Максимовы

В течение двух с четвертью веков нашим городом руководили в подавляющем своем большинстве достойные люди. Среди них видное место принадлежит Алексею Максимову. На нынешний год пришлись 225-летие Севастополя и 100-летие со дня смерти Алексея Андреевича. Как сегодня не вспомнить этого замечательного человека, а еще отдельных представителей его многочисленной семьи.

АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ

давно занимает интерес севастопольских авторов. О Максимове ужа написано достаточно много очерков, вышли книги. Поучительно познавать ключевые факты, события жизни этого неординарного человека. Не менее интересно постичь мотивы его поступков и действий.

Почетного попечителя севастопольского Константиновского реального училища, почетного потомственного гражданина Алексея Максимова большинство гласных городской думы избрало на предстоящий четырехлетний срок 21 июня 1901 года. Но предстояло пройти еще сложную, отнюдь не формальную процедуру вступления в должность.

Избранный севастопольским головой, А.А. Максимов прошел двухступенчатую проверку через густое сито силовых ведомств, пока 29 июля 1901 года на бумаге со строгим грифом "Секретно" тот, кому это следовало, не наложил резолюцию: "…неблагоприятных сведений… не имеется". Не имеется, как мы понимаем, в отношении Алексея Андреевича.

После получения в Севастополе документа от силовиков истек еще почти месяц. Наконец во второй половине августа 1901 года последовала аудиенция в Петербурге у министра внутренних дел Д.С. Сипягина. Лишь только после свидания с этим царским сановником исполняющим обязанности севастопольского градоначальника капитаном 1 ранга Данилевским был издан приказ от 31 августа того же 1901 года: "…Максимов, согласно избранию, утверждается севастопольским городским головою".

Не ведаю, как сегодня функционирует механизм избрания или назначения руководителей высокого уровня. В советский период нашей истории было все так или почти так, как при царе. Официально процедура называлась так: "Подбор, воспитание и расстановка кадров".

Но вернемся к тонким фильтрам Д.С. Сипягина. Как охранка ни старалась, не нашлось об Алексее Максимове "неблагоприятных сведений". Не нашлось после того, как в течение лет и лет Алексей Андреевич, кряхтя, с невероятными усилиями поднимался по не то что крутой, а поставленной на попа, где-то даже под отрицательным углом, социальной лестнице. В Николаеве смышленого молодого чернорабочего из крепостных определили на строительстве десятником. Казалось бы, все — дальше простому человеку хода наверх нет. Голова уперлась в потолок. Но он его пробил, этот потолок.

Вдруг скромный десятник разбогател. Сказочно! Вот в этом месте биографии А.А. Максимова ребята из ведомства Д.С. Сипягина (кто-то из них, может, начинавший карьеру нынешнего литературного героя Фандорина) уши навострили: как, откуда? Но, кое-что разузнав, воротили носы. Дела ведь сердечные.

Молодой Алексей Максимов был недурен собой. А главное — характерец. В парня несказанно влюбилась Аполлинария — единственная дочь миллионщика, купца первой гильдии, судостроителя Сергея Лупповича Кундышева-Володина. Папаша попытался было цыкнуть на совсем еще юную девчонку. Аполлинария же твердо стояла на своем: уйду в чем стою. И ушла.

На своей малой родине, где-то в глубине России, Сергей Луппович и его родня построили шесть православных храмов, школы, богадельни при них. Смирилось сердце по-христиански кроткого, глубоко верующего человека. Благословил купец брак Аполлинарии и Алексея. А в приданое дал крупную сумму. История умалчивает, сколько. Известно только, что молодой человек с толком, хотя и не без риска, распорядился приданым. Он не соблазнился примитивной и банальной схемой "купи-продай". По-мужски он взял подряды на строительство значимых объектов в Севастополе — Алексеевского сухого дока (вместе с тестем), Александровского дока, Военно-морского музея, дома главного командира Черноморского флота…

После разрушительной Крымской (Восточной) войны Севастополь долго лежал в руинах. Но трудами таких людей, как Кундышев-Володин, Максимов, город поднимался на ноги.

Алексей Андреевич трудился с присущим ему талантом в масштабных делах и славя Бога. На деньги Сергея Лупповича и его зятя — пятьдесят тысяч рублей (сумма по тем временам более чем значительная!) — был восстановлен Петропавловский собор на городском холме. Собственными силами Алексей Максимов поднял храм Рождества Христова в Георгиевском монастыре, что на Феоленте. Одно время Алексей Андреевич исполнял обязанности помощника старосты, а впоследствии — старосты Петропавловской церкви.

