18o
Право слово, ответить однозначно на заголовочный вопрос, увы, не представляется возможным. Для читателя же, смею надеяться, будет небезынтересной затравкой узнать, что стремительный "выход в прокат" самой феноменальной фигуры в истории отечественного кинематографа — нашего с вами земляка Александра Иосифовича Дранкова — начинался как-то с первого па на паркете скромного танцкласса в Севастополе, в здании будущего советского Гума, 95 лет назад. А в нынешнем году пионеру "первой русской фильмы" А.О. Дранкову исполняется 125 лет со дня рождения.
"МАРШАЛ" СЕНСАЦИИ МУЖАЛ В СЕВАСТОПОЛЕ
Почему, собственно говоря, "исполняется"? А точнее? Увы, почти все, что касается личности и биографии нашего знаменитого и весьма одиозного земляка, для историографов российского кино смутно видится в кисейном тумане легенд, анекдотов и полуправд. Известно, например, что родился он не то в январе, не то в октябре 1886 года в многодетной еврейской семье феодосийского мещанина Иосифа Дранкова. Впрочем, некоторые исследователи "старят" Абрама Дранкова (именно так он звался до 1913 года, до момента крещения, получив имя Александр) на целых шесть лет…
Будем, однако, придерживаться точки зрения маститого российского киноведа Валентины Роговой и остановимся на 1886-м…
Итак, Феодосия. Мусолящая копейки многодетная семья. Две сестры, вечный сокоечник — младший брат Лев. Образование Абрам Дранков получает минимальное — начальные классы в школе для бедных. Но неимоверное честолюбие с младых ногтей движет всеми "шестеренками" его неуемной, патологически склонной к авантюризму натуры.
После замужества старшей сестры Анны, уехавшей к супругу в Севастополь, он с братом на урезе столетий, в 1900-м, перебирается на постоянное место жительства под опеку зятя — севастопольского фотографа Герша Лемберга. Проживал он, кстати, неподалеку от первоклассной гостиницы "Петербургская", что блистала софитами по всему фасаду на ул. Б. Морской, 73, в одноэтажном домишке (сейчас здесь владения "НАДРА-банка").
Юношеские годы нашего героя проходят в обстановке набирающего вес на дрожжах модерна серебряного века. Молодой Дранков самостоятельно изучает французский, английский и поверхностно немецкий языки. Как-то в газете "Крымский вестник" натыкается на такое объявление: "Артист Императорского Петербургского балета Семен Пащенко дает уроки бальных и характерных танцев". И вот в доме бывшего танцовщика на ул. Екатерининской, 56, Дранков обучается тонкостям бальных и современных танцев — вальса, чарльстона, шимми, фокстрота, тустепа, зекуока…
Обладающий совершенным музыкальным слухом, а заодно — и бархатным тенором, верткий, вездесущий, умеющий виртуозно играть на фоно, баяне, трубе и флейте, а если требовали того кураж и антураж, — и на гребенке, стаканах, бутылках, — Дранков уже через месяц не нуждается в услугах своего балетного гуру — Пащенко, более того — открывает собственный танцкласс. Располагался он у нас в Доме Анненкова (ныне Маяковского, 8) на втором этаже, напротив трактира. Выручка от этого, самого первого из дальнейших бесчисленных коммерческих проектов Александра Иосифовича с лихвой покрывала все нужды его семейства и затраты на аренду у московского капиталиста Чумакова танцевального зала с тапером.
Потекли денежки, появились у него и многочисленные, безоглядно влюбленные в своего "милого друга" ученицы.
Надо заметить, что Дранков был по жизни абсолютно феноменальным бонвиваном. При всем том, что он, несомненно, еще в "глубокой юности" проявлял задатки отчаянного кутилы и успешно претендовал на лавры провинциального донжуана, Дранков никогда не курил, пил весьма умеренно и всегда остерегался "романов с продолжением". Может быть, поэтому, неотчетливо, правда, но известно, что когда-то у него была-таки жена Нина. Но детьми он так и не обзавелся…
…Как-то вечером, за чашкой чая молодой, энергичный и неуемный родственник Герша Лемберга попросил его дать несколько уроков фотодела ему и брату Левушке. Тот согласился. Всего лишь полмесяца хватило Абраму Дранкову, чтобы в совершенстве овладеть невероятно модным в начале ХХ века искусством "электрофотографии". Уже к 1904 году у него не было отбоя от заказов и воздыхательниц. Он слыл в Севастополе супергламурным модником, одевался вызывающе, его фотосессии имели ошеломляющий успех.
