19o
За плечами этого человека 96 лет жизни. Он объездил весь мир, в Европе побывал во всех столичных городах, ездил в Пекин по приглашению премьер-министра Чжоу Эньлая тренировать китайских шахматистов, дружил с венгерским генсеком Яношем Кадаром.
Такие маршруты записаны в биографию легендарного гроссмейстера Андре Лилиенталя — свидетеля важнейших событий XX и XXI веков. И не только шахматных.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА: Андре Лилиенталь родился 5 мая 1911 года в Москве. Международный гроссмейстер. Первый призер 12 крупнейших турниров. На Всемирных шахматных олимпиадах (1933-й, 1935-й, 1937-й) принес команде Венгрии наибольшее количество очков. Чемпион СССР 1940 года. Участник турниров претендентов на мировое первенство. Один из тренеров сборной СССР, чемпионов мира В. Смыслова и Т. Петросяна.
Андре Лилиенталь давно завершил спортивную карьеру, но до последнего времени его нередко видели на крупнейших шахматных соревнованиях. Он неизменно появлялся в элегантных костюмах, с платочком в кармашке пиджака. В пресс-центре только ему разрешалось курить. Журналисты окружали столик, за которым Андре Лилиенталь анализировал партию, и цитировали его оценки в своих репортажах. Улыбчивый, доброжелательный, по-джентльменски корректный, он привлекал всеобщее внимание.
Уже долгие годы Андре Лилиенталь живет на два дома: в Будапеште и в Москве, а летние месяцы проводит — кто бы догадался — в Каче! Поди объясни коллегам, странствующим по всем континентам, где это и что это.
…За открытым окном дачи, врубленной в укрепленную насыпь, тихо плещется море Черное. На веранде — столик с шахматной доской, журналами, пепельницей. Утренняя гроссмейстерская норма — две тонкие ароматные сигареты.
— Андре Арнольдович, в вашей биографии, извините, не так просто разобраться…
— А я кое-что помню, помогу. Со слов родителей и по документам я появился на свет в Москве, где в то время гастролировала на оперной сцене моя мама. Отец — электротехник и автогонщик — стал однажды вторым призером на трассе Москва — Петербург. Об этом зрелище тогда сообщали все газеты. Родители — венгерские подданные, но хотели обосноваться в России. Раньше меня на два года в Москве родилась моя сестра Маргит. Мама хотела забрать к нам и старшего сына Кароя. Мы поехали в Будапешт, а отец остался в Москве. Вскоре нас разлучила война — первая мировая. Отца, Арнольда Лилиенталя, интернировали в Оренбург. Позже семья распалась.
— Как же вам тогда жилось?
— Переживания сказались: мама потеряла голос, пришлось уйти со сцены. Зарабатывала в портняжной мастерской — шила солдатские шинели. Едва хватало на пропитание троих детей.
О нас заботился и наш дедушка — директор еврейской школы в Будапеште на улице Добб, населенной бедняками и ремесленниками. Узнав, что в Москве внука и внучку окрестили в греческой католической церкви, он огорчился. Мама не стала перечить своему отцу: пришел раввин, и меня — семилетнего — уложили на стол и под мой вопль лишили крайней плоти. Что ждало меня через четверть века в Венгрии? Мою несчастную сестру, талантливую танцовщицу, выслали в конце войны в гетто в Чехословакии, и там она погибла.
Не забылся и такой случай детских лет. Напротив дома, где мы проживали, по улице Добб, находилась синагога. Однажды в тот район забрели подвыпившие студенты и поколотили многих прихожан, выходивших после молитвы. Когда через несколько месяцев они снова появились у синагоги, их разметали крепкие ребята-ремесленники вместе со своими друзьями-венграми. После той стычки одного студента долго искали полицейские, да так и не нашли.
— Чем же вы стали зарабатывать на хлеб?
— Некоторое время я еще учился в 1-й гражданской школе, кстати, в одном классе с Яношем Кадаром. Многие годы спустя наши дороги, к счастью для меня, вновь пересеклись.