Сравнительно недавно дотошные журналисты заслуживающей доверия киевской газеты подсчитали миллионеров. По числу состоятельных людей Севастополь заткнул за пояс некоторые города-миллионщики. Как бы хотелось встретить… Если не встретить, то хотя бы почувствовать присутствие в их среде людей калибра Алексея Максимова. Не по части наличных капиталов даже. Подозреваю, сегодня в Севастополе найдутся люди побогаче Алексея Максимова по содержимому кошельков. Но не по широте душевной, не по размаху благотворительной деятельности. Алексей Андреевич оказывал щедрую материальную помощь и талантливой учащейся молодежи (об этом еще будет сказано в моем очерке), и страждущим в больницах, и заключенными севастопольской тюрьмы, и… и… и…

Оглянемся вокруг. Сколько в Украине вообще и в Севастополе в частности деловых граждан нажили состояние, так или иначе нарушая экологию, круша ландшафты. Хоть по мелочи. Дерево, например, напротив своей лавки подленько втихаря сгубить, чтобы не застило.

Иное дело Алексей Максимов. Не морской берег им был выбран для строительства дома, а отработанные каменоломни. В течение короткого времени Алексей Андреевич вырастил там парк. По красоте, богатству произраставших деревьев и кустарников специалисты ставили его рядом с самыми известными парками Южнобережья. Десятилетия, войны и социальные потрясения не сгладили, а закрепили за этим все еще чудным местом имя создателя — Максимова дача. Говорят, сравнительно недавно, двадцать с лишним лет назад, то ли Никитский ботанический сад, то ли Воронцовский парк хлопотали о передаче под их опеку Максимовой дачи. Она и сейчас хороша, несмотря на нанесенный ей урон любителями шашлыков под открытым небом, неряхами, застройщиками с не в меру подвижными, свинцом налитыми локтями.

Репутация благотворителя, бескорыстного подвижника веры православной вознесла Алексея Андреевича на высокий пост городского головы. Были знакомые сегодня нам душевные терзания: бизнес или официальная должность? Алексей Максимов выбрал второе. Вступая в должность, объяснил, почему. "Все мы знаем, что во всяком деле вообще, а в деле общественном в особенности, — сказал он в речи перед гласными городской думы, — нужны не бесполезные формальности и препирательства, всегда только тормозящие дело, а дружная, энергичная совместная работа, при которой, я надеюсь, мы сможем сделать что-либо для пользы дорогого всем нам города… Программа моя, господа, — работать с вашею помощью и поддержкою и принести посильную пользу городу в его неотложных нуждах!"

Для пользы общего дела Алексей Андреевич не пожалел усилий на то, чтобы, не уступая в принципах, смягчить трение между городскими думой и управой. В переводе на понятный нам язык: дума — это горсовет, управа — городская госадминистрация. Знакомые хлопоты!

Первые шаги в развитии экономики города нового городского головы были направлены на оживление работы порта. Эти и другие стороны деятельности Алексея Максимова ждут дотошных исследователей.

Не любопытны ли, например, лица из ближайшего окружения городского головы? Так, С.А. Никонов — ординатор больницы и личный врач семьи Алексея Андреевича — был внесен в список политических, "неблагонадежных", но пользовался у городского головы полным доверием.

Интересные свидетельства оставил в своих воспоминаниях Евгений Шмидт-Очаковский. Сын легендарного лейтенанта явно не симпатизировал власти. Тем не менее в своей книге он не смог обойти показательные факты. В дни трагических событий осени 1905 года городской голова был не рядом с адмиралом Чухниным. Его чаще видят вместе с мятежным лейтенантом. Алексей Андреевич предоставляет возможность Петру Шмидту выступить на заседании думы. Не в прениях, а с основным докладом, что вообще-то не согласовывалось с регламентом.