В силу чего? Казалось, у "парадоксов друга" было мало природных шансов затыкать за пояс "глянцевых" красавчиков и заморских шоколадных мачо. Обиженный ростом, постоянно жестикулирующий, потный, рыжий, отчаянно и беспросветно наглый, великий хвастун, любитель фальшивой мишуры, брызгающий слюной при разговоре, севастопольский Ноздрев, казалось, был обречен производить исключительно отталкивающий эффект на окружающих.
Ан нет…
При расставании с зятем зимой 1905 года, собираясь всерьез покорять амбициозный и надменный Петербург, Абрам Дранков выдал родичу знаковую фразу: "Ты научил меня фотографии, вот через год посмотришь, как я твою специальность использую".
Даже самые смелые гипотетические последствия этого инсайта "нервно дымят за сараем" супротив того, чего уже и в самом деле через год достиг этот удивительный человек, который, право слово, был всегда готов снять урожай даже… с биополя.
Он являл собой уникальный пример гремучего суррогата несомненного коммерческого таланта и коммуникабельности, эпатажа и хабальничества, невероятной самонадеянности и нечистоплотности при расчетах в делах, отсутствия даже намека на самолюбие, если коммерческая сделка обещала мгновенный дармовой барыш.
ПАПА РОССИЙСКИХ ПАПАРАЦЦИ
Начало 1906 года. Абрам Дранков вкладывает весь свой "натанцованный" в Севастополе капитал в крохотное петербургское фотоателье. Уже через месяц, руководствуясь своим фантасмагорическим чутьем на "новье", он отправляется с компаньоном-англичанином в Лондон и привозит в Россию первую электрическую осветительную аппаратуру и зеркальную фотокамеру для, опять же, пионерского предприятия — производства моментальных снимков.
Известность его растет невероятными темпами. Он слывет мастером жесткого, "обнаженного" фоторепортажа. Его хроникальные сюжеты, как говорится, с колес ставятся в номер в лондонской The Times, в официальных парижских изданиях.
Но куда большую востребованность обретают плоды его мастерства "подглядывать в щелку" за сильными и знаменитыми мира сего. "Моменталист" Тацио Секкьяроли, прототип феллининского фотографа Папараццо из "Сладкой жизни", — просто приготовишка из ясельной группы детсада в сравнении с рыжим "арапом" из Севастополя, который мог по случаю в огромном букете хризантем запросто упрятать фотокамеру или пролежать в сточной канаве целый час, ожидая появления члена царской семьи на конной прогулке.
Поистине сенсационной бомбой оказалась поимка Дранковым в объектив в полный рост "великого старца" России — Льва Николаевича Толстого. Живой классик терпеть не мог фотографироваться, и назойливый папа всех будущих папарацци при первом визите оказался с позором изгнанным за пределы Ясной Поляны…
Дело было зимой 1908 года. Готовясь к продуманной до мелочей "вылазке", российский Тацио оделся потеплее, задами пробрался к деревянному сортиру в саду усадьбы и, дожидаясь момента, надежно "окопался" там в позе буквы "Г", просунув предварительно фотообъектив в фигурную прорезь двери.
"Холодеть на работе" пришлось довольно долго. Но вот, четко по яснополянскому распорядку дня, вдали, на заснеженной дорожке, показалась, наконец, фигура знаменитого автора "Севастопольских рассказов". Видимо, уловив какие-то звуки (будущий праотец папарацци изрядно подустал, переминаясь с ноги на ногу), Лев Николаевич подошел к двери туалета и дернул было ручку на себя. Не тут-то было! Фотосъемку удачливый "моменталист" закончил, но дверь сортира оборонял усердно.
…Грянул очередной скандал. Но спустя час, когда эпатажный рыжий малый, убедительно брызгая слюной, продемонстрировал свою готовую продукцию всем домочадцам Л.Н. Толстого, уже отогревшийся у камина классик оттаял. Более того, свершилось невообразимое — этому назойливому уличному приставале было дозволено впредь вести фотолетопись семейного быта именитого графа. Известный мемуарист и знаток российского искусства Виктор Шкловский так оценил сей "подвиг": "Я изучал биографию Толстого… Но в кадрах, снятых Дранковым, я увидел в отношениях Толстого и Софьи Андреевны для меня нечто новое".
