19o
У входа в нашу редакцию уже много лет висит доска, на которой значатся имена сотрудников газеты Слава Севастополя ( Маяк Коммуны ) и работников типографии, которые погибли в годы Великой Отечественной войны. Как это бывает в подобных случаях, мы привыкли к этому мемориальному свидетельству как к чему-то неотделимому от нашей жизни. И в суете будней, входя в здание, уже давно не вчитываемся в фамилии, тем более не задумываемся о судьбах людей, которые сложили свои головы в боях. Да и в то время, когда устанавливалась памятная доска, о погибших коллегах было известно немногое. И если в Славе Севастополя были подробные публикации о журналистах.заведующем отделом культуры Анатолии Евстафьевиче Бутоме и ответственном секретаре Николае Федоровиче Кондратьеве, то о работниках издательства таких сведений не было. Не было ни фотографий, ни воспоминаний, ни данных о том, где погибли эти люди.
Фотография из небытия
И вот спустя 68 лет из небытия возникла фамилия одного из тех, кто увековечен на мемориальной доске. Тайну эту раскрыла 35-я батарея, точнее, тот поиск трагически погибших защитников города, который вызвал непредсказуемый резонанс и всколыхнул чувства десятков тысяч людей. Сведения поступили благодаря телевизионной передаче Жди меня через Москву в Севастополь. <br>
До последних дней обороны 1941-1942 гг. в Севастополе выходила газета Маяк Коммуны , затем на этой же полиграфической базе и с теми же сотрудниками стала издаваться перебравшаяся из Симферополя в Севастополь газета Крымская правда . Журналисты и полиграфисты работали как на передовой, ведь передовой линией был тогда весь Севастополь. Редакция и типография подвергались жестоким бомбежкам. После того как было уничтожено помещение, редакция и типография размещались под землей, в штольне. Многие сотрудники ушли на фронт. Как оказалось, был в их числе бухгалтер типографии газеты Маяк Коммуны Давид Константинович Тевянский. <br>
О нем рассказало одно из электронных писем, направленных в адрес мемориального комплекса 35-й береговой батареи. Письмо было коротким. Его автор, Александр, муж внучки Д.К. Тевянского, приложил фотографию и справку, подписанную начальником штаба, о том, что …тов. Тивянский Давид Константинович состоит на действительной военной службе в действующей Красной Армии в должности красноармейца . Автор письма уточнял: Также посылаю справку, которую он взял для жены и дочери (моей тещи), только там в фамилии ошибка: вместо Тевянский написано Тивянский .
Далее Александр пишет: Когда в город вошли немцы, то в плен попало очень много военнослужащих. По рассказам очевидцев и друга отца, пленных разделили, и Давид Константинович только успел сунуть другу в руку мундштук от трубки и попросил все рассказать жене и дочери. Их расстреляли, так как они были евреи .
Вот такое немногословное сообщение, но оно рассказало о бухгалтере нашей типографии Д.К. Тевянском и впервые раскрыло облик этого человека, который всю свою короткую довоенную жизнь занимался сугубо мирной профессией.<br>
Другие письма, которые поступают в музейный комплекс 35-й береговой батареи, более подробны. Пишет Ольга Борисовна Шаляпина (получено 4 января 2010 г.): <br>
Мой отец, Шаляпин Андрей Петрович 1922 г. рождения, был в числе тех, кто прикрывал отступление войск из Севастополя. Служил младшим лейтенантом, саперные войска. Когда ушел последний корабль, они прятались под скалой, с ними были и женщины, чьи-то жены. К сожалению, ни одной фамилии не знаю. Знаю, что немцы оставались на скале и сверху забрасывали их гранатами. Сколько времени они провели под этой скалой, неизвестно, но когда закончились все запасы, люди стали умирать. Отец ночью как-то оттуда смог выбраться. Пешком дошел до Бахчисарая, но там попал в плен. Был в концлагере, насколько я помню, на территории Польши. Освободили его союзные войска. За то, что был в плену, его отправили жить в Эстонию. Здесь его исключили из партии. Есть только одна фотография военного времени. На ней шесть человек, в том числе и Шаляпин А.П. О том, кто эти люди, когда точно сделана эта фотография, я, к сожалению, не знаю .
