15o
В Севастополе великое множество памятников архитектуры. Им посвящались объемные статьи, книги. Бывшая городская тюрьма — тоже заметная достопримечательность. Но о ней, по понятным причинам, только начинают писать.
В семидесятые-восьмидесятые годы позапрошлого столетия Севастополь еще лежал в руинах. Но градоначальник и тюремное управление периодически ходатайствовали перед правительством о строительстве особого тюремного замка. Денег в казне, как всегда, не хватало. Наконец удалось наскрести сумму, достаточную для покупки старого, но все же отдельного здания в Одесском овраге — очевидно, где-то в районе нынешнего Центрального рынка.
До сих пор подследственных и даже уже осужденных уголовников и политических содержали в неприспособленном для отбывания наказания полицейском участке.
Как только стали обживать "казенный дом" в Одесском овраге, сразу увидели, как в нем тесно. Он мог принять 30-35 арестантов, а число сидельцев достигало 80 и более человек.
В 1887 году в Севастополе учредили "местный комитет общества, попечительного о тюрьмах". На его глазах в 1891 году здание в Одесском овраге, каким-то образом приспособленное под тюрьму, угрожало обрушиться. В срочном порядке для содержания арестантов городские власти наняли здание на Корабельной стороне. А шесть лет спустя средства на строительство в Севастополе "тюремного замка" все же были найдены.
Оно было заложено 7 сентября 1897 года. Нехилый даже по меркам сегодняшнего дня комплекс зданий поднимали рекордными темпами. До наших дней дошел положенный на стихи любопытный диалог.
Прохожий:
Строится, вижу, здесь что-то такое;
Здание, кажется, будет большое…
Что ты здесь строишь? Казармы? Дворец?
Знать любопытно: скажи, молодец!
Каменщик:
Так-то, земляк, не дворец, не палаты —
Строим живому мы гроб здесь проклятый,
Каменный гроб для свободы людей,
Каменный гроб для народных друзей.
"Каменный гроб для свободы людей" (главный корпус в четыре этажа, административный корпус, прачечная и баня, больница на 15 мест, дом смотрителя и другие объекты) был построен в течение года и полутора месяцев, точнее, к 28 октября 1898 года. 1 ноября "тюремный замок" освятили в присутствии градоначальника контр-адмирала К.Г. Вальронда, городского головы К.П. Мертваго и других высоких гостей. Они осмотрели комплекс зданий, в том числе домовую церковь Святого Николая, школу грамоты, кузнечную, слесарную, портняжную, сапожную и переплетную мастерские. Тюрьма была рассчитана на 118 "народных друзей", осужденных за уголовные преступления, хватало и политических.
* * *
Весной 1906 года в Севастополь приехал террорист, впоследствии писатель Борис Савинков, с целью убийства командующего Черноморским флотом Г.П. Чухнина. "Гастролера" удалось выследить и арестовать. Его водворили в камеру севастопольской тюрьмы.
Но ему удалось скрыться из гарнизонной гауптвахты и податься в Румынию.
А вот В.А. Антонов-Овсиенко бежал именно из Севастопольской тюрьмы. Боевик был направлен Московским комитетом РСДРП для большевистской пропаганды и подготовки вооруженного восстания. В.А. Антонова-Овсиенко выдал провокатор. Суд определил москвичу строгое наказание: смертную казнь, замененную двадцатилетним тюремным заключением.
Ему на выручку бросилась боевая дружина анархистского толка "Свобода внутри нас" вместе с большевиками и социал-демократами. Они устроили подрыв тюремного забора. Через пролом в нем скрылось 20 заключенных, в том числе и В.А. Антонов-Овсиенко. Видимо, для того чтобы в 1917 году арестовать Временное правительство, а двадцать лет спустя как благодарность — получить пулю от сталинского режима. Ее никак нельзя было отвернуть.
Драматичными выдались годы революции и Гражданской войны, когда власть переходила из рук в руки. В 1917-1918 годы матросы-анархисты мстили тем, кто, по их мнению, чинил репрессии в отношении революционеров в 1905-м и в последующие годы. В тюремном дворе они расстреляли адмирала Н.Г. Львова, отставного капитана 1 ранга Ф.Ф. Карказа, старшего городового Л. Синицу и некоторых других.
Большевики казнили 60, по их определению, контрреволюционеров. Среди них, к сожалению, оказался председатель крымскотатарского национального правительства, муфтий Крыма, Польши, Литвы и Белоруссии, основатель первого курултая крымскотатарского народа, поэт Номан Челибиджихан. Его расстреляли 23 февраля 1918 года.
Врангелевцы не остались в долгу. В частности, в тюрьме они нашли местечко бывшему городскому голове В.А. Могилевскому. При большевиках он возглавлял Севастопольский совнархоз.