Однако не только фотофиксацией непарадных сторон жизни Толстого навсегда прославился наш герой. На острове Капри он успешно "подстерег" Максима Горького в домашнем одеянии на веранде, за что разгневанный основоположник пролетарской литературы выхватил у нахала кассету и попытался реквизировать пленку.
Их поединок завершился победой молодости. А в рекламном ролике, обошедшем добрых полсотни печатных изданий России и Европы, было как бы между прочим живо рассказано, как добывалось это уникальное фотоизделие, с ремаркой: "Кому на Руси жить хорошо, тому и на Капри живется неплохо".
Еще одним сенсационным фоторепортажем прославился этот напористый и неутомимый провокатор от фотоиндустрии, когда сподобился пробраться в родительскую вотчину Столыпиных в Средниково, ухватив пикантный момент обмывания всесильным премьером со товарищи шведской награды — ордена "Большой Крест". Скандал удалось притушить лишь тем, что приставка к фамилии Дранкова — "поставщик Двора Его Императорского Величества" (был удостоен за весьма удачные снимки из жизни венценосной семьи) — предполагала нежелательность какой-либо дискредитации носителя этого звания. А фишка дранковского "мероприятия" заключалась в том, что Петр Аркадьевич вообще-то по жизни не пил. А тут с бокалом! И вовсе не важно, что в нем был налит гренадин…
…Главная фотостудия в числе целых пятидесяти открытых Дранковым в Петербурге "электрофотографий" располагалась на Невском проспекте, 82. Народ валил сюда толпами. Хозяин сумел играючи заткнуть за пояс всех фотографов традиционной школы, снимавших дотоле лишь при солнечном освещении.
В заведениях будущего короля отечественной киноиндустрии в режиме нон-стоп клиентов встречали безукоризненно сложенные, как на подбор смазливые пишбарышни в откровенно вызывающих нарядах. По отзывам современников, эти девицы, втайне жаждущие попасть в героини очередных кинохроник, как правило, были "проапробированы" в постели неутомимого Казановы-1910 на предмет их профпригодности…
Все здесь, на Невском проспекте, 82, и в других заведениях делали нанятые ассистенты и операторы. А сам Дранков изредка позволял себе "появляться на работе", сходя со ступенек самого роскошного в столице лимузина канареечного цвета с серебряными фигурками двух целующихся павлинов на капоте.
Александр Иосифович любил поражать воображение окружающих высоченным цилиндром на голове, галстуком-фокстротом, перчатками цвета феррари. В качестве курьеров невесть откуда он выкопал негритенка и элегантного загадочного корейца.
Взяв на вооружение американский поведенческий стереотип, обладая порой просто волчьим чутьем на все "писки" тогдашней высокой моды и на "жареное", наш земляк стал самой одиозной фигурой столичного бомонда, за что нередко бывал подвергнут печатному остракизму. Оно и понятно: золотые шпоры не цепляют на кирзачи нижегородской выделки…
Кстати, есть резон подчеркнуть, что Дранков газет, где не было его рекламы, не читал и продолжал ничем не гнушаться, добывая свои сенсации. И его любимой ссылкой на пример удачливых деловаров уже времен посточаковских и далеко за сто лет после покоренья Крыма был некий начальник охраны Зимнего, который умудрился продать на корню весь дворец заезжему америкосу. Под распиской, к слову, было начертано по-русски следующее: "Дураков не сеют и не жнут. Они сами плодятся…"
…Достаточно настырная ядовитая газетная "акула" сумела-таки и подслушать, и задокументировать в одном из еженедельников Петербурга такой монолог Дранкова, в поте лица занятого добыванием очередного куска хлеба насущного: "Господа, расступитесь! Эй, картуз, куда прешь? Мадам, у вас хорошая шляпка, но зачем же лезть в объектив? Мосье квартальный, вот вам за труд! Ваше благородие, поощрите этого засранца зуботычиной. Осади, осади назад!"
