19o
Порою жизнь того или иного светоча культуры нашей, говорят, уже третьей по счету цивилизации, чья звезда незаслуженно долгие годы затенялась на небосклоне всемирного признания, чье профессиональное "стило" — будь это волшебное слово или чарующая кисть, гениальный резец или божественное соитие нот в музыкальном шедевре, не менее таинственна, зазеркальна и парадоксальна, нежели обреченные на бессмертие творения Мастера…
Эта сентенция в полной мере соответствует облику нашего соотечественника, которому и посвящается этот очерк.
Завтра исполняется очередная годовщина со дня рождения талантливейшего русского поэта и писателя, "канатоходца" серебряного века (по определению Иосифа Бродского), балансирующего и по сей день над привередливым потоком литературоведческой славистики в гордом одиночестве на некоем метафорическом канате, сплетенном из его бесподобных 16 романов и более трех сотен стихов, — Владимира Владимировича Набокова.
В апреле (налицо нормальный событийный повод) ровно 85 лет назад российский писатель-эмигрант В.Сирин (он же — В.Набоков) сдал в печать свой первый роман "Машенька", в котором немалое место занимают воспоминания автобиографического плана, касающиеся реалий нашего с вами Севастополя. Существует в специальной периодике некоторое разночтение относительно того, когда именно вынужденные избрать путь эмиграции члены семейства потомственных столбовых дворян Набоковых приехали в наш город весной 1919 года, где жили, в какой день и на чем спешно бежали из охваченного огнем братоубийственной распри многострадального Севастополя.
В этой публикации мы постараемся, конечно же, внести на сей счет определенную ясность. А пока… пока обратимся к неординарному, неповторимому явлению в отечественной литературе — писателю-кентавру Владимиру Набокову.
ВОЛШЕБНЫЕ УЗЛЫ ПАМЯТИ
Итак, почему "кентавр"? По крайней мере, по двум причинам. Уроженец Санкт-Петербурга, Набоков, вынужденный эмигрировать из России на Запад в свои неполные 20 лет, всю жизнь хранил трепетную память о Родине и является одним из замечательных представителей русскоязычной литературной традиции ХХ века, "века бездорожья", как он назвал его в стихотворении "Россия". В то же время этот человек, прожив два десятилетия в Америке, по праву считается и мэтром американской беллетристики: его романы написаны на прекраснейшем английском языке по всем канонам викторианского Кембриджа.
Но этим "кентавризм" Набокова не исчерпан. Почему он избрал для себя такой вот, не совсем, согласимся, удобоваримый псевдоним — В.Сирин? Ассоциации, право слово, приходят на ум далеко не респектабельные. И все же… Сирин в старославянских легендах — райская птица с головой и грудью девы. К ассоциациям напрашивается и мудрый, совиный, к слову, абрис. Самые же древние изображения этой сладкозвучной русалки, кстати, сохранились на найденных артефактах седого Херсонеса — височных женских кольцах…
Знал ли об этой детали Владимир Набоков, покинув Крым? Вряд ли. Хотя слово "деталь" характеризует доминантную особенность его литературного таланта: он обладал даром так пристально всматриваться в окружающий его микромир, что читатель порой с изумлением себя спрашивал: "Господи, я тоже интуитивно ощущал всегда именно эту связь между пылинкой и былинкой, но чтобы так поэтически, ювелирно все это передать, увязать и воспеть?!"
К слову, первое свое стихотворение В.Набоков создал в 14 лет, одухотворив "каплю росы, стекающую с листа сирени". И не отсюда ли, может статься, родом В. Сирин? Вопрос…
Неповторимо место Владимира Набокова в отечественной литературе. Второго такого поистине нет. Хотя этот художник и "произвел на свет", между прочим, невероятное количество… двойников. Разумеется, биологический аспект оставим за бортом нашего рассказа. Речь идет о теме зеркального раздвоения личности в творениях Набокова. Он и герой своего любого романа, он и автор. Он всё в своей жизни и творчестве как бы делит на половинки, мучительно остерегаясь проявления ассимметрии, скажем, в одном из извивов крыла его любимейших по жизни бабочек. Эти чешуекрылые плавно и грациозно, кстати, барражируют над разнотравьем страниц почти всех его романов и иных стихотворений. Они сыграли, увы, и роковую роль в далеко не торжественном апофеозе его жизни: охотясь с сачком в руке за очередным капризным махаоном в горах близ Давоса, Набоков оступился, сильно ушибся, и в конце концов местные эскулапы его "залечили". Сын Дмитрий в своих воспоминаниях писал, что последние слова умирающего Набокова были обращены к Полуденному краю — нашему жаркому Крыму…
…В коллекции бабочек В. Набокова (4324 экз.), подаренной им Зоологическому музею Лозаннского университета, есть и одинаковые экземпляры, но расположены они в двух проекциях. К чему бы это? Писатель полагал, что вся Вселенная дает "мажордомам" земного порядка как бы карт-бланш в противодействии катаклизмам, т.е предполагается, что некий мистический код как ключ к синхронности времени — физическому процессу — хранится в феномене зеркальной сущности двойников. Ни дать, ни взять, кстати, теория современника В. Набокова — знаменитого нашего астрофизика Н. Козырева…
Вот и бабочка Владислава Ходасевича, "пожизненная, почти болезненная привязанность Набокова" виделась ему в двух измерениях, строго симметрично.
