17o
«Севастополь. Историческая повесть» — ежегодник. Счет календарных лет и число вышедших книг серии обречены совпадать. Уже ушел в библиотеки, к читателям, ее десятый том. Десять лет, десять выпусков. Двойной юбилей.В просторном читальном зале библиотеки имени Л.Н. Толстого, где проходила презентация, вспомнился свежий случай знакомства с достаточно почтенной жительницей Севастополя. Ее детство протекало в довоенные годы в Польше. Позже эти территории отошли к Белоруссии. Тетя моей новой знакомой была замужем за… Палеологом — отпрыском, как он утверждал, династии византийских императоров. На этот счет он располагал некоторыми документами.
Палеологи правили империей с 1261 года до ее падения под натиском турок в трагичном для нее 1453 году. Последний император Византии, Константин ХI, успел выдать замуж свою племянницу Зою (Софию) за великого московского князя Ивана III Васильевича.
Время рассеяло потомков Палеологов по Европе и миру: если один из них осел в польской провинции, то что говорить о Париже. Не рискую ошибиться, сказав, что посол Франции в Санкт-Петербурге периода Октябрьского переворота Морис Палеолог — тоже далекий представитель византийского императорского рода.
Десятую книгу многотомника "Севастополь. Историческая повесть" открывают его дневниковые записи, относящиеся к переломному периоду мировой истории. На горбачевские перестройку и гласность пришлись публикации их фрагментов некоторыми газетами и журналами. Но вряд ли кому-либо попадали в руки более объемные подачи записок дипломата, чем нынче в "…Исторической повести".
С первых строк занимательные, полные драматизма заметки французского посла держат читателя в напряжении. В них улавливаешь мотивы общих судеб империй — прежде всего Византийской и Российской. Византия пала в 1453 году, Российская — лишилась некоторых территорий в 1917-м.
На памяти ныне живущих людей и 1991 год, когда происходили похожие процессы. Генетическая память продиктовала потомку византийских императоров слова, которые злободневны и сейчас. "Самый опасный зародыш, заключающийся в революции, — писал Морис Палеолог почти 95 лет назад, — развивается вот уже несколько дней с ужасающей быстротой. Финляндия, Лифляндия, Эстляндия, Польша, Литва, Украина, Грузия, Сибирь требуют для себя независимости или, по крайней мере, полной автономии. Что Россия обречена на федерализм, это вероятно. Она… стремится, ни больше ни меньше, как к национальному распаду".
1453 год от 1917-го отделяют 464 года. Но сценарий крушения империи похож. Только ли империи?. Печально, что 1917 год не научил человечество тому, что революции на долгие годы несут людям только лишения и страдания. Революция роз оставила Грузии известные проблемы территорий. Стоит ли и в будущем прибегать к силе в решении возникающих в обществе вопросов? Вчитайтесь в свидетельства думающего, одаренного зоркостью Мориса Палеолога. Он увидел, ощутил мгновенно образовавшуюся абсолютную пустоту в момент опасности вокруг царя и царицы. "При первом же натиске народного восстания, — писал французский посол в Санкт-Петербурге, — все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге в верности. Ни один из великих князей не поднялся на защиту священных особ царя и царицы: один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона… А между тем прямым долгом не только моральным, но и военным, для многих из них было окружить царя и царицу в опасности, пожертвовать собой для их спасения, по крайней мере, не покидать их в их великом несчастии".
Разве явления, подобные этим, не наблюдали мы, не участвовали сами в нечто подобном в приснопамятном 1991 году? Разве похожие события не происходят и сейчас, в момент перемен, на всех этажах властных и хозяйствующих структур.
После свершения переворота, названного Октябрьским, в северной столице, на Марсовом поле, хоронили его героев. Их останки поместили не в белые и желтые гробы, как велось по строжайшим неписаным правилам до сих пор в течение столетий, а в красные. Останки предали земле без церковного отпевания. Не потому ли и сейчас Марсово поле наводит ужас на людей, особенно в темное время суток. Побывавший на этом месте Морис Палеолог отметил в своем дневнике в пронзительной фразе о прошлом, настоящем и будущем. "То, что похоронили в красных гробах, — писал посол под свежими впечатлениями, — это все (обрати внимание, читатель. — Авт.) византийская и московская трагедия русского народа, это все прошлое святой Руси". Дипломату трудно далось слово "византийская". Поэтому в объемной рукописи ссылка на горький опыт его далеких предков встречается лишь однажды.
Морис Палеолог уже ощущал себя французом, европейцем. Судьба царя и царицы волновала его, но не больше, чем перспективы участия или неучастия России, — союзника Франции, в войне против Германии. "Да здравствует война!" — предлагает дипломат крикнуть вместе с ним студенту, который, размахивая красным флагом, на хорошем французском предлагал приветствовать русскую революцию. "Меня больше всего озадачивает война", — признался посол в откровенной беседе с главой Думы Родзянко. В предисловии по этому поводу у редколлегии были все основания написать: "Таков был посол — друг России. Но его записки — записки свидетеля бурных событий предреволюционных и революционных лет. Тем они и интересны современному читателю".
Влияние французов ощущалось и в ходе братоубийственной гражданской войны. На этой почве между главнокомандующим Русской армией бароном П.Н. Врангелем и самым видным военачальником его окружения, командиром 2-го корпуса генерал-лейтенантом Я.А. Слащовым, легла глубокая пропасть разногласий. Публикация в десятой книге многотомника "Севастополь. Историческая повесть" отрывков из оставленных Яковом Александровичем воспоминаний и некоторых документов той поры воспринимается как продолжение дневников Мориса Палеолога. Февральская, Октябрьская революции, Гражданская война — звенья одной цепи.