Таков он был, неподражаемый земляк — Абрам Дранков…
ВСЕ НАШИ ДЕТЕКТИВЫ — РОДОМ ИЗ "СОНЬКИ…"
И все же в плане обзора общей истории мирового искусства кино Александр Иосифович навсегда "запечатлел" свою особу, думается, не совсем еще оцененным вкладом в развитие отечественного коммерческого кинематографа. Осенью 1907 года он выехал в Париж с целью изучить всю подноготную киноимперии братьев Пате. Благодаря финансовой поддержке всесильного купеческого магната А. Путилина Дранков приобретает во Франции съемочную камеру и всецело отдается совершенно новому для России делу — "движущейся фотографии".
Свои творения он умудрялся порой впаривать одновременно двум театровладельцам, пуская "на дрезине перед паровозом" мощную рекламу — предтечу, кстати, нынешних биллбордов, которая на треть состояла из откровенного вранья. Так, в ходе очередной сделки он неизменно упоминал о том, что именно эту ленту якобы снимали операторы экстракласса из Буэнос-Айреса или Парижа. А главная "пенка" заключалась в рекламе изображений увеличенных лунных кратеров, которые-де удалось заполучить с помощью чудесной зеркальной зрительной трубы, оснащенной найденной недавно, спустя 300 лет после исчезновения, особой линзы Торричелли, секрет изготовления которой якобы попал в руки "партнеров Вашего покорного слуги". Бутафорщина так и сочилась из всех его гигантских рекламных щитов.
Самолично делегировав себя от имени России на первую Международную синематографическую промышленную выставку в Гамбурге, он вернулся оттуда с идеей создать самый первый ультрапатриотический российский игровой фильм. И 15 октября 1908 г. в Петербурге сигнальный показ этой "фильмы" — "Стенька Разин" (Понизовая вольница)" состоялся. Причем впервые в России картина сопровождалась граммофонной озвучкой.
Верный себе, перед премьерой Дранков выпалил во все центральные российские СМИ мощные рекламные ракеты, завершив их текст такой фразой: "Принимая во внимание обилие запросов, а отсюда — вероятность на большое количество заказов, просим с таковыми поспешить, делая их телеграфно".
Хотя этот фильм вообще-то создавался кустарным методом, успех его оказался оглушительным. И, подумывая о расширении своей финансовой базы, Александр Иосифович в 1912 году, заручившись покровительством миллионера-костюмера А. Талдыкина, перебирается в Белокаменную. Уже к концу 1914 года этот оборотистый бизнесмен, как его назвали бы сегодня, сумел выпустить около 100 авантюрных и комических кинолент…
А теперь есть резон только бегло перечислить все те его достижения в отечественном и мировом кинематографе, которыми он регулярно ошеломлял окружающих вплоть до величайшего апперкота по его карьере — февральской революции 1917 года.
В 1914-1915 гг. в своем вечном соперничестве со знаменитым кинорежиссером Александром Ханжонковым он одержал убедительную, хотя и единственную над ним профессиональную победу — создал 1-й в истории нашего кино детективный сериал "Сонька — Золотая Ручка" — о знаменитой авантюристке ХIХ века Софье Блювштейн. Вся московская критика сошлась в едином мнении о том, что этот пионерский пилотный проект Дранкова — его самый главный профессиональный успех. И, кстати, знатоки не ошиблись.
А теперь хочется заранее извиниться перед читателями за многократность употребления слова "впервые". Итак, Дранков организовывает первый в России конкурс сценаристов, установив призовые премии от 100 до 500 рублей (огромные вообще-то деньги по тем временам!). На его творческом счету — и первые всероссийские курсы кинооператоров.
Прибавим сюда и первый на Руси хроникальный журнал "Обозрение России" (1910 г.).
В 1908 г. он создает — опять же первую в стране — кинокомедию "Усердный денщик". Выходит, Леонид Утесов, снимая своих "Веселых ребят", виртуально снимал и свою знаменитую пастушью шляпу перед Дранковым…
А чего стоит его ноу-хау, рождение совершенно оригинальной тогда рекламы — выпуск открыток с кадрами из фильмов, а также афишные огромные полотнища с фотофрагментами из кинохроники (что было придумано, кстати, впервые в мире).
