14o«Плыть хочется» — такое прозвище дали малолетние «любомудры», первенцы Царскосельского лицея, одному-единственному из выпускников этой уникальной колыбели прогрессивного мышления в России, который в итоге «доплыл»-таки до полного адмирала.
Сегодня исполняется ровно 140 лет со дня ухода из жизни Фёдора Фёдоровича Матюшкина, нежнейшего друга А.С. Пушкина, о котором тот писал : «Чужих небес любовник неспокойный…» 15 лет его жизни было отдано Севастополю…МОРСКАЯ БОЛЕЗНЬ
А ведь всё начиналось здесь, в граде Петра, под сенью дубрав Царскосельского парка. Два романтика-первогодка — шустрый непоседа Саша Пушкин и добросердечный, тихий с виду, но с железной пружиной несгибаемой воли Федернелька Матюшкин (так его ещё звали соученики) — любили втихую по вечерам забираться в шлюпочный сарай в парке на берегу озера и… «всесильно, сладостно мечтать».
Здесь всё располагало к неудержным порывам юношеского воображения. В сарае хранились модель 70-пушечного корабля «Лейпциг», пирога островитян Тихого океана (подарок знаменитого морского путешественника, океанографа И.Ф. Крузенштерна) и алеутская байдара.
Обоих мальчиков как-то сразу объединила вообще-то генетически ничем не подкреплённая, необъяснимая любовь к морским просторам, которые они никогда не видели. Эту духовную энтропию подогревали рассказы трёх отставных матросов, живших во флигельке рядом со шлюпочным сараем (они изредка катали на лодках по глади озера фрейлин императрицы). Они же научили молодого «Матюшку», как в одночасье избавиться от морской болезни.
Куда только ни забрасывала юные души лицеистов сила поэтического воображения Александра Пушкина! Далёкие Мальорка и Египет, просторы «дикого» побережья Ледовитого океана, Геркулесовы столбы, седая Гиперборея и уникальные флора и фауна таинственной Австралии…
И зёрна этих виртуальных путешествий во времени и пространстве попали-таки на благодатную почву: уже на втором курсе лицея Фёдор Матюшкин твёрдо уверовал в торжество конечной цели своей «блуждающей судьбы», как впоследствии определит их схожие по идеалам пути гениальный Пушкин.
Именно здесь, помимо романтических эфемерных картин будущих путешествий, в сердцах первенцев лицейской республики рождалось их нравственное кредо, чеканились постулаты гражданственности. Конечно, в абсолютно разных плоскостях пролегли потом их судьбы. Но пять конкретных, принципиально важных идейных устоев, неизменное следование им просматриваются во всех перипетиях их неспокойной, полной борьбы, тревог, исканий и кратких апогеев счастья жизни.
Итак, пять заповедей Александра Пушкина и Фёдора Матюшкина. Перво-наперво: помнить вечно и свято чтить корни свои — до самых обозримых в лабиринте времени «отеческих гробов». Именно это отличает истинно благородного человека от иванов, родства не помнящих.
Далее. Любому из людей, вступающих в жизнь, надлежит испытать кровную близость к чему-то великому, дарованному Природой: или это море, или это степь, или это горы.
Третий постулат: твоё место под солнцем никак не может оказаться в тени равных. Олимп славы на избранной стезе — удел настоящих мужчин, подчинивших всю свою жизнь достижению главной, с младых ногтей намеченной цели.
Четвёртое кредо: чти, помни и люби незабвенных друзей своих. Это второе после любви к Родине влечение, и кого им Бог не одарил, тот просто скуден душою.
И, наконец, о врагах. С заклятыми из их числа надобно биться не на живот, а на смерть. Без компромиссов. Без отступления. Без задней мыслишки за личный трагический исход.