Мало того, Алексеем Максимовым было предложено мятежному лейтенанту как самому популярному на тот момент человеку в кипящем страстями городе высокий официальный пост, едва ли не свое кресло, временно, что единогласно поддержали гласные думы. Но, пишет Евгений Шмидт-Очаковский, "отец, не имея на такое представительство официальных полномочий населения, разумеется, отказался и, в свою очередь, просил голову по-прежнему работать вместе с ним". Лейтенант Шмидт и Алексей Максимов были рядом на площади у тюрьмы в момент расстрела демонстрации. Вместе они пришли и на похороны жертв террора. Выступали на траурном митинге. Среди потомков А.А. Максимова жива легенда о том, что севастопольский городской голова намеревался внести выкуп, чтобы спасти Петра Петровича, но чуточку опоздал.

Где ключик к разгадке поведения городского головы? Решаюсь на гипотезу: Алексей Андреевич, видимо, ощущал себя и пролетарием, и миллионером.

И еще одна легенда дошла через поколения ветвистого рода Максимовых. Смерть Алексея Максимова якобы не была случайной. Его уход из жизни летом 1908 года, возможно, ускорили происки тех, кому были не по нутру жизненные правила, которыми руководствовался самый известный севастопольский городской голова дореволюционной поры.

У Алексея Андреевича и Аполлинарии Сергеевны Максимовых было много детей, очень много. К сожалению, не все они доживали до совершеннолетия. В этом можно убедиться, побывав на старом городском кладбище на улице Пожарова. Там в одной оградке у склепа родителя и хоронили невыживших деток. Последней в 1907-м, за год с небольшим до смерти отца, родилась Вера,

ВЕРА АЛЕКСЕЕВНА

В зрелом возрасте она утверждала, что помнит отца. Вместе с ним девочка играла с собаками. Алексей Андреевич обожал их. "Папа, — по случаю утверждала Вера Алексеевна, — не поощрял увлечения конфетами".

Несладко сложилась жизнь самой младшей дочери севастопольского городского головы. Хотя начало ее прошло под знаком романтики. 15-летней девчонкой в военном госпитале Черноморского флота Вера помогала ухаживать за больными. Там и встретила лихого боевого капитана Федора Гришина.

Дальнейшие события разворачивались по уже известному нам сценарию. Как когда-то мать, Вера бежала к любимому, выпрыгнув из окна второго этажа на натянутую матросами плащ-палатку. Девушка добавила себе годок, чтобы встать под венец. Красный флотский командир, член партии большевиков с 1917 года, и… церковный обряд. Но таково было обязательное требование юной невесты: "Нельзя жить в грехе". И большевик принял это условие.

По тому же сценарию были протест взрослых членов семьи и обязательное замирение. Тем более что счастливым молодым предстоял долгий-предолгий путь к новому месту службы Федора Лукьяновича на Дальний Восток.

Как один день пролетели полные достатка и счастья десять лет супружества, пока в 1937 году за капитаном 1 ранга Ф.Л. Гришиным не пришел "черный воронок".

В свое время Федор Лукьянович был широко известным в военных кругах флотским командиром. При аресте у него изъяли именное оружие с фамилиями видных дарителей, в их числе был и М.В. Фрунзе. Вера Алексеевна и хлопотала об освобождении мужа на самом верху. До Л.П. Берии и И.В. Сталина дошла. Лаврентий Павлович вспылил: "Будешь настаивать — окажешься там, куда угодил муж".

Но на воле было не лучше, чем за колючей проволокой. Семья "врага народа" постоянно меняла адрес. Засиживаться на одном месте было опасно. В военные и послевоенные годы Вера Алексеевна вместе с дочерью Людой жила и где-то в Алтайском крае, и в Херсоне, и в Сталинграде, и на целине, и в Воинке, и в Бердянске…

Этот список географических названий далеко не полный. Боясь навлечь на себя беду, родственники отвернулись от семьи репрессированного командира. Помогали лишь боевые товарищи отца кто чем мог: кровом, куском хлеба, содействием в трудоустройстве. Все эти полные испытаний годы мать писала, писала, писала… И получала стандартные ответы: "Ваша жалоба и дело Вашего мужа Гришина Ф.Л. находятся на рассмотрении в Военной коллегии Верховного суда СССР. О результатах рассмотрения будет сообщено дополнительно"…

Наконец, в 1957-м поступило известие о полной реабилитации Федора Гришина. "Приговор Военной коллегии от 22 мая 1938 года в отношении Гришина Ф.Л. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено. Гришин Ф.Л. реабилитирован (посмертно) 29 апреля 1957 г." (Письмо написано на бланке Военной коллегии Верховного суда СССР).

