18oНеподалеку от Севастополя — посёлок городского типа Кача. И в самом центре этого посёлка — старинное здание. У входа — мемориальная доска: «Здесь с 1910-го по 1941 г. помещалась первая в России Качинская школа летчиков, в которой воспитано несколько поколений военных летчиков — героических защитников нашей Родины». А чуть дальше — сквер Героев. Перед входом — обелиск. От обелиска берет свое начало аллея Героев с установленными скульптурными бюстами летчиков — Героев Советского Союза и дважды Героев, питомцев Качинского училища лётчиков… Среди них есть бюст, ставший сейчас памятником Анатолию Ивановичу Нефедову… И я хочу рассказать, хоть кратко, о славном жизненном пути этого человека.Если в московской библиотеке, которую когда-то называли «Ленинкой», взять журнал «Октябрьские всходы» N 14 за 1928 год, то на обложке увидишь известного всем человека — Алексея Максимовича Горького. Он обнимает подстриженного «под Котовского» белобрысого мальчишку. Это — харьковский пионер Толя Нефедов. А если полистать страницы, можно узнать о примечательном разговоре, который произошел между писателем и мальчиком:
Горький: — Кем думаешь быть?
Толя: — Летчиком!
Горький: — Одобряю выбор. Будешь летчиком-героем…
Это ж надо, сразу же героем!
«А как же было на самом деле? — заинтересовался я. — Надо искать очевидцев»…
Первый очевидец оказался у меня под боком и имя ему — Борис Шейнин.
— Борис, ты случайно не знаешь, — показал ему ксерокопированную обложку журнала, — Анатолия Нефедова? Ему ещё бюст на аллее Героев в Каче поставили?
— Так это Толька! Я с ним знаком не случайно, мы с ним были близкими друзьями. Тебе нужны доказательства? Смотри сюда… И показывает мне фото, где, обнявшись, стоят двое — Толя Нефедов и мой друг Боречка Шейнин.
— Толя скончался, но я переписываюсь с его вдовой… Дать адрес?
— Спрашиваешь ещё!..
И я написал письмо Вере Яковлевне Нефедовой. Завязалась переписка…
Дальнейшее описано по материалам и документам, присланным мне Верой Яковлевной, и воспоминаниям моего друга… И из старой-престарой харьковской газеты, настолько пожелтевшей от времени, что и строчки невозможно разобрать. Её прислала мне, точнее, эту вырезку, где нет даже числа и названия, Вера Яковлевна Нефедова. И в той, неизвестной мне газете, репортаж с места событий, более обширный, чем в журнале «Октябрьские всходы». Написал его З. Биленко. Не мудрствуя лукаво, извлечем из него всё, что касается героя моего очерка:
«…Едва успеваем записывать самое важное из того, что происходит на перроне. А я еще не спускаю глаз с мальчика в белой рубашке с красным галстуком. Оказывается, это ученик 34-й трудовой школы г. Харькова Толя Нефедов, который должен приветствовать Горького от имени всех пионеров и школьников…
Пока мы вслед за Алексеем Максимовичем проталкиваемся к трибуне, спрашиваю у Толи, о чем он будет говорить.
— Я всю ночь учил, а утром повторил. Мама проверила: знаю наизусть — какие произведения Максима Горького мы читаем и какие оценки у нас по литературе, и что сделали пионеры Харькова в честь приезда Горького Алексея Максимовича.
Бодрая уверенность пионера успокоила меня, и я пошел следом за ним, примостился на трибуне, чтобы записать Толино выступление…
Председательствующий торжественно объявил:
— От пионеров и школьников Харькова слово предоставляется товарищу Нефедову Анатолию…
Толя был просто ошеломлен, как его представили, у него тут же вылетело из головы все, что он учил ночью и повторял утром. А фотокорреспондентам и операторам и дела нет до того, что творится на душе у мальчика, они суетятся вокруг трибуны, чтобы «лучше» поймать неповторимый кадр: возле высокого гостя — маленький пионер! И в это мгновение Горький поднял руку:
— Подождите минуточку, — обнял Толю и, поцеловав его, сказал: — Теперь, снимайте, вот так, вместе с ним.
Слова Горького, прикосновение его ласковой руки немного успокоили мальчика, но вместо заученной речи он смог только сказать:
— Дорогой товарищ Горький! Все пионеры Харькова очень просят: не уезжайте больше за границу, оставайтесь жить в нашем городе, мы очень любим вас.
Алексей Максимович улыбнулся и беспомощно развёл руками…
— А кем ты хочешь быть, когда вырастешь? — неожиданно спросил Горький.