Но всегда ли и во всем срабатывает этот механизм узнавания факта наслоения одного временного пласта на другой? Набоков непреклонен. В 6-й главе романа "Другие берега" он пишет: "Признаюсь, я не верю в мимолетность времени… Этот волшебный ковер я научился складывать так, чтобы один узор приходился на другой".
Представляется, что автором "Лолиты" был, наверное, найден уникальный, невероятно стереоскопический угол зрения, учитывая, что с годами память, как и зрение, у некоторых из нас становится дальнозоркой…
…Эти его суждения о таинствах человеческой памяти, обращенной в глубь прожитой жизни, как ни в чем ином совпадают с озорным афоризмом великого Эйнштейна. На вопрос о причинах разной скорости времени он ответил так: "Если вы держите на коленях очаровательную девушку, то вам даже час покажется минутой. А если вас посадить на горячую плиту, то и минута покажется целым часом. В этом суть моей теории относительности…"
ПУТИ И ПУТЫ ТАЛАНТА
Набоков был ужасно привередлив, когда речь заходила о выборе между обыденностью и таинством. Он во всем искал некий тайный смысл, тот самый волшебный контрапункт, который отделял бы свободную творческую личность от рабствующей толпы, покорной беспредельщику-тирану. В то же время писатель глубоко презирал даже намек на гиперморализм в литературном процессе, считая, что читателю воздано самому делать какие-либо выводы после, скажем, прочтения гоголевских "Мертвых душ". О творчестве Николая Васильевича, к слову, он отзывался без обиняков так: "Его произведения, как и всякая великая литература, — это феномен языка, а не идей".
А нас чему учили в далекие 60-е? Что там маячит за унылым "все мы вышли из гоголевской шинели", за фразой, характеризующей беспросветную лень русского обывателя: "скучно на этом свете, господа"? Идеи неразвитого капитализма, увы…
…Тайный смысл Владимир Набоков угадывал во всем, опять же, сочленяя, умножая и деля строгие клеточки на шахматной доске — втором своем хобби. Разумеется, примеряя все искомое к реалиям собственной жизни, к причудам своего далеко не ангельского характера. Всего несколько ярких примеров. Он появился на свет в апреле 1899 г. Весьма гордился, что это произошло через 100 лет после рождения своего кумира, А.С. Пушкина, и в один день с У. Шекспиром. А далее открывается целая анфилада апрельских набоковских метаморфоз. Первый его роман "Машенька" сдан в печать в апреле 1926 г. Трагический исход из России в Константинополь — опять же, приходится на второй месяц весны. В апреле 1926 г. в Берлине, на книжном "развале", в последний день апреля Набоков обнаружил 4-й том сочинений Г. Уэллса из разграбленной в России фамильной библиотеки. Через 100 лет после гибели Пушкина, в апреле 1937 г., в последний раз была опубликована статья В. Набокова в одном из парижских журналов под псевдонимом В. Сирин… Далее мир знал уже англоязычного писателя Набокова.
И, наконец (мы уже упоминали об этом) в апреле 1974-го — неудачная охота за бабочкой в горах под Давосом…
…Складывается впечатление, что все полотно жизни В. Набокова как бы уложено на спиралевидный каркас, на котором яркими пятнами в строгой последовательности пульсируют некие нумерологические маячки. Особенно интригует любимая Владимиром Владимировичем цифра 8 (кстати, число клеток на шахматной доске по горизонтали и вертикали). Родился Набоков 22.04.1899 г. (по новому стилю), т.е. сие событие пришлось на цифру 8. Количество созданных им романов на русском языке — 8, столько же — на английском (два крыла одной бабочки!). Его отец прожил всего-навсего 53 года (8). Трагическое происшествие под Давосом произошло с писателем 7.04.1977 г. (8). Опять же "восьмерка на боку" — чем не некий символ бесконечности существования литературного наследия В. Набокова, пока, хочется верить, "жив будет хоть один"… благодарный читатель.