А за ним не припозднилось и письмецо от 30 сентября 1957 года: "Настоящим сообщаю, что в соответствии с постановлением СНК СССР N 462 от 28 февраля 1943 года Вам назначается единовременное пособие в сумме 10 тысяч рублей. На эту сумму на Ваше имя сделан специальный перевод в город Джанкой в сбербанке 4553. Вам следует предъявить в сберегательную кассу настоящее извещение, предварительно заверив его в райвоенкомате".

Затем пришел еще один перевод, на этот раз на 12000 рублей, видимо, как материальное возмещение (зарплата, стоимость вещей). Всего 22000 рублей. Сумма по тем временам оглушительная. Менее десяти тысяч рублей стоил в то время легковой автомобиль "Москвич".

Малая доля свалившихся денег ушла на покупку пальтеца Людмиле, модной сумки, кровати — одной на троих, кое-чего из утвари. Остаток денег, а это тысячи рублей, Вера Алексеевна с присущей всем Максимовым щедростью передала в фонд одного из крымских детских домов. Некоторое время в одном из них воспитывалась ее дочь Наташа.

Кто даст кому-то из нас сумму, достаточную для покупки двух отечественных легковых автомобилей? Хотя бы для того, чтобы посмотреть, куда эти деньги в конце концов уйдут. Возможные впечатления с лихвой оправдают затраты.

…После ухода в 1972 году из жизни намаявшейся, настрадавшейся за долгие годы Веры Алексеевны осталось немногое. Мимо пакетиков с бумажечками можно было бы пройти. Однако… вот, например, сохраненные листочки отрывного календаря. Его хозяйку привлекли советы огороднику. Есть листочек с фрагментом речи И.В. Сталина: "Я хотел бы поднять тост за здоровье советского народа, и прежде всего русского народа"… Вера Алексеевна чтила вождя. Есть странички с китайскими пословицами, лирическими стихотворениями:

…Только мать молчит, не двинет бровью,

Но потом не спится ей в ночи.

Скоро дочка встретится с любовью,

Больно споры эти горячи.

Чем приглянулись немолодой уже женщине эти поэтические строки Константина Ваншенкина? Возможно, это напоминание молодости мамы, своей…

Духовный мир Веры Алексеевны… Еще я отметил для себя сохранившиеся пропуски в Севастополь, в то время закрытый военный город. После реабилитации мужа Вера Алексеевна зачастила сюда: 17, 26 февраля 1958-го, 2 апреля того же года… Не стоит задаваться вопросом, почему женщину тянуло в Севастополь из степного Джанкоя.

Корешок почтового перевода — из Севастополя пришел гонорар за публикацию во "Флаге Родины". О чем писала Вера Алексеевна? Затеплилась надежда: неужели об отце? Вряд ли. 1970 год — период застоя. Может, об истории Максимовой дачи, о реабилитированном муже, наконец — бывшем черноморце?

Поднял подшивку почти 40-летней давности. В одном из июльских номеров нашел опубликованное письмо Веры Алексеевны со словами благодарности медикам флотского госпиталя за высокопрофессиональную помощь. Но и в нем находишь слова, которые проливают свет на прошлое. Есть подтверждение участия друзей капитана Гришина в судьбе ее семьи. "Будет тяжело в жизни, командование флота тебе поможет", — сказал Федор Лукьянович, заталкиваемый в "черный воронок". "И это действительно так", — написала в письме во "Флаг Родины" Вера Алексеевна. "Я счастлива, что меня окружают люди, те, что и радость разделят пополам, и в беде не оставят" — такие слова завершают старую публикацию. С такими словами и настроем ушла от нас дочь бывшего севастопольского городского головы.

НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА

Астанькович — дочь Веры Алексеевны, внучка Алексея Андреевича Максимова. Заметили: по отчеству Николаевна, однако Федора Гришина, которого не знала, называет папой. Наталья Николаевна живет в Джанкое. Начинаешь удивляться уже во дворе. Приусадебные участки соседи справа и слева используют традиционно — для выращивания картофеля. Здесь же огородик превращен в живописнейший сад камней. Валуны ноздреватого камня-ракушечника, привезенные с моря голыши утопают в зелени. Каких только цветов здесь нет! Чем не Максимова дача, только в миниатюре! Страсть у Натальи Астанькович ко всему живому, видимо, от деда.