И Толя открыл свою заветную мечту — стать летчиком. Рассказал, как со своими друзьями-авиамоделистами бегает на аэродром смотреть на самолеты, так красиво взмывающие в высокое небо…
— Молодец, Анатолий, — своим густым басом сказал Алексей Максимович, обняв за плечи пионера, — наша Родина — страна героев, ей нужны смелые, отважные люди…»
Понимал ли мальчишка Толя Нефедов значение этой встречи? Понимал. Вся его сознательная жизнь прошла под знаком знакомства с Максимом Горьким. В школьных дневниках ломающимся мальчишеским почерком записано:
«Читал «Мать» и плакал. Мне нравится образ Павла Власова, который смело идет в бой против врагов» и «Когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать…»
Можно улыбнуться, прочитав эти наивные строки, по которым надо было бы пройтись редакторским карандашом, но мы-то знаем сейчас: каждая строчка в школьном дневнике, каждая запятая оправданна жизнью…
Вера Яковлевна Нефедова сообщает мне в своём письме:
«Толя окончил Харьковский аэроклуб в 1934 году и по комсомольской путевке был направлен в авиационное училище, а по окончании его — на Балтику. За геройские дела, проявленные в борьбе с белофиннами, в 1940 году Анатолию Ивановичу Нефедову было присвоено звание Героя Советского Союза. Начало Великой Отечественной войны мы встретили в Петергофе, и Анатолий тут же направляется под Таллинн и участвует в первых боях. Под Таллинном его и ранили, но в госпитале он пролежал недолго, еще не вылечившись окончательно (как он сумел убедить врачей, что здоров, мне непонятно до сих пор), и был направлен на защиту неба Крыма. После войны Анатолий Иванович в звании капитана служил заместителем командира авиаполка.
Помню, в 1948 году прилетели фотокорреспонденты Яков Рюмкин и Борис Шейнин. Они фотографировали Толю… А вы поинтересуйтесь у Бориса Григорьевича, он живёт в Севастополе и помнит эту встречу… Ой, да что я вам пишу об этом, Боря же и дал вам мой адрес…»
Прерываю чтение письма и обращаюсь к Борису Шейнину.
— Да, — подтвердил Борис, — помню во всех подробностях, только не Толю Нефедова мы с Яшей должны были фотографировать, а другого Героя Советского Союза… Газета «Правда» поручила своему фотокору Якову Рюмкину, я тебе о нём рассказывал, Мишель, заснять командира авиаполка Героя Советского Союза Ивана Степановича Любимова.
Иван Степанович — удивительный человек: осенью 1941 года капитан Любимов сбил шесть вражеских самолетов, но и сам был тяжело ранен, ему ампутировали ногу… Сейчас мы все знаем о подвиге Алексея Маресьева благодаря перу Бориса Полевого, но в годы войны летчик без ноги… такого не представляли! Но, как бы там ни было, а Иван Любимов воевал и с одной ногой. Больше того, стал Героем Советского Союза…
— Я упросил Яшу, чтобы и меня с собою взял.
Прилетели мы и двумя фотоаппаратами стали «щёлкать» Ивана Любимова. И тут кто-то подходит сзади и кладёт руку на плечо. Поворачиваюсь и… глазам своим не верю: мой друг Толя Нефедов! Мы с ним познакомились задолго до Великой Отечественной войны, на Балтике. Обрадовались неожиданной встрече, обнялись, и Яков Рюмкин «выстрелил» в нас из своего «ФЭДа»… А с семьей Нефедовых наша семья дружна до сих пор…
Смотрю на фото давних лет: нa фоне гор — самолеты с красными звездами, и, приблизившись друг к другу, улыбаются двое друзей — майор Анатолий Нефедов и фотокорреспондент «Красного флота» Борис Шейнин, прошедшие огромную кровавую войну. Молодые, красивые…
Но вернемся вновь к письму Веры Яковлевны:
«В 1949 году Анатолия Ивановича перевели в Севастополь, где он служил в штабе Черноморского флота. Жили мы тогда на улице Ленина, 32. В ноябре 1951 года Анатолия Ивановича переводят на Север. Уволился в запас в 1962 году в звании полковника. Не хотел уходить с военной службы, но открылись старые раны… Скончался Анатолий Иванович в 1973 году…»
Таков, коротко, жизненный путь Анатолия Нефедова, бюст которого установлен на севастопольской земле, в поселке Кача, такова героическая судьба военного летчика, угаданная пролетарским писателем Максимом Горьким.
Давным-давно написаны эти строки и опубликованы давным-давно, и я сегодня не считаю Максима Горького «пролетарским писателем» — он намного глубже этого определения. Так и у Анатолия Нефедова и его друга Бориса Шейнина жизненный путь не был выстлан ковровой дорожкой… И мои заметки — штрих к их нестандартным биографиям.