…Борис Вольф, давний партнер Дранкова по кинопроизводству, писал: "Он не был джентльменом и тем человеком, которому можно верить. Но он хорошо понимал, из какого куска дерьма можно сделать миллион…"
ПОСЛЕДНИЕ ТИТРЫ
После Первой мировой войны квоты на экспорт сырой кинопленки из Англии стали жестко урезаться. Кинематографисты запаниковали. А тут подоспела и революция 1917 года. Очень, кстати, для Дранкова грянула она как-то некстати. И наш земляк пустился во все тяжкие в погоне за "золотым теленком". Правда, фортуна часто скалила зубы. В Москве, к примеру, при пустых залах он пытался устроить концерты уже прочно застывших в позе лебедя балерин. Перебравшись в Киев, рисковал жизнью, приторговывая фальшивыми бриллиантами. Затем — позорный провал в Одессе гастролей его "Театра интермедий" — людям тогда как-то было не до глупых шуток.
После ужаса одесских погромов он пароходом спешно ретируется в Ялту, а оттуда — весной 1920 года — в Константинополь.
Именно здесь Александр Дранков в последний раз успешно запускает экзотическую петарду своего неподражаемого таланта "из дерьма делать миллион". Это именно он организует знаменитые тараканьи бега (фильм "Бег". — Автор) для утех обездоленных российских белоэмигрантов, совершивших морем печально известный исход из Севастополя. И, кстати, снимает все "состязания" на кинокамеру.
Додумался великий комбинатор и до тараканьих ипподромов. Примадонна — прусак-мутант по кличке "Люби меня, Троцкий" — запрягалась в крохотную тележку, и устраивались скачки, в которых этот паразит неуклонно выбивался в лидеры…
Но все проходит. В 1923 году Дранков эмигрирует в Америку. Чем только он там не занимается! Снова становится уличным фотографом-"моменталистом", таскает сахар в мешках в порту Сан-Франциско, моет полы в публичном доме…
Были попытки зацепиться и в Голливуде. Но его дебютная лента "Августейший любовник", увы, остается пылиться на полке.
В 1930 году Дранков открывает ресторан в Голливуде. И опять — аут! Такая же участь постигает и его непрезентабельное уличное кафе.
…Александр Иосифович Дранков — скандально-эпатажный папахен отечественных папарацци и один из пионеров нашего синематографа — тихо скончался 3 января 1949 г. в г. Колма (под Сан-Франциско). Похороны оплатила еврейская община, на счете у покойного оставалось всего 380 долларов США. На кладбище — никаких ориентиров: ни плиты, ни камня, ни цветка, ни зеленой веточки. Лишь табличка с номером места — 29. Именно столько по зловещей иронии судьбы ему было лет, когда он достиг самого пика своей феноменальной и феерической карьеры первоходца немого кино в России.
…Оглядываясь на вехи авантюрной биографии нашего земляка, так и подмывает вспомнить первую заповедь великого Будды: "Самый большой враг в жизни человека — это он сам". Действительно, Александр Дранков далеко не в торжественном апофеозе киноспектакля, где в главной роли оказался он сам, поимел в сухом остатке то, что явилось прямым следствием симбиоза четырех "граций" в его характере: несомненно выдающегося художественного таланта, мертвой деловой хватки, фантасмагорического апломба и наглой, совершенно бессовестной саморекламы. Последнего в этом адском салате оказалось больше всего…
К слову, о рекламе. Его тезка — писатель Александр Грин, с которым он в далеком 1903-м ходил по одним и тем же севастопольским мостовым, как-то сказал: "Вся реклама мира основана на трех китах: "Хорошо, много и даром". Узнаете почерк?
…Один из великих магистров масонов "Сионского приората", писатель Виктор Гюго, к подножию бронзового памятника которому на о. Джерсее (Ламанш) раз в году самая красивая девушка острова возлагает веточку омелы — символ вечной любви живущих к уже давно ушедшим, как-то сказал: "Великие люди сами себе сооружают пьедестал; статую воздвигнет будущее".
И это о нем же, о Дранкове. Рыжий авантюрист родом из Крыма спустя более чем полвека после своего тихого ухода из жизни просто человеком из Сан-Франциско так и остался "глиняной заготовкой" для спорных исторических реминисценций на тему "Мировое кино и мы". А на воздвигнутом все-таки им пьедестале — лишь остатки бронзовой пыли. Той самой, которая извечно покрывает следы так и не ставших великими людей, позитивную роль которых на тернистом пути к своему прогрессу порою — по случаю — стыдливо и даже брезгливо человечество озвучивает разве что лаконичной ремаркой…
Но тем не менее…