Домик Натальи Николаевны архитектурно изысканный. Приходишь в восхищение и от интерьеров. Просторный зал, витая лестница куда-то наверх. А на стенах — масса живописных полотен. Какие краски! В молодости Наталья Николаевна училась технике живописи на хрустале. Но обстоятельства сложились таким образом, что всю жизнь до выхода на пенсию она работала парикмахером. Нынче снова взялась за кисти. Невольно взгляд останавливается на видах Максимовой дачи.

Когда-то в 60-е годы прошлого столетия мама, Вера Алексеевна, в порыве нахлынувших настроений повезла дочь в Севастополь. Без обязательных в то время пропусков. Добрались по безлюдным лесным тропам прямо до Максимовой дачи. Мать показала юной Наташе и сосну, посаженную ее дедом, и необычную шелковицу. От ее корня пошло три ствола. Алексей Максимов назвал их именами дочерей: Вера, Надежда, Любовь.

Лет двадцать спустя отдыхавшая в Ялте Наталья Николаевна увлекла в поездку на Максимову дачу своих новых друзей. Она показала им и сосну, и шелковицу. "Откуда вы все это знаете?" — не удержался, чтобы не задать вопрос подошедший местный старичок. "Алексей Андреевич Максимов — мой дед, а его дочь, Вера Алексеевна, — моя мать", — ответила Наталья Астанькович. "Верочка? — воскликнул старик. — Как же, помню девчушку".

Наталья Николаевна и ее попутчики торопились. Обменялись адресами. Из Джанкоя пошли в Севастополь письма и поздравления с праздниками. Но загадочный старик не отвечал. Он умер, а его почта попала в руки краеведа Саши Козлова. С его легкой руки в Севастополе узнали о проживающей в степном Джанкое внучке Алексея Андреевича Максимова.

А засмотрелся я на живописные полотна скромных размеров с запечатленными на них соснами у бассейна и шелковицей. Картины Натальи Астанькович видели два специалиста. Один из них проронил: "Вас, Наталья Николаевна, чуточку подучить бы живописи. Только чуточку". Другой энергично начал протестовать: "Ни в коем случае, ни в коем случае! Не ровен час — уйдут самобытность, индивидуальный почерк письма".

На столе появляются уникальные фотографии. Старинные, с царскими вензелями. Представители рода Максимовых предпочитали сниматься в ателье севастопольского фотографа Мазура, удостоенного награды Его Императорского Высочества великого князя Александра Михайловича.

— Мне, еще маленькой девочке, случайно попали в руки эти семейные реликвии, — вспоминает Наталья Николаевна. — Мама испугалась моей находки. "Забудь, деточка, эти фотографии и никому о них не говори", — сказала она. Тревогу ее можно понять. Маму преследовали как жену "врага народа". В то время и потомков дворян не жаловали.

Запомнилась Наталье Астанькович целина. Был такой случай: лютой зимой прибыла новая партия целинников. Вера Алексеевна увидела в их толпе однолетку Наташи с лохмотьями вместо обуви на ногах.

— Мама отдала ей мои валенки, оставив меня в парусиновых ботиночках, — говорит Наталья Николаевна.

Как-то в поезде дальнего следования случай свел Наталью Николаевну с интересным попутчиком. Узнав, что она — внучка севастопольского городского головы, мужчина обрадовался новому знакомству. "Ваш дедушка, — сказал он Наталье Николаевне, — на свои средства учил моего дедушку, и не где-нибудь, а в Швеции".

Что осталось в семье из вещей, непосредственно принадлежавших Алексею Андреевичу Максимову? На что можно было надеяться столетие спустя и в результате кочевой жизни младшей дочери бывшего севастопольского городского головы? Все же кое-что есть. Наталья Николаевна из заветного места извлекает полированный камешек светло-коричневого цвета со светящимися золотом изнутри вкраплениями. Это — ручка личной печати А.А. Максимова. Печать отломилась и пропала, а ручка осталась.

Если бы до потомков дошло богатство деда-миллионера, вряд ли оно стало бы основной ценностью для них. Потомкам Алексея Андреевича досталось главное — его доброта, широта натуры, любовь к красоте.

А. КАЛЬКО.

P.S. Недавно в очередной раз вандалы надругались над склепом, где покоятся останки А.А. Максимова. Об этом информировала своих читателей "Слава Севастополя+". Но нашлись в городе люди, в первую очередь депутат Ленинского райсовета Сергей Куров, которые восстановили сооружение. Дело А.А. Максимова живет.