В этой связи, кстати, нелишней покажется такая ремарка: бабочки в полете не просто машут крыльями вверх-вниз, а совершают движения, напоминающие (правильно мыслите, уважаемый читатель!) восьмерку…
А чего стоит очень даже симметричная хроника странствий в его судьбе? Без малого двадцать лет — в России. Двадцать лет — в Европе. Двадцать лет — в Америке. Остановимся…
С ШАХМАТНОЙ ДОСКОЙ ПОД МЫШКОЙ…
Прежде чем перейти к теме "В. Набоков в Крыму и Севастополе", еще раз соразмерим неповторимый, сложный стиль писателя и поэта В. Набокова (это всегда поток изящных метафор, каламбуров, сочных созвучий, глубочайший анализ эмоционального состояния героя, полное отрицание какой-либо морали, важности общественного мнения) с некоторыми парадоксами из его личной жизни.
Итак. Кто был его литературным учителем? Две яркие личности, две символические створки одного поэтического "складня" — Андрей Белый и Саша Черный.
В чем чуть было не последовал В. Набоков примеру Николаю Васильевичу Гоголю? Еще минута — и он бы сжог жемчужину своего литературного наследия — роман "Лолита". Благо его "декабристка" — жена Вера Евсеевна Слоним — повисла на руке мужа в метре от пылающего камина.
…В 1934 году в одном из номеров берлинского отеля поздней ночью В.Набоков играет со сводным братом Г.Гессеном в шахматы. Прервать партию "дозволялось" разве что землетрясению или пожару — такой царствовал порядок в семье Набоковых. А в это время во второй комнате гостиничного номера его жена Вера собралась…рожать. Подруга, пришедшая в гости, спешно собирает вещи, шепотом по телефону вызывает такси, и через 2 часа верная супруга производит на свет сына Дмитрия в отдаленной частной клинике. Партия была, однако, доиграна без перекуров…
И в завершение — всего несколько штрихов. Владимир Набоков не признавал никакой музыки, не переваривал "шум". В церковь не ходил, хотя и причислял себя к "рыцарям рати Христовой", веруя в некую Силу небесную. Как-то, впрочем, обронил: "Человек создал Бога. Обратное надо еще доказать".
На лекциях по русской литературе часто вычерчивал на доске схемы: вагона, в котором ехала Анна Каренина; полянки на Черной речке, где стрелялись Ленский и Онегин. Мог прочесть "не ту" лекцию (рассеян был не по годам), не признавал естественного права на собственный дом, т.к., несмотря на солидные гонорары за издание романов, считал, что все капитальное, родовое осталось за пирсом пылающей Графской пристани в Севастополе, от которой в 1919 г. отчалил его пароход. А потому Вл. Набоков сменил на своем эмигрантском веку… 50 отелей. Кстати, во многие въезжал по накатанной схеме: впереди шествовал глава семейства, зажав под мышкой шахматную доску, а сзади тащила волоком два горбатых чемодана бедная Вера…
"РОЗА, ДАННАЯ МНЕ БОГОМ…"
Так поэтически возвысил Крым в одноименной поэме Владимир Владимирович Набоков. Много и весьма добротно в мемуарной литературе описаны крымские мытарства многодетной семьи старшего Набокова — министра юстиции в краевом правительстве Тавриды. Будущее светило американской изящной словесности, юный Набоков жил с 1917 г. в Гаспре, потом — в Ливадии, где перечитал тысячи страниц редчайших фолиантов из царской библиотеки и где, кстати, впервые, как бы окунувшись в терпкие волны инсайта, "ощутил горечь и вдохновение изгнания".
Но "тупая опасность плелась" за семейством Набоковых вплоть до апреля 1919 г. В различных источниках, к сожалению, методом "тыка" устанавливается якобы точная дата приезда Владимира Владимировича в наш город. Интернет в статье "Владимир Набоков. Краткая хроника жизни" без всяких сомнений выдает: "Март 1919 г. — семья Набоковых покидает Севастополь, где жили практически на чемоданах два месяца". В эссе известного в нашем регионе краеведа ("Слава Севастополя" за 14.01.2006 г.) указана дата отплытия семей министров краевого правительства Крыма (в т.ч. и В.В. Набокова) — 28 апреля 1919 г.
Всё это — полная чушь. И явно автобиографического плана ссылки в романе "Машенька", и датировка чисто севастопольских стихотворений свидетельствуют о том, что Владимир Набоков из Симферополя приехал сюда 8 апреля на автомобиле (3 апреля подпольщики взорвали инкерманский железнодорожный мост, а 9 апреля союзники уничтожили деревянный мост на Черной речке по шоссе Симферополь — Севастополь).