Всё то, что укладывалось в рамки начертанных выше скрижалей гражданских позиций будущего гениального поэта России и легендарного мореплавателя, — всё свершилось без малейших отступлений. И как тут не подивиться феномену того, как неожиданно порой рифмуются фрагменты очень разных судеб! Судьба Пушкина вообще-то на ладони: он неизменно следовал избранным ещё на берегу Царскосельского озера принципам миросозерцания, о чём написаны горы диссертаций и исследований. А где же и как пролегла линия жизни Фёдора Матюшкина, тихого, даже слегка флегматичного «юноши со взором горящим»? Ведь он более чем кто-либо из лицеистов как губка впитал в себя дерзновенные откровения «Француза» — так называли Пушкина все его соученики, дети 1812 года. Об этом и пойдёт наш рассказ.
КОРНИ
…В том самом памятном шлюпочном сарае не единожды возникали жаркие дискуссии о том, чей же род древнее — Саши или Феди? Вспомним у Пушкина: «Мой предок Рача мышцей бранной Святому Невскому служил…»
А что же Матюшкин? У кого круче предок? После «сдачи козырей» оказалось, что их родные корни вообще-то растут из одной и той же «лузы» — из реалий правления Александра Невского, великого князя земли Новгородской. Батюшка Фёдора, надворный советник, был тоже, как и Сергей Пушкин, носителем традиций старинной русской дворянской фамилии. Умер он рано, будучи переводчиком на службе в российском посольстве в Штутгарте. Мать, Анна Богдановна Мерер, обрусевшая немка, постоянно живя в Москве, заручилась давним покровительством вдовствующей императрицы, и лишь благодаря этим крутым связям ей удалось зачислить Федюшку в Царскосельский лицей.
Так что спор мальчишек о древности их генеалогических древес завершился полюбовно — ничьей. В правление того же славного Александра Невского, в первой трети ХIII века, в Новгород Великий в свите посланника хана Батыя прибыл за данью («золотоордынским выходом») молодой да удалой мирза Албауш. Посадник новгородский Степан Твердиславович определил его с аскерами на временное жительство в подворье архиепископа Спиридона. Там-то и повстречалась Албаушу племянница церковного «важняка», красавица Рада.
Подошёл срок золотоордынцам возвращаться с данью в далёкий Сарай-Берке (Астрахань), а молодой мирза решил остаться: родители так и не решились отпустить Раду в ханскую неволю, как они считали.
Прошло два года, и у молодой четы родился первенец — Матушхан. Оттуда и пошла родовая фамилия, казалось бы, чисто русская — Матюшкин.
МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ
…О пылкой, неизбывной любви Фёдора Матюшкина к морю второй директор Царскосельской колыбели вольнодумия Е.А. Энгельгард узнал уже при первом своём собеседовании с лицеистами. Матюшкин был самым не обеспеченным материально юношей из всех 29 первенцев лицея. Достаточно сказать, что за шесть лет пребывания в Санкт-Петербурге к нему по бедности ни разу не приехала мать. Хотя Москва — рукой подать.
И Егор Антонович взял мальчика под своё особое покровительство. Его стараниями по выпуску Фёдор был определён волонтёром на шлюп «Камчатка», которым командовал Василий Головнин, к коему заблаговременно было обращено специальное послание Энгельгарда с пожеланием «удостоить отрока отеческим назиданием и руководством».
Вообще-то случай в российской флотской традиции редчайший: не имея за плечами ни морского кадетского корпуса, ни императорской школы юнг, Матюшкин смело шагнул с лицейского озёрного пирса в «открытое море» и достиг венца блистательной флотской карьеры.
Но не все сразу пошло гладко. Без гандикапа его шахматная партия могла бы и расстроиться. После первой же кругосветки, став гардемарином, Матюшкин своей выносливостью, умением преодолевать все трудности в морском деле сыскал у командиров неоспоримое доверие. Его определили в должность мичмана, однако орден Св. Анны III степени за усердие в экспедиции получили все морские офицеры, плававшие на «Камчатке», а Фёдора Матюшкина, лучшего из них, вначале обошли. Пришлось Энгельгарду и Головнину писать в правительство особое прошение.
…А дальше Фёдор Матюшкин, едва успев повидаться с друзьями, стал готовиться к новому путешествию. На сей раз ему под началом Фердинанда Врангеля предстояло в течение трёх лет обследовать Колымское побережье, т.е. выполнить на собачьих упряжках, преодолевая пургу, порой в холоде и голоде, точнейшую рекогносцировку берегов Ледовитого океана.