А зарабатывать тогда я стал вскоре после школы, окончив курсы портного. Мое дипломное изделие — мужской пиджак. И о себе потом мог позаботиться, и в годы советского дефицита коллег-гроссмейстеров снарядить на зарубежный турнир.
— Каков был ваш первый шахматный ход?
— Оказавшись безработным летом 1927 года, я пошел в профсоюз портных на площади Акмаши в Будапеште. Там собирались такие же "коллеги" по несчастью. С одним из них я подружился. И мы как-то собрались с ним на футбольный матч Австрия — Венгрия. Проходя через парк, он увидел шахматистов и засел за игру. Вскоре я показал билеты и часы. И, не выдержав, смахнул с доски фигурки. Что тут началось! Я сумел увернуться от кулаков разъяренных соперников. Потом мы помирились. И мой друг показал мне, как ходят шахматные фигуры. Через несколько недель я стал у него выигрывать. Возникло необыкновенно радостное ощущение. В кафе, где играли на деньги, я оставил немало форинтов, не сосчитать. Зато познакомился с одним мастером, который дал мне первые уроки тактики, узнал от него, что практики надо набираться в Вене, Берлине, Париже.
Ближе всего оказалась Вена. В кафе "Централ" я впервые увидел живого гроссмейстера Э. Грюнфельда. Но там я надолго не задержался. В Берлине в кафе "Кениг" мне показали бывшего чемпиона мира Эммануила Ласкера. Я осмелел и попросил сыграть со мной хоть одну партию. Он посмотрел с удивлением на обнаглевшего юношу и вежливо отказался. Мы все же встретились через несколько лет в турнирной партии.
Зато откликнулся на предложение завсегдатаев "Кенига" великий гроссмейстер Арон Нимцович. Он легко расправился со мной в двух партиях. Там же я увидел тогдашнего чемпиона мира Александра Алехина. Мог ли я даже подумать, что этот шахматный гений пожмет мне руку за шахматной доской?
Я уже не представлял себе дальнейшей жизни без шахмат. И тогда мне встретился человек, которого я считаю моим настоящим учителем — эмигрант из России гроссмейстер Савелий Тартаковер. Случилось это, когда я добрался до Парижа. В знаменитом кафе "Режанс" оказалось много любителей, в том числе и меценатов, которые платили за то, чтобы мы с Савелием Григорьевичем играли блиц "вслепую". Впервые я увидел приличную сумму в франках — наш заработок за игру в шахматы.
— Потом вы встречались за доской со всеми чемпионами мира своего времени…
— Именно так: начиная с Ласкера и до Смыслова. С Ласкером — трижды. Одну партию выиграл и две свел вничью. С Капабланкой мы встречались четыре раза. Дважды сыграли вничью, один раз выиграл он, один — я. У пятого чемпиона голландского гроссмейстера Макса Эйве я одну партию выиграл, два раза были ничьи. С Ботвинником такой счет: четыре раза выиграл он, дважды побеждал я.
С Александром Алехиным я дважды играл на турнире в Англии в Гастингсе. В одной партии была ничья, вторую я проиграл. На знаменитом турнире 1935 года в Гастингсе я разделил второе-третье места с Алехиным. С ним мы подружились. И позднее очень сблизились с Василием Смысловым.
Среди моих партнеров были не только профессиональные шахматисты. Например, скрипач Давид Ойстрах. В начале 30-х годов я жил в Париже и регулярно играл в кафе "Режанс" с композитором Сергеем Прокофьевым.
Мой самый лучший турнирный успех — это победа на чемпионате СССР 1940 года. Тогда играли 20 сильнейших советских шахматистов, в том числе М. Ботвинник, у которого я выиграл, В. Смыслов, П. Керес, партии с которыми закончились вничью. Я не проиграл ни одной партии.
— Как вы вновь оказались в Москве?
