Сейчас чистую правду скажу. У нас недавно практически передрались родители детей, которые окончили школу. На банкете. Дети в одном зале резвились, родители — в другом. Нет, понятная вещь — присмотр за детками во время празднования отвязки от насильственного и многолетнего усвоения знаний человечества. Сердце ж болит, как бы это нечто незрелое лишнюю рюмку не выпило да не обалдело, ненаглядное. Чтоб себя не зашибли на заре жизни и прохожих, оказавшихся на тропе их праздника. Чтоб целомудренные девочки еще раз уберегли себя, успешно отразили внешние атаки и внутренний напор. А перед этим мама Сережи Пузырецкого заявила:
— А почему это в полицейские силы включена только маленькая группа из родительского комитета? Я думаю, тут, как на выборах, должны быть наблюдатели от всех слоев, а не только от отличников и "серебренников"!
И в контрольно-сдерживающем составе оказалась пара десятков родителей. Сели они тоже за отдельный стол, устроили себе выпить-закусить, поначалу зыркали на деток, порывались чего-то отнять, а потом углубились в собственный процесс. Отец Юры Нервовича сказал тост:
— Десять лет мы за них переживали, а теперь — баста! Не будут нас вызывать в школу и ругать предпоследними словами! Свобода нам, дорогие мои, от ихней педагогики! Отмучились! Не надо собирать с нас деньги на окна, двери, стены, крышу и дни рождения учителей! Эти десять лет обошлись мне в джип "Чероки"! Ей-богу, подсчитал! Кому-то меньше, а мне — в джипусю! Выпьем за свободу от школьного ига!
Покосились на детей — те ведут себя прилично, ну и себе по второй-третьей. Налегали на закуску, при этом кое-кто уже попадал вилкой в грибочек практически с третьей попытки, а папа Вити Замойского — аж только с пятой.
— А складывались мы вроде изрядно, — заметила мама Жоры Полупетренко, — а стол жидковат! Куда ж денежки устремились?
И глазом — на вечную казначейшу, маму Люси Орликовой.
— Так ведь и на цветы! Вы гляньте, душа ликует глядя!
— У нас душа изнемогла б от ликования, если б отчетец видела о расходах. Всю дорогу вы с нас собирали, но школа так и осталась полуободранной, а результат ярко видимый один: Люся Орликова — отличница!
— Вы на что это намекаете так прозрачно?!
— Перестаньте огульно охаивать! — вступился папа Димы Сиренева. — Охаивать, говорю, огульно, заткнитесь!
— Нет, права Полупетренко! — встал, качаясь, Замойский, как зрелый кипарис под знойным сирокко. — Не мешайте охаивать в правильном направлении! Пора все сказать!
— И учительницы дорого выглядят! — продолжила мама Жорика. — Даже незамужние! У меня нет таких украшений, хотя я дважды вдовела, и оба мужа мне кое-что оставили, и третий уже сильно болеет в рассуждении большого мне наследства! — и подмигнула Замойскому ближним к нему глазом.
И начали родители сильно ссориться. А те, кто в грибочки не попадал, даже схватили друг друга за воротники. Хорошо, дети подоспели, у них оказались свои наблюдатели за родителями, растащили кормильцев. Да. Снова сели. Нервович тост произнес:
— Что детям показываем?! Вы что?! Баста! Забудем о прошлом! Сдвинем бокалы за мир и сердечное согласие между разными слоями, прослойками и подслойками!
Сдвинули, закусили, а тут объявляет мама Степы Рыженко, как выяснилось, на свою голову:
— А теперь едем встречать рассвет! Автобусы поданы! Но вас, а также вас и вас я в автобус не впущу ввиду сильной у вас нетрезвости! Никаких вам рассветов с детьми!
— Это мне без рассвета?! — взревели указанные лица. — Мне отлуп от ярила?!
И в драку. Прострочили пулеметной очередью звуки отрыва пуговиц от белых сорочек, взлетел на воздух чей-то парик и упал, как подстреленная каштановая птица, на чей-то подбитый глаз, практически закрывая ему вид на борьбу за право встречи рассвета в романтическом месте. Милиция примчалась, но детки ее упросили родителей не забирать, распространить сегодняшнее снисхождение для выпускников и на родителей. Обошлось. Встретили детки рассвет. А Нервович прошептал пышный тост без выпивки на ухо маме Рыженко:
— Дай им Бог продраться на добрый путь сквозь все соблазны и дурные примеры, в конце жизни прижимая к себе обрывки добродетелей, как изорванную, но спасенную одежду! Сдвинем мысленно бокалы!
И гладил ее по спине. Спина трепетала.