Шли годы. И хотя ёмкость персональной чаши терпения младшего флотского офицера Матюшкина была огромной, его иногда накрывала на миг хандра. В 1822 году он пишет Энгельгарду из Москвы: «Через два месяца будет пять лет, как я из лицея, а всё ещё в первом чине — всё ещё мичман!»
Но тем не менее этот человек, в угоду морской службе отринув всё личное (он навсегда остался холостяком, «лав стори» его обошла стороной), умел-таки добиваться своего. При жизни его именем назвали мыс в Северном Ледовитом океане. Академией наук был издан объёмистый труд «Путешествие по северным берегам Сибири…», сердцевиной которого стали отчёты Ф.Ф. Матюшкина и его рисунки.
После двух кругосветок открылась ратная полоса в жизни этого человека. До 1835 года он участвовал в освободительной борьбе Греции против турецкого ига, блокировал с экипажем корабля «Эммануил» Дарданеллы и Константинополь, крейсировал в Средиземноморье.
В 1835 году по личному ходатайству М. Лазарева капитан-лейтенанта Матюшкина перевели служить в Севастополь. Здесь он тесно сблизился с П. Нахимовым и В. Корниловым. С первым жил в одном особняке на ул. Екатерининской, а у второго крестил сына. Из Севастополя он вёл активнейшую переписку с лицейскими друзьями — Пушкиным, Пущиным, Яковлевым, Кюхельбекером…
К началу Крымской кампании за плечами бесстрашного морского офицера Матюшкина числилось уже 18 боевых эпизодов в море, он был удостоен звания кавалера ордена Св. Георгия IV степени. В 1867 году Матюшкин был произведён в полные адмиралы…
СЕРДЕЧНАЯ СВЯЗЬ
Для него любовь к своим близким по жизни друзьям всегда было понятием круглосуточным. И, конечно же, особую привязанность он питал к Александру Пушкину, который, по сути, благословил его на служение морю с давних лицейских лет.
В стихотворении «19 октября» от 1825 г. будущий Первый поэт России писал:
Стоишь ли ты в кругу своих друзей,
…Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полунощных морей?
Счастливый путь…
А ещё раньше — написанный в ссылке, белой завистью пропитанный черновой пушкинский набросок:
Завидую тебе, питомец моря смелый,
Под сенью парусов и в бурях поседелый…
Дай руку — в нас сердца единой страстью полны…
Кстати, ведь именно Пушкин сподобил Матюшкина в выпускной лицейский год начать вести «Дневник». Своей рукой поэт тогда, в 1817 году, начертал сигнальные строки будущих записок, которые потом стали меморией лицейского братства и велись Матюшкиным после смерти Михаила Яковлева до 1872 года.
…В 1827 году, в годовщину лицея, Пушкин вновь обращается к вечному страннику — Федернельке, имея в виду, конечно же, именно его:
Бог в помочь всем, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли!
…В последний раз Пушкин и Матюшкин встретились в ноябре 1836 года у лицеиста Михаила Яковлева, о котором Поэт писал: «С тобой тасуюсь без чинов, люблю тебя душою». Матюшкин воочию увидел анонимный пасквиль, посланный Пушкину, и был возмущён до глубины души: «Поистине мерзость!»