Вся дорога была покрыта трупами
О своем деде рассказывает в письме его внук. Журбенко Дмитрий Васильевич служил на Черноморском флоте в звании старшего лейтенанта медицинской службы на Первомайской батарее. Участвовал в обороне Севастополя, после оставления города нашими войсками был взят в плен на мысе Херсонес, перевезен в Германию, где содержался до 1944 г. Внук приводит письмо деда. Многое по тексту ему разобрать не удалось:<br>
Так вот что со мной произошло. Когда мы были в обороне Севастополя в осадном положении, я был два раза ранен и контужен, но не выбывал из строя. Мы спустились в Херсонесскую бухту и там, на берегу моря, организовали для раненых пункт и ждали эскадру. Несколько дней отбивались без патронов, брали голыми руками танки. И вот подошли быстроходные катера, чтобы взять нас. Все бросились к ним вплавь. Об организованной посадке и говорить не приходится. Многие потонули. Я старался погрузить раненых, но не мог.
Один я бы попал на катер, но бросить раненых не решился. Пробиться в горы не смогли. Когда нас немцы погнали в Севастополь, то вся дорога была покрыта трупами. Стреляли в толпу и поодиночке. Прогнали сквозь палочный строй. Стояла ужасная жара, и к тому же мы восемь суток питались морской водой. Губы, язык полопались, высохли. Воды не давали. Морили нас голодом, потом дали отруби, замешанные в сырой воде. У того, кто высасывал влагу или кушал, началась рвота.
Потом нас перегнали в Симферополь, из Симферополя.в Днепропетровск в тюрьму. Вот где началось такое издевательство, что я даже не могу описать. Этого я до самой смерти не забуду. Проклятые фашисты! Когда Красная Армия стала подходить к Днепропетровску, нас погрузили в вагоны. Мы собрались бежать… Прорезали дыру в вагоне. Я был сильно слаб, но ребята наши дали слово, что помогут мне. Но постовой заметил. Открыли дверь вагона, нас вывели, окружили собаками, стали допрашивать, кто резал. Один негодяй показал на меня. Тут и начали травить овчарками и избивать. Но выручили меня наши моряки .
Немецкий плен и сталинский ГУЛАГ
Научные сотрудники музейного комплекса тщательно проверяют каждый факт, каждую подробность, изложенную в письмах, ведь со временем людская память, к сожалению, многое утрачивает. Тем более что воспоминания о тех днях были настолько тяжелы, что некоторые защитники Севастополя старались навечно исключать из своей памяти те трагические события и все, что последовало за ними. Что было страшнее, немецкий плен или последовавший за этим ГУЛАГ и, сказать сложно. Об этом, в частности, напоминает письмо, полученное из Сибири:<br>
Здравствуйте, по просьбе бабушки хочу сообщить об одном из защитников города Севастополя. Истомин Павел Григорьевич, рожденный в Краснодарском крае 25 июня 1915 года, защищал Севастополь, был командиром разведроты, попал в плен, бежал. Затем его осудили на 10 лет, отбывал в городе Норильске Красноярского края. Оттуда он в родные края не вернулся, связи с родственниками не поддерживал. Много лет жил в поселке Курагино, последние три года.в Богучанском районе Красноярского края. Был потом реабилитирован. Семьи не имел, похоронен в пос. Богучаны в 1997 году. Знаем, что до войны у него были жена и двое сыновей, старший брат. Больше данных не имеем .
А в конце удивительная приписка, которая выражает отношение односельчан к Павлу Григорьевичу: P.S. Надеемся, что эти сведения кому-нибудь пригодятся. Человек-то он был хороший!
Скупые, но полные уважения строки о человеке, который незаслуженно был осужден по 58-й статье. Человеке, который прекрасно знал, как все это может сказаться на судьбе его семьи, его сыновей. Он предпочел остаться в неизвестности, но не принести вреда своим близким.<br>
…Письма на 35-ю береговую батарею продолжают поступать со всех концов света. Время не властно над памятью.<br>
