно было видеть небольшое удлиненное строение, все увитое зеленым плющом. Это был ресторан <Зеленый попугай>, в шутку прозванный <Зеленым змеем>.

Не знаю, какая публика его посещала, но ни драк, ни скандалов, ни пьяных матерящихся фигур я не помню.

Слева от входа разместилось другое маленькое, но очень уютное строение — это Дом пионеров для детей военнослужащих. Я там посещала кружки пения и танца. Нас, пионеров, возили с шефскими концертами на военные корабли. Были мы один раз на корабле <Волга>, который привез в Союз испанских детей — беженцев от франкистского режима…

Несколько слов и об улице Фрунзе (ныне проспект Нахимова), примыкающей исторически к <Примбулю>. На ней располагался замечательный продуктовый магазин <Микоян>. Если в Севастополе и были хорошие продукты, так это в <Микояне> (тогда со съестным у нас было туговато).

Любили севастопольцы и центральную кондитерскую, которую ласково называли <Большой бублик>. На ее витрине радовал взгляд громадный подрумяненный бублик из папье-маше. Магазин располагался примерно там, где сейчас <Кулинария>.

В конце проспекта Нахимова — в начале ул. Генерала Петрова — Морзавод построил перед войной свой клуб <Пролетарская кузница>. Там шли картины, выступали заезжие гастролеры.

А на ул. Б. Морской молодежь тоже облюбовала свой клуб — в здании клуба <Спартак>. Назывался он ТЮЗ (театр юного зрителя), и ставились там юношеские любительские спектакли.

…Милые, такие далекие годы. Сквозь их дымку проступают лица давно ушедших родных и знакомых людей. Надо, надо изредка с теплотой возвращаться памятью в доброе прошлое, это, право слово, так радует и так лечит душу…