Где останавливался? Тут вновь идут несостыковки. Фигурируют две гостиницы — "Метрополь" и Киста. Приходишь, однако, к выводу, что все-таки будущий всемирно известный писатель-эмигрант неделю в Севастополе прожил в первоклассной гостинице Киста. Прикинем: "Он приехал в Севастополь, еще полный… радости, и, оставив чемодан в белокаменной гостинице Киста, спустился пьяный от туманного солнца и мутной боли в голове… к Графской пристани…"
Так уж всегда велось, что чемоданы гостей просто так, на хранение, в российских гостиницах при отсутствии мест никогда не принимали. Выходит все-таки, что семья Набоковых действительно обосновалась в "Метрополе", а вот старший сын "урвал" местечко в гостинице Киста.
Не вызывает никаких сомнений, что крымское краевое правительство, в т.ч. и Набоков-старший с домочадцами, покинули именно 15 апреля 1919 г. на греческом суденышке "Надежда" негостеприимный пыльный Севастополь с конечным пунктом назначения — Пирей. Вечером на пароход погрузил несколько тонн сухофруктов севастопольский торговец А. Коста, владелец самого крупного магазина "Фрукты и свежие овощи", располагавшегося на 3-й Продольной улице в Артслободке.
Заметим, что везти сухофрукты из Крыма на берег турецкий — это во все времена было накладно и нецелесообразно. Но только не в обстановке, когда пушкари Заднепровской красной дивизии уже методично обстреливали Севастополь и когда даже каждый мелкий буржуа в городе прекрасно осознавал, что грядет экспроприация…
Понимал безысходность своего положения и молодой Набоков. О Родине, о Севастополе он потом писал: "Тебя покинул я во мраке, качаясь, огненные знаки в туманном небе спор вели…" Это он — об Инкерманском маячном створе. Или, впрочем, о другом — об огненных всполохах артобстрелов над уходящим в ночь судном, о небе, где беспорядочно и тупо что-то нащупывали "белорукавные" прожектора…
В ту ночь под гортанные в медный рупор изрыгаемые матерные команды смуглого "шнапс-капитана" "Надежды" молодой Набоков мысленно обратился к Божьей помощи. В стихотворении "Архангел" он просит "наставника неземного в попутчики", чтобы тот вывел его "из чуждой темноты". А дабы как-то отвлечься от мыслей об оставшихся за Графской пристанью ужасах "презренного и мерзостного террора, установленного Лениным", он уселся с отцом за шахматную доску. В его походном чемодане вперемешку с белыми гетрами, теннисными туфлями, котелком и прадедовской тростью лежал в жестянке с туалетным тальком мешочек с севастопольской землей.
Апостол, — скажу я, — пропусти мя".
Перед ним развяжу я узел свой:
Два-три заката, женское имя
И темная горсточка земли родной.
(Стихотворение, навеянное Севастополем).
…Он всю свою жизнь на "других берегах" был "одержим памятью", мечтая хотя бы о кратком возвращении на Родину. В романе "Смотри на арлекины!" его герой, писатель-эмигрант, отращивает бороду и тайно летит в "звериную Россию" с поддельным паспортом. И возвращается в Лозанну в 1974 г. невероятно разочарованным: его в родном Питере никто не помнит и знать не знает. Как, впрочем, и суперзнаменитого тогда в Новом Свете дамского угодника, писателя и сценариста американца Сидни Шелдона, романы и сценарии которого уже изданы в мире в количестве 300 млн экземпляров.
…Спустя, опять же, так излюбленный Набоковым временной интервал (столетие после его дня рождения весной 1999 г. на Ассамблее ЮНЕСКО было принято решение о том, что 21 марта следует считать Всемирным днем поэзии. А в 2000 году в урочный день с большой сцены Театра на Таганке в Москве наш великий режиссер Юрий Любимов в своей речи в числе первых десяти после А.С. Пушкина назвал любимейшим национальным поэтом и Владимира Владимировича Набокова.
Вот так, спустя годы, защиту Лужина-Набокова от забвения взяла на себя многодетная и многострадальная, однако помнящая родство Россия.
Там я не раз весною дальней
Встречал, как счастье, луч начальный
И ветер сладостной зари…
Леонид СОМОВ.
P.S.: Более десяти лет назад в нашей газете был опубликован материал, в котором журналист Е. Юрздицкая призывала установить в Севастополе памятную доску и назвать какую-нибудь улицу в честь В. Набокова. Призыв этот безответен и поныне…
