19o
Когда мы произносим имя замечательного русского художника Василия Сурикова, поневоле память фокусируется на образах его знаковых исторических произведений: «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни», «Покорение Сибири Ермаком»… Завораживает, впечатляя, композиционная полифоничность его огромных полотен, в цветовой гамме которых, кстати, в процентном соотношении мастером традиционно малое место почему-то отведено изжелта-красной киновари — сурику.А, сдается, вполне осознанно Василий Иванович так вот, скуповато, прибегал к этому "фамильному" колеру. Очень независимым слыл человеком по жизни. И даже вот в такой, чисто вкусовой, мелочи творческого процесса (это о сурике. — Авт.) намеренно не давал повода для досужих и модных и 100 лет назад рассуждений типа: "Следует карме своей фамилии". Ни в чьем фарватере этот гордый сибиряк не хотел следовать…
Не терпел, кстати, никаких переговоров о приватных заказах. Гордился, что "у частных лиц имеются только… этюды для картин". Вот и напрашивается мысль о том, что этот талантливейший художник творил исключительно для себя, для своей прихоти, для собственного удовольствия.
А гордость и самодостаточность, видимо, в его характере брали свои истоки от праотцов: дюже занозистым в его крови оказался ген независимости — наследие старинного казацкого рода "свободных сибирских людишек Торгашиных". И есть, кстати, мнение, что Ермак, его мужественный лик, писан Суриковым по образу и подобию своего деда — красноярского вольного русского мужика…
Все это — предисловие к тому, что в жизни В.И. Сурикова, человека с натурой весьма противоречивой, было все-таки одно светлое "окошечко", сквозь которое в его душу щедро лились потоки той самой солнечной окиси, которой так не хватало его большим полотнам.
Речь, конечно же, идет о нашем Крыме. Его Василий Суриков впервые посетил с дочерью Еленой в 1907 году.
Еще зимой 101 год назад он пишет своим родственникам О.В. и П.П. Кончаловским: "Думаем ехать в Крым… Солнца нет. Может, в Крыму найдем…" А в июле 1907 года (по ст. стилю. — Авт.) в письме художника к брату находим такие строки: "Еду сегодня с Леной в Крым. Никогда там не бывал. Саша, ты лесу на мастерскую покуда не покупай. Я ведь больших картин писать не буду".
Все правильно: в Крыму, преимущественно в Симеизе и Алупке, Суриков создавал в течение ряда лет исключительно акварельные этюды — небольшие вещи, полные света, могучей энергии теплых, дышащих вековым покоем гор и, конечно, ласкового, чаще в пенном парадном жабо, безграничного южного синего моря…
В этом году исполнилось 160 лет со дня рождения В.И. Сурикова. А завтра — круглый век с того дня, когда летом 1908 года поезд "Москва — Севастополь" доставил к перрону Севастопольского вокзала Василия Сурикова и его дочь Елену.
…Уже вечерело. У самого перрона, за вторыми путями, мигал фарами порядком потасканный "Форд": предлагалось всем желающим с ветерком прокатиться в Ялту или куда подале. Но Суриков досадливо отмахнулся от автозазывалы: страсть как не доверял "железным коням". Посему добрались до створа пр. Нахимова, где на углу с Екатерининской располагалась тогда стоянка извозчиков. Наняли коляску, а предварительно перекусили в ресторанчике "Босфор". И двинулись в Алупку, на дачу Кноблах…
На обратном пути в том же 1908 году Суриков с дочерью бегло осмотрел "дежурный набор" туристического Севастополя. Вот что пишет Василий Иванович своему брату в Красноярск: "Назад в Севастополе останавливались. Смотрели панораму… Потом аквариум с морскими рыбами. Потом памятники… Очень Севастополь интересен. Урожай фруктов, как на грех, большой был, а есть вдоволь опасаются ввиду холеры. Беда, да и только".
Выше, в том же письме, художник называет точное число написанных им "этюдов крымских" — двадцать. Возникает, естественно, вопрос: Севастополь, конечно, показался ему интересным, а вот многие, исполненные яркого мажора этюды заповедных мест Полуденного края, судя по надписям, посвящены Алупке, Ялте, Симеизу… Неужели ничего не вдохновило Василия Ивановича в наших краях? Однозначно можно констатировать, что выполненный маслом этюд Сурикова, подписанный "Байдарские ворота", есть не что иное, как Форосская церковь, чья луковка, нежась на этюде в лучах солнца, как бы оживляет окрестные горы, окутанные изумрудными кружевами скромного, "приталенного" крымского леса.
Но следы чисто севастопольского пейзажного антуража среди этих двадцати суриковских этюдов сегодня, спустя век, как выяснилось, обнаружить и идентифицировать "с точностью до" весьма трудно. В Третьяковке их нет. В Музее-усадьбе Сурикова в Красноярске их тоже нет. Как сообщила директор комплекса Надежда Греченко, в их экспозиции лишь два симеизских этюда…
Маленькая надежда на то, что В.И. Суриков все-таки не обошел вниманием наши края, затеплилась было в прошлом году летом, когда редакцию посетил приезжий москвич, представившийся художником Андреем Гржебиным. По материнской линии он, оказывается, правнук О.М. Соловьевой, бывшей владелицы крымского имения "Суук-Су", доброй приятельницы Василия Ивановича Сурикова. Прадед Андрея по отцовской ветви — крупнейший книгоиздатель начала ХХ века З.И. Гржебин. Так уж получилось, что в семье нашего гостя долгое время хранились два письма художника к его, Андрея, прабабке, и само творчество В.И. Сурикова, его полотна весьма повлияли в свое время на выбор А. Гржебиным жизненной стези.
…В моем блокноте на странице, датированной июнем 2007 г., сохранилась запись о том, что, по утверждению Андрея, он как-то присутствовал на московской выставке частных полотен из собраний разветвленной суриковской родни Кончаловских-Михалковых. Так вот, на этикетке под одним скромным акварельным этюдом с авторскими инициалами Сурикова было написано: "Мраморная балка под Севастополем. 1908 год".
К сожалению, наш гость не помнил точно, что там конкретно было изображено. Но горы на этюде главенствовали однозначно. Если это действительно так, то Мраморная балка в наших краях конечно же наличествует. Она, как бы снизу подпирая высокую отвесную скалу, является вековечным атрибутом окрестностей Георгиевского монастыря, в восточной части его владений.
…Годы уходят, увы… Один из апостолов и евангелистов Иоанн Богослов неоднократно говорил: "Времени уже не будет". Каков все-таки сокровенный смысл в этой фразе? Ответ предполагает наличие многих вариаций. Одна из них, на мой взгляд, такова: если есть малейший шанс пролить свет истины на белые пятна и пятнышки истории родного города, надо всем нам пытаться это делать со всем тщанием. Глядишь, далекие потомки из разрозненных фактурных косичек при наличии новых неожиданных открытий все-таки сплетут радующее глаз цельное "макраме". И поставят, наконец, точку во многих дискуссиях, изменчивая суть которых издавна волновала и, слава Богу, волнует умы целой череды поколений людей, неравнодушных к линиям судеб истинных Творцов прекрасного, доброго, вечного, заложенного строгим отбором в ларец достояния всего человечества.