А 14 февраля 1837 года в дом на Екатерининском канале на имя директора типографии II отделения императорской канцелярии по составлению законов М. Яковлева пришло письмо Матюшкина — вопль боли и отчаяния из далёкого Севастополя: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил! Наш круг редеет: пора и нам убираться…»
Незадолго до смерти Ф.Ф. Матюшкин обратился в правительственный комитет по увековечению памяти А.С. Пушкина с одной важной просьбой: не закладывать памятник друга в Царском Селе, а непременно в Москве. 6 июня 1880 г. на открытии детища Опекушина в Белокаменной звучали благодарственные слова и в память большого друга Поэта — Фёдора Матюшкина…
БЕЗ КОМПРОМИССОВ
Закон Джонса гласит: «Друзья уходят в мир иной, враги — накапливаются». Матюшкина в конце житейского пути ожидал счастливый удел: он практически не нажил себе врагов. Однако если таковые обозначались — они в его лице обретали поистине грозного противника…
Порой это были даже не отдельные личности. Гнусное проявление всего того, что унижало человеческое естество, уже подвигало Матюшкина на гневную отповедь. Будучи в своём первом кругосветном плавании, молодой моряк с ужасом наблюдал за разгулом рабства в далёкой Бразилии. Он писал сокровенным друзьям: «В амбарах продажных содержатся нагие негры, а европейский тюремщик поступает с ними по-зверски». И ниже прямое сопоставление: в России также меняют и дарят «крещеную собственность», а потому следует изгнать из земли русской рабство.
Спустя годы, уже будучи вице-директором департамента Морского министерства, членом Комитета по выработке Морского устава, Матюшкин ревностно добивается включения в устав двух весьма принципиальных для него положений. Первое — настойчивое продвижение идеи Нахимова о полном запрете телесных наказаний матросов на военном флоте. И второе — в ходе боевой кампании ни в коем случае не сдавать корабль. Если надо — идти на абордаж, если в силу безысходности подошёл позорный миг сдачи судна на милость врага — взрывать пороховые склады…
Кстати, будучи командиром военно-морской базы Свеаборг, Матюшкин в апогее Восточной войны в 1855 году возглавил оборонные работы в крепости, на которую в течение сорока лет царское правительство не обращало ни грана внимания. А теперь сановные шаркуны по паркету спохватились, и вопрос встал ребром: на подступах к северной столице Свеаборг в течение нескольких месяцев должен превратиться в мощную неприступную цитадель. И контр-адмирал Матюшкин, следуя логике своей второй поправки в Морской устав и презрев нулевую вероятность реализации приказа, решил: «Свеаборг англичанам не сдам. В… подвалах зданий будет порох; где нельзя держаться — взорвём или взорвёмся».
Под градом 22 тысяч снарядов летом 1855 года Свеаборг выстоял, и союзным силам пришлось уйти восвояси. Так что теперь уже россияне «показали средний палец» спесивым англичанам.
В порядке справки. Несколько веков назад в одной из битв сошлись французы и меткие лучники Седого Альбиона. Перед сражением предводитель боевой дружины потомков неистовых кельтов грозно пообещал англичанам: «Всем пленным отрублю средний палец на правой длани…».
Одолели, однако, англичане. И они дружно показали пленным французам свои средние пальцы правой руки. Как сказал Илья Сельвинский, «прошли века, и остался жест…» Который (с чего бы это?) переняли почему-то американцы…
Наверное, так же защищали и дворец-крепость Масаду древние сикарии-иудеи. Они предпочли плену массовое самоубийство, оставив полными продовольственные склады, дабы противник не усомнился в том, что, мол, голод достал-таки защитников грозной крепости Ирода Великого в Иудейской пустыне… Потому именно здесь новобранцы армии обороны Израиля и приносят присягу со словами «Масада больше не падёт!»
…Фёдор Матюшкин ушёл из жизни 29 сентября 1872 года по н.с. Последние годы он проживал в Санкт-Петербурге, в номерах любимейшего отеля его незабвенного Пушкина — гостиницы Демута. 62 года назад его прах был перенесён со Смоленского кладбища в некрополь Александро-Невской лавры.
Узнав о смерти лицейского адмирала, «язвительный болтун» сиятельный князь Александр Горчаков, слегка изменив онегинскую строку, смахнул слезу и грустно пошутил: «Иных уж нет, а тех — долечат…»
А ведь из числа «тех», ещё живых друзей Пушкина, он тогда оставался наедине с одним лишь Иваном Малиновским, которого уже впоследствии пережил на целый десяток лет…
Вот так, один за другим, ушли в Лету все 29 первенцев Царскосельского лицея, свято следуя девизу, начертанному на лицейской медали: «Для общей пользы».