На представлении тома в помещении Центральной городской библиотеки имени Л.Н. Толстого о белом генерале Якове Слащове проникновенно говорил севастопольский литератор Аркадий Чикин. Он убежден, что полководческий талант, упорство и воля 35-летнего командира 2-го корпуса продлили сопротивление войск Врангеля в их противостоянии с армиями красных на целый год. Безусловно, воинство черного барона было обречено. Хотя, возможно, его конец мог быть иным, если бы главнокомандующий прислушался к настоятельным рекомендациям Якова Слащова вступить в переговоры с большевиками. П.Н. Врангель отверг советы генерала. Не без давления на главнокомандующего со стороны союзников, в том числе и французов.
"Тогда я почти ни во что не верил, — писал Я.А. Слащов. — Если меня спросят, за что я боролся и каково было мое настроение, я чистосердечно отвечу, что не знаю. Это было время, когда я переходил от отчаяния к надеждам, когда неоднократно решал все бросить и уйти, но сейчас же приходили соратники и начинали говорить о малодушии, о том, что нельзя бросать армию в тяжелый момент, что это — предательство своих. Возникал также вопрос, куда же ехать и на что жить за границей, которая, конечно, от беглеца отвернется, а может быть, и вышлет".
Сколько горечи в этих словах! Словно сквозь строки исповеди Якова Александровича на нас смотрит запредельно уставшими, затравленными глазами генерал Хлудов — персонаж кинофильма "Бег", поставленного по произведению Михаила Булгакова. Эту роль правдиво, убедительно сыграл Владислав Дворжецкий.
Севастопольцы выбили на граните имена почетных граждан города не только послереволюционной, но и дореволюционной поры. И первый вопрос к знакомому или вовсе неизвестному ялтинцу из уст Аркадия Чикина непременно касается Я.А. Слащова. Можно ли прочитать это имя где-то в центре курортной столицы Крыма, ведь в первых числах осени 1920 года Ялтинская городская дума приняла постановление о присвоении Якову Слащову звания почетного гражданина Ялты. Это решение почти совпадало с изданием П.Н. Врангелем приказа со словами: "Дорогому сердцу русских воинов генералу Слащову именоваться впредь Слащов-Крымский.
В этот период Яков Александрович оказался не у дел. Но подслащенная пилюля главнокомандующего не подействовала. Генерал решительно разоблачал казнокрадов, карьеристов, некомпетентных чиновников. Любопытно, что генералом Яковом Слащовым был предложен "проект необходимых мероприятий для разрешения украинского вопроса". Он, например, предлагал официально (односторонне) признать главным командованием право Украины на "автономное управление на началах общероссийской федерации", "организацию на территории Украины украинской регулярной армии", "установление для войсковых и повстанческих частей флага — национального желто-синего с бело-сине-красным углом".
Противостояние с А.В. Колчаком завершилось разжалованием Якова Слащова до рядовых. Опальный генерал был прощен Советской властью. Он преподавал на знаменитых командных курсах "Выстрел", пока в 1929 году не нашел свою смерть от рук убийцы. Есть свидетельства о том, что Яков Александрович встретил ее спокойно, презрев шанс спастись. Похоже, он покорился воле живых и мертвых, шеренгами промаршировавших через его жизнь.
Десятая книга "Севастополь. Историческая повесть" завершена публикацией изданной Яковом Слащовым в изгнании книги скромного объема "Требую суда общества и гласности. (Оборона и сдача Крыма). Мемуары и документы". К документам у нас полное доверие. Многие рапорты, приказы, письма составлялись в Севастополе. Третья ее глава так и озаглавлена: "В Севастополе". В частности, в Севастополе написан рапорт с объяснением причин отставки: "…участвовать в уничтожении моих людей не могу".
Одновременно с десятой книгой многотомника "Севастополь. Историческая повесть" в Центральной городской библиотеке им. Л.Н. Толстого были представлены вышедшие 41-й и 42-й номера литературно-исторического альманаха "Севастополь". Ему исполнилось 15 лет. За столь продолжительный, полный нелегких испытаний срок он мог прекратить свое существование по различным причинам. Но этого не случилось благодаря высокому творческому, духовному потенциалу нашего города, благодаря стараниям, верности художественному слову, подвижническому труду объединившегося вокруг альманаха круга творческих людей во главе с редактором Валентиной Фроловой. Обозреватели прозы (Виктор Лановенко) и поэзии (Валерий Воронин) вдвое-втрое перебрали отпущенное регламентом время, но все равно не успели излить все, чем были переполнены их души после ознакомления и анализа произведений, помещенных в двух последних номерах "Севастополя". Как могли поместиться в отведенные рамки слова, если в разделе "Проза" увидели свет произведения таких авторов, как Николай Тарасенко, Александр Волков, Николай Шестаков… Удивили и порадовали "Мемуары старого мальчика" Георгия Задорожникова.
Обозреватель высказал мнение, что с поэзией больше повезло 41-му номеру альманаха. Действительно везение, ведь в этой книжке сверкают имена: Тамара Дьяченко, Николай Ярко, Андрей Агарков, Сергей Овчаренко, Анатолий Масалов… И за 42-й номер вступились участники мероприятия. В нем нашлось место для подборок стихов любимых в городе поэтов — Марии Вергинской, Валерия Воронина, Юрия Бобылева, Ольги Золотокрыльцевой, Любови Матвеевой, Александра Федосеева… На месте оказались разделы "История. Документы и письма", "Из давнего, незабытого", "Страницы юмора", "Книжка в книжке"…
Десятая книга "Севастополь. Историческая повесть", а также свежие номера альманаха "Севастополь" поступили в библиотеки города. С ними уже ознакомились первые читатели.