— Тот самый рождественский турнир 1935 года в Гастингсе — один из самых памятных. Тогда я победил Капабланку. Эта партия получила первый приз за красоту и многократно печаталась в шахматных изданиях. Ее запомнил Роберт Фишер. Когда мы через много лет встретились с ним, он вместо "Гуд монинг!" говорил: "Е5 бьет F6" — решающий ход в партии с Капой. Перед тем как его сделать, я так разволновался, что прижег сигаретой пальцы. Неужели великий Капабланка пропустил этот удар? А через шесть ходов он поздравил меня с победой. Эту партию строгий Михаил Моисеевич Ботвинник назвал поразительным успехом. На следующий день его тренер передал мне приглашение на международный турнир в Москву. Не скрою, я был счастлив. Тем более что эта поездка перевернула всю мою жизнь.
В столице СССР меня поразил великолепный прием. Участников турнира поместили в лучшую гостиницу "Националь". Рядом — Красная площадь, из окна номера виден Кремль. Отменная кухня: икра красная, икра черная, вина самых дорогих марок, только надо расписаться в счете.
В Музее изобразительных искусств на Волхонке зрительный зал был всегда переполнен. Стоял морозный февраль 1935 года, а любители, не попавшие на турнир, могли следить за ходом партий на демонстрационных досках на здании со стороны улицы. Не зря говорили, что Советский Союз — это шахматное Эльдорадо. Первые два места тогда разделили Михаил Ботвинник и Сало Флор, Эммануил Ласкер занял третье место, Хосе Капабланка — четвертое, мне пришлось довольствоваться только восьмым. Наверняка на результат повлияло наше с Капабланкой ежевечернее посещение ресторана "Прага". Капа смотрел, как танцуют цыгане, слушал, как они поют, и поздно ложился спать. Зато М. Ботвинник и С. Флор соблюдали спортивный режим, ложились спать рано вечером.
Через год замечательный турнир состоялся в Колонном зале Дома союзов. Первое место занял Хосе Рауль Капабланка. Он был в прекрасной форме. Десять участников играли друг с другом по две партии, короткий матч. Одну партию с Капой я свел вничью, но во второй он победил меня, взяв реванш за партию, которую проиграл мне в Гастингсе. В итоге наш результат в сыгранных встречах — полтора на полтора очка. Михаил Ботвинник в этом турнире занял второе место.
И вот, на этих турнирах я часто видел среди зрителей очень красивую блондинку с превосходной фигурой. Она не отрывала глаз от стола, где играл Х. Капабланка. Неудивительно, Капа был очень красивым мужчиной. Но я сказал одному из организаторов турнира: "Если вы меня не познакомите с этой женщиной, я отказываюсь играть в турнире". И он помог мне. Так я познакомился со своей будущей женой Евгенией Михайловной.
— Как вы, повидавший к тому времени почти все европейские столицы, приживались в Стране Советов?
— На первых порах многое меня удивляло, я попадал в нелепые и смешные ситуации. Как-то в свободное время на московском турнире ко мне подошел администратор и спросил, не хотел бы я пойти к Ленину. Я часто слышал эту фамилию, видел много портретов и сразу согласился. Я спросил Сало Флора, приглашен ли он к Ленину. Мой друг совершенно серьезно ответил, что, к своему большому сожалению, занят и пойти не сможет. Но мне сказал, что к Ленину принято приходить в смокинге. Я, естественно, бросился разыскивать соответствующий костюм. Можете представить, как я чувствовал себя в смокинге в Мавзолее и что я сказал потом добрейшему Флору.
Но в дальнейшем со мной рядом была Женечка, и на такие шутки я больше не попадался. Те полвека, прожитые вместе, я считаю самыми счастливыми.
— Шахматы использовались и как политическая ширма?
— Представьте, в захваченной Европе гитлеровские власти проводили шахматные турниры, но на "арийской" основе. В концлагерях и гетто погибло несколько известных шахматистов. В Голландии фашисты убили мастера Сима Ландау, моего доброго приятеля, у которого я останавливался в Амстердаме. Давид Пшепюрка играл на шахматной олимпиаде в августе 1939 года в Буэнос-Айресе. Он решил вернуться в Польшу и погиб в Освенциме. Гроссмейстер Мигель Найдорф не сумел выбраться из Аргентины. После войны он узнал, что потерял в Варшаве мать, четырех братьев, жену и маленькую дочь, более тридцати родственников.
