9o
В нашем городе гостила кандидат исторических наук Ангелина Зедгенидзе — доцент Московского гуманитарного университета. В прошлом в течение трех десятков лет она трудилась в Национальном заповеднике «Херсонес Таврический». Этот период подарил Ангелине Андреевне встречи с широко известными людьми. В первой половине 60-х годов прошлого века, например, коллеги-«херсонеситы» командировали ее в Ялтинский дом творчества Союза писателей СССР с ответственным поручением: вручить Константину Паустовскому памятный сувенир — крупноформатную черно-белую фотографию базилики 1935 года и письмо. Послание было принято собранием ученых заповедника «Херсонес Таврический». Его написали в стиле античного декрета о проксении — акта на право беспрепятственного въезда и выезда в древний город. Так его авторы пожелали выразить свои добрые чувства в отношении Константина Георгиевича, в творческом наследии которого большое место отведено Севастополю, Херсонесу Таврическому. Речь также шла о самом главном. Коллектив заповедника сообщал о своем согласии принять у себя писателя на один-два года. «В тишине и близости херсонесских руин и моря…» он мечтал «отдохнуть и поработать, быть никем не замеченным и никем не осаждаемым».
С Ангелиной Андреевной беседует корреспондент «Славы Севастополя».
— В далекие 60-е годы прошлого века вас, Ангелина Андреевна, молодую, неотразимую, на стилизованных праздниках обряжали в одежды античной героини Гикии, которая спасла родной город от коварных врагов — боспорцев. Слышал, что и к знаменитому писателю вы явились в тунике по моде далекого-предалекого прошлого.
— Константин Паустовский — писатель-романтик. Значит, решил неведомо кто, и проксению обязана вручать девушка в наряде Гикии. Но Ялта — не Херсонес. Перед глазами писателя и его жены Татьяны Алексеевны я предстала в строгом деловом костюме. Хотя, согласна, уместна была бы и туника. Жаль, не решилась.
— Между вами состоялся разговор. О чем?
— Как могла, я отвечала на многочисленные вопросы Константина Георгиевича. Он спрашивал, чем мне интересен Херсонес, в чем я вижу его особенность. Были вопросы и посложнее, касающиеся, например, выбора эллинами места для города и его хоры — сельскохозяйственных территорий, облика античных улиц и площадей…
— Уверен, вам нетрудно было удовлетворить любопытство писателя.
— В свое время меня приняли в заповедник на должность экскурсовода. Затем я совершила подъем по крутой карьерной лестнице: младший научный сотрудник, научный сотрудник, заведующая античным отделом.
— Главным, профильным отделом заповедника…
— Почему главным? Тогда впечатляющих результатов достиг отдел средних веков. Нынче его успехи еще более значимы. Отделы равны, я так считаю.
— Вам посчастливилось трудиться рядом с выдающимися учеными-археологами.
— Каждый из нас мог произнести как свое известное выражение первого официального заведующего раскопками и городища, легендарного Карла Косцюшко-Валюжинича: "Я так предан делу исследования Херсонеса, что для меня расстаться с ним — все равно что расстаться с жизнью". Работала я под началом видного ученого Станислава Стржелецкого. Станислав Францевич вздыхал по поводу того, что его поколение людей — последнее, которое видит незастроенной хору, то есть Гераклейский полуостров. Как в воду глядел. Не забыть мне и Веру Борисову. В то далекое время она работала заместителем директора заповедника по науке. Я была в числе тех, которым повезло вести раскопки под руководством еще одного мэтра — Олега Домбровского…
— На его долю выпала редкая удача открытия античного театра?
— На этом объекте Олег Иванович поручил мне исследование древних слоев культурного слоя почвы и материалов. Как оказалось, далекие наши предшественники — херсонеситы — поднимали театр не на пустом месте.
— Что было дальше?
— Наступил период деятельности комплексной экспедиции "Херсонеса Таврического" и Института археологии Российской академии наук. Мой "роман" с москвичами имел продолжение. Оно выразилось в приглашении на работу в Москву.
— Но ведь Карл Косцюшко-Валюжинич сказал, что для него покинуть Херсонес — все равно что расстаться с жизнью.
— Я не оставила античное городище, изучению которого посвятила около тридцатилетия, ни тогда, когда была принята в Институт археологии Российской академии наук, ни сейчас, когда работаю в Московском гуманитарном университете.
— Это возможно вдали от хоры и полиса?
— В начале моей научной карьеры я участвовала в раскопках на территории так называемого Страбонова Херсонеса — памятника, небольшого по территории и неважной сохранности. Чтобы понять его, в Москве я обратилась к картам, планам, которые хранятся в Российской государственной библиотеке, в Музее книги, в Российском государственном военно-историческом архиве, в Российском государственном архиве древних актов и в других крупных хранилищах литературных источников и документов.
— Вот это раскопки, на сей раз в мощном культурном слое бумаг — ценнейших из самых ценных.
— Мои руки коснулись тех из них, которые некогда публиковались, и тех, которые еще предстоит вводить в научный оборот. Они вывели меня на очень интересные темы, касающиеся истории Херсонеса Таврического.
— Ангелина Андреевна, поделитесь, пожалуйста, впечатлениями о самой примечательной находке.
