15o
Неожиданная вещь мне открылась: граф Л.Н. Толстой и с ним всё прогрессивное человечество гуманно жалели Анну Каренину, жалели Каренина и даже Вронского понимали, но кто за почти 140 лет подумал о печальной участи машиниста того паровоза, который задавил Анну?! Кто посочувствовал его психологической травме и драме начальственного разноса? Ах ты, говорили ему, сукин ты сын такой-то! Не сметь возражать, каналья, должон ты был успеть паровоз остановить, раз впереди графиня расположилась! Из-за тебя не спаслась бедняжка! А у машиниста семья, дети, не один баловень, как сейчас, а восемь всегда открытых ртов и, что естественно, всегда больная жена!
Я об этом подумал вечером на кухне. В это время излагала происшедшую с ней драму обстоятельств Пелагея Ивановна, соседка.
— У нас ведь, — начала она, отпив предложенного кофе, — нынче сильно гуманизируют отношение к преступникам, мол, сроки у них нестерпимые, сокращать их надо, чаще амнистировать, работу предлагать, но добровольно, кормить лучше, проветривать их, обиженных, телевизоры да занавесочки усилить в количестве! Слов нет, собачьи условия в камере надо разжижать, но не гуманизируют у нас отношение к потерпевшим! Меня два года назад на притемнённой улице ударил битой по голове молодой наркоман, я сомлела на минуту — успел он меня обчистить и снял дублёнку. Её особенно жалко: чтоб купить её, отказывала себе даже в пятицветной окраске волос, чтобы одного интересного мужчину потрясти до самого его основания, я ведь после первого мужа двадцать лет на выданье и всё никак не выдамся! И в хорошем кофе отказывала. Кстати, налейте ещё чашку, дайте, я сама кофе насыплю, вот так.
Да, надеялся он на мою потерю памяти, но у меня башка крепкая, и необыкновенные, скажу прямо, искры из глаз не помешали мне его разглядеть! И когда героическая милиция его на двадцатом эпизоде сцапала, предложили мне паршивца опознать среди других, так он первый закричал, мол, уберите её, уберите, я это, я, вы её глаза видите?! Она меня убьёт, сейчас же и убьёт, а вы должны мне, он кричит, теперь сохранить полное и сытое благополучие до суда и после! Да. Присудили ему вымещение мне убытков и моральный мой ущерб. Жду. Голова у меня от удара год гудела и шея так скрипела, что люди оглядывались. Но денежки мне не капали. Пишу в его исправительное заведение, возмущаюсь, мол, он у вас хлеб с маслом жуёт да каналы по "ящику" перебирает, а я оскорблена, ущемлена и неутешна! Я себе ещё кофе насыплю, вы далеко не отставляйте. Ой, у вас лицо искажается, прям в сторону съезжает! Не надо, берегите себя, а когда сами будете у кого в гостях — возместите себе! Да.
Отвечают мне, что работы с пошивом одежды из камуфляжной ткани на всех не хватает, а ваш обидчик вообще бывший филолог в испанском и в наших условиях применить его у нас пока нет сил. Я им в новом письме кричу, мол, как хотите заставьте, чтоб за два гуманных года он хоть половину бы возместил, ведь как выйдет, подлец, не станет он трудиться, пусть хоть из такой ткани шьёт наряды для испанского танца фламенко! Пишут, что идею опробовали, но таких танцоров у нас мало, а экспорт их в Испанию не пошёл, там своих заключенных из СНГ достаточно, и шьют они с удовольствием, получая приличные деньги для дома, для семьи, где их переводам радуются! И получила я за всё время десять гривен. Это мне отсчитали из его гонорара: у них самодеятельность хорошая, выехали под конвоем с платным концертом, а мой гопстопник там пел романсы типа "Отвори потихоньку калитку…"
Ну, думаю, паразит, подожди! Освободился он, вернулся, выследила я его, подстерегла в полумраке и шарахнула гантелей по затылку! И скрылась. Долго он в больнице лежал, и щека после дёргалась часто-часто, глянуть было потом одно удовольствие! Грабить его не стала, во-первых, я выше этого, во-вторых, люди приближались, но моральное возмещение получила — хотя бы частичное! Милиция меня не поймала — я ж новых эпизодов не повторяла. А найдут, так что ж, у нас гуманизма на всех не хватает, но заключённый уверенно смотрит в будущее, не то что потерпевший с напрочь истрёпанными нервами!
— Да, — говорю, — сильная у вас драма, Пелагея Ивановна. — Несправедливость к вам сродни участи машиниста паровоза, о котором не нашлось ни слова! Я на вас доносить не стану, лишь бы вы во вкус не вошли и ещё эпизодов не наделали под видом неутолённого материального возмещения! Обещаете не поддаться искушению, а?
Пелагея молча пятую чашку допила и ушла. Как раз темнело.
Тут я и вспомнил своё дело: денежки я уплатил за квартиру в новостройке, и даже показали мне её на чертеже на 20-м этаже, и даже котлован разрыли, а фирма вдруг обанкротилась. И приходил я к той яме смотреть на тот участок чистого неба голубого цвета, где был бы двадцатый этаж, и только снежинки в воздухе там таяли, как владельцы фирмы и мои денежки. И покосился я левым глазом на гантелю в углу. Темнеет ведь. А?
Эдуард УГУЛАВА.
Севастополь, 2012 г.