После прихода к власти Гитлера покинул Германию экс-чемпион мира Эммануил Ласкер. Сначала он перебрался в Лондон. Затем после Московского турнира 1935 года вместе с женой остался в Москве. Мы с Евгенией Михайловной часто их навещали. Они говорили только по-немецки и по-английски, а надо было им помочь освоиться в советской столице. Я всегда смотрел на Ласкера как на библейского мудреца. Ему, доктору математических наук и философии, предоставили работу в Институте математики Академии наук СССР. Он выступал на турнире в Англии под красным флажком. В 1937 году Э. Ласкер с женой поехал навестить дочь и внуков в США. Там экс-чемпион мира скончался в январе 1941 года. А мы с моим самым близким другом Сало Флором нашли спасение в Советском Союзе.
— Как гроссмейстеру в застойные времена повезло жить и в Москве, и в Будапеште?
— В начале войны моему старшему брату Карою удалось пробраться через всю оккупированную Европу в Лондон. Об этом я узнал случайно через много лет, разговаривая с журналистом, который бывал там в командировках и знал телефон Кароя. Я сразу позвонил брату. Но вскоре у меня начались проблемы с поездками на зарубежные турниры. Особенно страдала жена, она часто сопровождала меня.
Оказавшись в середине 70-х годов в Будапеште, я наведался в ЦК к Яношу Кадару, мы с ним так и остались на всю жизнь одноклассниками. Благодаря его вниманию шахматы в Венгрии процветали. Он, конечно, понял, что происходит, и предложил мне возвращаться в Будапешт, добавив: "Вместе с женой. С Москвой мы договоримся".
Теперь у нас в Будапеште квартира, где постоянно бывают гости. Одно время жил у меня и Бобби Фишер. О Яноше Кадаре я сохранил самые добрые воспоминания, как и многие в Венгрии.
— Ныне создается впечатление, что интерес к шахматам по сравнению с десятилетием противоборства Гарри Каспарова и Анатолия Карпова заметно снизился. Да и чемпионов мира появилось несколько.
— Пожалуй, гроссмейстеров, равных им по мощи, сейчас нет. Но Крамник, Ананд, Топалов не так уж и отстают. Особенно Владимир Крамник, который сумел получить корону от самого Каспарова. Он бывал у меня дома в Будапеште. Очень интеллигентный, симпатичный молодой человек, достойный чемпион мира. Сумеет ли Владимир удержаться на вершине, покажет турнир в Мексике. (только на днях Крамник уступил чемпионское звание индийцу Виши Ананду).
— Андрей Арнольдович, за восемь лет поездок в Качу ваше мнение об этом месте не изменилось?
— В Крым мы ездили еще с Евгенией Михайловной. Ей очень помогал ялтинский воздух. А моя нынешняя дорогая Олечка облюбовала Качу, и я чувствую здесь себя чудесно, лучше, чем на Лазурном берегу. Природа, море, фрукты — мне все по душе. Каждое утро я плаваю вдоль нашего берега. Удовольствие необычайное, заряд бодрости на целый день. Я очень признателен качинскому мэру — я так называю Василия Ильича Онищука. Он заботливый человек, всегда оказывает мне внимание, наверное, как коллега. Ведь его сын Саша — международный гроссмейстер, чемпион США. Здесь я встречался со многими любителями шахмат, одажды даже устроили матч с участием младшей дочери Василия Ильича — Анной, теперь она уже международный мастер.
— Как вы считаете, Севастополь мог бы стать местом крупного международного турнира?
— Ваш воспитанник Саша Онищук известен во всем шахматном мире. На его призыв откликнутся многие гроссмейстеры. А если спросят меня, то я посоветую: Севастополь заслужил увидеть в свой юбилейный год сильнейших шахматистов мира. Замечательный город, замечательные люди!
— Благодарю за интервью, Андрей Арнольдович. Приезжайте в Севастополь на свой 100-летний юбилей.
— Обязательно постараюсь.