— Не претендую на абсолютную новизну, тем не менее история занимательна. Вскоре после выхода манифеста Екатерины II о присоединении Крыма к Российской империи Григорий Потемкин, возможно, по инициативе императрицы, поручил известному ученому Карлу Габлицу составить подробную карту Тавриды. Первая ее публикация была осуществлена в 1822 году митрополитом Евгением (Болховитиновым). Стараниями известного ученого Владимира Блаватского она снова увидела свет в 1953 году. Видимо, не пришло время, чтобы Владимир Дмитриевич мог сослаться на первую публикацию церковного иерарха. После 1953 года карта стала известна ученым. Мне кажется, что оригинал труда Карла Габлица был засекречен, так как одна за другой вспыхивали русско-турецкие войны. Очевидно, митрополит Евгений располагал не лучшей копией карты. Много мыслей и чувств мне подарил час-другой, когда в одном из московских хранилищ раритетов я склонилась над оригиналом карты с пометками, оставленными рукой Карла Габлица.
— На период вашего нынешнего пребывания в Севастополе пришлось проведение очередной научной конференции по истории религии и религиоведению.
— Важно отметить, что череда этих мероприятий — серьезный проект Национального заповедника "Херсонес Таврический" и Ягелонского университета (Краков, Польша). Доклады и сообщения в нынешнем году на традиционной конференции объединила тема "Человек в мире религиозных представлений". В ее подготовку большой вклад внесли многие ученые заповедника, особенно Т.Ю. Яшаева, заведующая отделом средневековой истории Национального заповедника "Херсонес Таврический". Конференцию очень умело и толково вел Н.А. Алексеенко, заведующий филиалом "Генуэзская крепость Чембало". Свой доклад на конференции я посвятила некоторым сторонам научной работы митрополита Евгения (а он хорошо себя проявил и в этом направлении человеческой деятельности) и началу исследований Херсонеса Таврического.
— В чем состоит главная мысль вашего выступления на конференции?
— Я склонна думать, что в области науки Карл Габлиц выполнял, говоря современным языком, государственный заказ. Составленная им в 1786 году подробная карта Гераклейского полуострова, по-моему, ознаменовала начало исследований Херсонеса Таврического. То есть им не 185 лет, как принято считать, а на 40 с лишним лет больше.
— Так ли уж это существенно?
— В истории нет второстепенных эпизодов. Да и люди, ее двигающие, достойны нашей памяти, тем более такие фигуры, как митрополит Евгений, о котором в той нашей истории упоминать было не принято, Карл Габлиц, Григорий Потемкин. Международная конференция прошла на высочайшем уровне. Ее организаторы, главным образом сегодняшние "херсонеситы", ничего не упустили из виду. Так, каждый ее участник уехал домой с подборкой новейших книг, изданных в последнее время учеными заповедника.
— Во что могут вылиться результаты ваших нынешних изысканий в московских архивах и библиотеках?
— Наперед трудно о чем-то говорить, да это и не принято в научной среде. Определенно одно: меня не отпускает история Херсонеса, его хора — прежде всего. А о ней сказано еще далеко не все.
— Участие в конференции по истории религии и религиоведению — не единственная причина вашего приезда в Севастополь в нынешнем году?
— Заведующая библиотекой заповедника Людмила Знаменская предоставила мне прекрасную возможность знакомства с новой литературой. Не все книжные новинки доходят до Москвы. Большое впечатление на меня произвел, например, фундаментальный каталог "Наследие византийского Херсона". О серьезности, масштабности осуществленного замысла по его выпуску и о широте сотрудничества ученых разных стран может свидетельствовать тот факт, что над каталогом работали не только ученые Национального заповедника "Херсонес Таврический", но и их коллеги из Государственного Эрмитажа (Санкт-Петербург, Россия), Российского государственного исторического музея (Москва), Университета классической археологии Техасского университета (Остин, США) и других известных в мире науки учреждений. Заведующая архивом заповедника Нонна Красовская с присущей ее натуре любезностью знакомила меня со старыми и новыми поступлениями архива "Херсонеса Таврического". Его духовное, интеллектуальное богатство имеет прекрасную перспективу роста. Несомненной заслугой нового генерального директора "Херсонеса Таврического" Леонида Михайловича Жунько является то, что в последние 2-3 месяца организованы новые отделы. Сотрудники одного из них займутся подводной археологией, другого — вопросами развития научного учреждения. Мое пребывание в родном Севастополе не было продолжительным настолько, насколько хотелось бы. Но и тех немногих дней, которые я провела в "Херсонесе Таврическом", хватило, чтобы заметить, как буквально на глазах хорошеет, благоустраивается заповедник.
* * *
Наша с московской гостьей беседа состоялась под открытым небом. Нашлись минуты для неспешной прогулки по городищу. "Вот на этот домик, — сказала Ангелина Андреевна, — Константин Паустовский, как говорится, положил глаз. Он желал поработать за столом в тиши херсонесских руин". Ученые дали "добро", руководители города того времени под различными предлогами отказали. Какой замысел мог воплотить здесь признанный мастер слова? Какое его произведение люди так и не получили? Об одном можно сказать определенно: это могла быть повесть или роман о Севастополе, Херсонесе.
