19o
То, что творческий вечер 27 ноября в театре им. Луначарского обещает быть незаурядным, я понял ещё в маршрутке. На остановке «Площадь Лазарева» сидевшая рядом со мной дама в строгой юбке и на каблуках выскочила и опрометью побежала по проспекту Нахимова. Как и меня, её ожидала встреча с писателем, сценаристом, драматургом, почти что демиургом телевидения — Эдвардом Радзинским.В фойе количество узнаваемых лиц культурного иконостаса нашего города зашкаливало. Тут тебе и писатели, и музыканты, и художники, и библиотекари, и музейщики, ну и, ясное дело, политики. И хотя официально впускали по пригласительным, строгие театральные бабушки-контролёры разводили руками: кивая на известных поручителей разных рангов и мастей, зрители неумолимо просачивались в зал. Энтузиазм и желание общения с кумиром были на самом высшем уровне.
Кумир оказался приятно пунктуален, появившись на сцене после третьего звонка в сопровождении не кого-нибудь, а самого мэра, Владимира Яцубы, и скромно стоял позади, пока Владимир Григорьевич произносил вступительную речь.
— Мы с Эдвардом познакомились в Киеве на встрече с представителями интеллигенции всей Украины, организованной посольством России в Украине. Мне особенно приятно, что именно Эдвард Радзинский открывает цикл литературных встреч, который пройдёт в нашем городе, особенно принимая во внимание, что Севастополь всегда был центром культурной общественности нашего государства, — несколько туманно, зато от души высказался Яцуба.
После этого к микрофону вышел сам Эдвард Станиславович, и… началось. Даром что небольшого роста, телеведущий нисколько не терялся на сцене, пышно убранной по случаю его визита: неимоверного размера рама, богатые драпировки, игриво позолоченные пальмочки и кресла в стиле ампир — декорации под стать обличительному пафосу писателя.
— Хорошо было Ною: в его жизни был всего лишь один потоп, — вспомнив слова Юрия Олеши, произнесённые ещё в 20-е годы, Радзинский применил их к нашим дням. — Мы с вами из страны многих потопов, когда на протяжении одной человеческой жизни сменилось сразу три цивилизации: царская, большевистская и нынешняя. У нас история всегда была политикой, обращённой в прошлое. Историк, как официант, должен был нести блюдо, угодное власти и сегодняшнему моменту. Между тем история — это карта для мореплавателя. И если места, где корабль потерпел крушение во имя полезнейших политических, патриотических целей, объявляются местами наших побед, это большая беда для страны. Она, как провинившийся школьник, будет повторять и повторять невыученный урок.
Не знаю, как вы, а я бы хотел, чтобы у меня в школе историю преподавал Эдвард Радзинский. И вовсе не из-за его профессиональных качеств историка (это чисто вузовское требование). Для учителя главное — увлечь ученика, пристрастить к познанию, сделать так, чтобы руки зачесались самому в книгу залезть. Севастопольцы слушали Радзинского с придыханием. Ещё бы! Разве можно не попасться на крючки, умело расставленные лектором? Ну, например, как вам такие высказывания:
"В нашей стране опасно начинать реформы, но ещё опаснее их останавливать. Реформы, как любой путь в свободу, — это путь через пустыню, обязательное обнищание народа, особенно в наших восточноевропейских условиях при наших капиталистах и чиновниках".
"Почему-то всему хорошему у нас не суждено доходить до конца. Одной рукой дадут, а другой отнимут".
"Запомните слова великого философа Бердяева: "Почему-то у нас, в России, интересы уравнения и распределения всегда превалируют над интересами творчества и созидания". Это что такое? А вот это: раскулачить кулака, расказачить казака, разъевреить олигарха".
Умеет Радзинский и классиков вспомнить к месту. Разве не современно звучит сегодня Некрасов?
Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона.
Бредит Америкой Русь,
К ней тяготея сердечно…
(…)
"Наш идеал, — говорят,
Заатлантический брат:
Бог его — тоже ведь доллар!.."
Правда! но разница в том:
Бог его — доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!
Особенно приятно, что Радзинский не скрывает: его подача исторического материала — всего лишь версия, требующая подтверждения. "Всё, что я говорю, нуждается в проверке и сомнении. Это история, она не есть приговор человека, она есть Его приговор", — сделав знак рукою вверх, завершил свой вечер Радзинский.
Единственный момент, очевидно, огорчивший зрителей, — малое время выступления Эдварда Станиславовича. Несмотря на два микрофона, выставленные в зале с расчетом на вопросы "из народа", час спустя после начала Радзинский поблагодарил слушателей, принял от мэра благодарность, букет и картину с видом на Приморский бульвар и недвусмысленно удалился со сцены. "И это всё?" — недоумённо переспрашивали друг друга зрители, готовые внимать кумиру ещё добрый час, а то и все два, и как-то нехотя отправлялись за куртками в гардероб.
Севастопольский бомонд был явно разочарован, но что делать? На фоне страшноватых политических намёков и аллюзий Радзинского сокращение его концерта выглядело не так печально, как могло бы.