В поле зрения врангелевцев также попал молодой поэт Илья Сельвинский. Бдительной охранке не по душе пришлась написанная им революционная песня. В тюрьме он провел 19 дней. Поэт не унывал. Здесь им создана поэма "Севастополь".
Я в этом городе сидел в тюрьме,
Мой каземат — четыре на три.
Все же сквозь решетку было слышно море,
И я был весел.
Ежедневно в полдень над городом салютовала пушка…
В годы временной оккупации Севастополя в 42-44 годах немецкие захватчики устроили на территории тюрьмы лазарет для пленных советских солдат и матросов. Режим их содержания здесь ничем не отличался от порядков, царивших в концлагерях. В мае 1944 года ворвавшиеся в город советские воины для надежности закрыли в тюрьме плененного командующего 17-й армией оккупантов Эриха Енеке.
"Тюремный замок" использовался по прямому назначению до 1959 года. Полвека назад его передали в коммунальную собственность города и почти тут же — под один из участков предприятия "Эра". В наши дни комплексом зданий бывшей тюрьмы владеет коммерческая структура "Новый бульвар".
* * *
Среди "сидельцев" севастопольской тюрьмы обращала на себя внимание заметная прослойка представителей творческого труда: Борис Савинков, Номан Челибиджихан, Илья Сельвинский… Отдельно же хочется сказать об Александре Грине. В севастопольской тюрьме он томился целых два года. Но главное в ином: в его творчестве нашему городу отведено заметное место. "Впоследствии некоторые оттенки Севастополя, — признавался автор "Алых парусов", — вошли в мои города Лисс, Зурбаган, Гель-Гью и Гертон".
На севастопольскую землю, однако, 22-летнего Александра Гриневского привела романтика революции. При нем были брошюры определенного содержания; его беседы, выступления ждали солдаты и матросы.
Речи приезжего агитатора, когда он был в ударе, зажигали слушателей. Один из солдат "бросил с головы на землю фуражку и воскликнул: "Эх, пропадай родители и жена, пропадай дети! Жизнь отдам!" ("Автобиографическая повесть").
Лучше бы Александр Степанович так не выступал. В этом случае, может, не оказался бы он, преданный, в севастопольской тюрьме. Боюсь, за ее решетками Александра Григорьева (на эту фамилию были оформлены его поддельные документы) не увлекли ни слесарное, ни сапожное, ни переплетное — никакое иное ремесло. Любое из них могло отвлечь от мысли о побеге.
Однажды он едва не оказался на свободе. Обязательно перемахнул бы через каменную ограду, если бы не сохнувшее белье на пути, если бы сообщники на воле выбрали веревку потолще да узлы чаще на ней навязали. Хотя не исключено, что ни при чем оказались ни белье на ветру, ни веревка… В неволе узник силушку подрастерял. Неудачника бросили в карцер.
Живущий рядом с нами писатель, Николай Тарасенко — автор замечательной книги "Александр Грин в Крыму. Последний лучник" посетил тюрьму в дни, когда здесь еще царил пропускной режим. Он писал: "Вот она, камера-одиночка. На первом этаже. Значит, его: иначе как он мог мечтать о подкопе?"
Не только о подкопе. Брошенный в камеру на четвертом этаже, Александр Гриневский готов был до крови кулаками долбить потолок, чтобы оказаться на чердаке, на крыше, дальше — будь что будет. Настолько непреодолимым было стремление к свободе! И героев своих произведений, которые по сюжету оказывались в застенках, он наделил этими же чувствами.
Отец писал ему: "Хлопочи о помиловании". Только не это, решил Александр Гриневский, лучше побег.
Но 17 октября 1905 года Николай II, напуганный революционными событиями, издал манифест со словами: "Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов". В Севастополе власти или жители неверно прочитали обещания императора. 18 октября 1905 года толпа горожан пришла к железным воротам тюрьмы с требованиями свободы политическим заключенным. Солдаты ответили залпами из ружей. Восемь участников митинга были убиты, полсотни ранены.
20 октября состоялись похороны жертв столкновений у стен тюрьмы. Они вылились в политическую манифестацию. На похоронах выступил Петр Шмидт. Вместе с простыми людьми был и городской голова Алексей Максимов, что обернулось для него травлей и трагедией. 21 октября 1905 года Александр Гриневский не без препятствий со стороны Г.П. Чухнина вышел на свободу.
* * *
Автобиографическую повесть" Александр Грин завершил словами: "Одно время я думал, что начинаю сходить с ума. Так глубоко вошла в меня тюрьма! Так долго я был болен тюрьмой…" Эти же слова, но совершенно с иным эмоциональным зарядом может сказать о себе севастопольский художник Владимир Адеев.
Когда он пребывал в нежном возрасте, его отцу-офицеру предоставили жилье в бывшей тюремной больнице. В этом доме окна в сторону тюрьмы были заложены. Интерес к соседям был настолько остр, что Володя и его друзья забирались под крышу и на саму крышу. Вокруг тюрьмы, как на границе, была полоска взрыхленной земли. Контрольная. Под вопли часовых с четырех вышек ребятня умудрялась пробежаться по нейтральной полосе.
На белом мраморе мемориальной доски Володя Адеев в числе других прочитал имя Грина. Позже через его руки прошли все книги писателя. Он находил в них рассказы, главы романов и повестей, содержание которых не оставляли сомнений: это — Севастополь.
Еще одна догадка касается Лисса. Лоцман Битт-Бой из Зурбагана переплыл в этот городок на нанятом ялике. Зурбаган — Севастополь, Лисс — Корабельная сторона. Санриоль стоит на месте, где большая река впадает в море. В Крыму Черная — самая полноводная река. Когда-то по ней ближе к Свято-Климентовскому монастырю и крепости над ним подплывали корабли. Санриоль, выходит, — Инкерман. Иного не дано. Гриновский каскад Теллурии Владимир Васильевич вычислил в ближайших окрестностях Передового.
Владимир Адеев написал серию картин. С них струится дух произведений любимого писателя. Их выставки в Феодосийском музее Александра Грина и в Севастополе произвели сенсацию.
Долгие годы Владимир Васильевич вынашивал мысль оформить музейную комнату в каземате бывшей Севастопольской тюрьмы. Казалось, такая возможность не представится никогда. Но то, чего очень сильно жаждешь, обязательно придет.
Бывшая тюрьма отошла коммерческой структуре на определенных условиях. В частности, новые хозяева должны были уступить городу комнату. Вот за нее крепко и ухватился Владимир Адеев. Он выбрал полуподвальный каземат размером два на три метра. Не о нем ли писал Александр Грин: "Меня в виде наказания (после попытки побега. — Автор) сунули в нижнюю камеру. Там решетка была на уровне с землей"? Но не этот признак был определяющим. В каземате, на который положил глаз Владимир Васильевич, были на месте и бронированная дверь, и откидная кровать, и металлический щиток для отопления, — все, как сто лет назад.
Художник просил ничего не трогать, все оставить как есть. Для музея это важно. Владимиру Васильевичу была обещана неприкосновенность раритетов. Каковы же были его удивление и возмущение, когда подлинные тюремные дверь и кровать все-таки выдрали "с мясом" и неведомо куда дели. В каземате провели расхожий среди предпринимателей мещанский "евроремонт".
Деваться некуда. Надо приспосабливаться к создавшейся реальности. Владимир Адеев расписал стены. Получилась обрамленная морем карта придуманной писателем страны Гринландии. На ней — бухты, заливы, горы, леса и города с экзотическими названиями: Зурбаган, Лисс, Санриоль, Покет, Гель-Гью… Для музейной комнаты художник написал великолепный портрет. На нем — Александр Грин. А за его спиной — словно сошедшая с его книг иллюстрация — вид нашей Аполлоновой балки. Пригодились и бытовые предметы вековой давности.
Владимир Адеев работал не один. Ведущий научный сотрудник Национального музея героической обороны и освобождения Севастополя Ольга Завгородняя написала толковую историческую справку по истории бывшей Севастопольской тюрьмы и ее наиболее известных сидельцах. Музей также предоставил копии исторических фотографий. На них запечатлены моменты митинга у ворот тюрьмы 18 октября 1905 года, момент похорон жертв расправы с его участниками 20 октября 1905 года.
Со снимка на нас смотрит Елена Бибергаль — лидер севастопольских эсеров. Она организовала провалившийся побег Александра Грина из тюрьмы. Константин Цитович направлял подготовку подрыва стены. Через пролом в ней бежал В. Антонов-Овсиенко. В послевоенные годы с Константином Сергеевичем успел поговорить в Москве крымский писатель Николай Полотай. Об этом он написал в новелле "Красный шафер". А на фотографии в каземате К.С. Цитович запечатлен в цветущие молодые годы. Ольгой Анатольевной предложены в экспозицию выдержки из свидетельских показаний С.И. Неведровой. У нее Александр Грин снимал комнату в доме на улице Театральной, 6 (сейчас улица Шмидта).
В экспозиции музейной комнаты насчитывается 75 экспонатов. 40 из них — из фондов Национального музея героической обороны и освобождения Севастополя.
…На предстоящую пятницу, 20 августа, намечена церемония открытия музейной комнаты. Она приурочена к 130-летию Александра Грина. Событие примечательно тем, что это будет пока единственная в нашем городе, через который прошла почти вся отечественная литература, музейная комната, главным героем экспозиции которой является писатель.
