ИЛИ КОЕ-ЧТО О РАФИКЕ АЙРАПЕТЯНЕ И О «СЕВАСТОПОЛЬСКОМ ИГРИСТОМ».Я много лет был знаком с Рафиком Акоповичем. Был. Он умер на ходу. В мирное время. Присел на минуточку и больше не встал. Рафик Айрапетян еще мальчишкой в составе комсомольского отряда гонялся за бандой Караджи-оглы, памятка у него об этом времени — шрам на спине от удара шашкой.
Айрапетян хорошо знал крымские леса, до войны был заядлым охотником, а потом, готовясь к партизанской войне, исходил все тропы с руководителем Центрального штаба партизанского движения в Крыму Алексеем Васильевичем Мокроусовым.
Пишу эти строки и рассматриваю фотографию партизанского проводника: молодой, красивый. На нем — ватник, поверх — брезентовая куртка и такие же брюки, на ногах — постолы, затянутые сыромятными ремнями. Обвешан патронташами, в руках — карабин. К ноге (так удобней, объяснял мне Рафик Акопович. — Авт.) привязана морская кобура, просматривается рукоять нагана, на поясе — гранаты и кинжал.
Он всегда считал себя старым солдатом, всегда считал себя человеком суровым. Но почему же, когда партизаны-ветераны и те многочисленные солдаты, которых он привёл в Севастополь, а потом выводил из захваченного фашистами города, вспоминают о нем с теплотой? Вспоминают о человеке, добрее которого нет на свете?..
К Рафику Акоповичу я и пришёл, когда собирал материалы для документальной повести о пограничниках, защищавших Балаклаву.
— Акопыч, не помните ли случайно солдат майора Изугенева, которых вы вывели в осажденный Севастополь?
Айрапетян молча достал письмо и протянул мне.
«Многоуважаемый Рафик Акопович! Пишет бывший пограничник А.П. Изугенев, которого с большой группой вам довелось выводить с базы Мокроусова к Севастополю. В то время я был майором и носил кожаную куртку… С базы Мокроусова мы спустились вниз, но неудачно, и вынуждены были подняться вновь к дому лесника, где и встретили вас. С тех пор прошло двадцать шесть лет и много забылось, но вашу фамилию запомнил на всю жизнь, потому что многие обязаны вам тем, что живут сейчас на белом свете. Я считал вас погибшим и поэтому все годы не разыскивал, но вот месяца полтора назад я был в Севастополе и в Диораме дали ваш адрес… Вот пока и все. С искренним приветом Изугенев».
Рафик Акопович неожиданно говорит:
— А ведь встреча с изугеневцами могла окончиться трагически. Они (до сих пор себе простить не могу!) заметили меня первыми и взяли на мушку. Шевельнись — и… крышка! Вижу, из-за кустов показался ствол автомата и команда: «Хонды хох!»
Тут-то я сразу сообразил: так безбожно коверкать немецкий язык могли только свои!
Огрызнулся:
— Руки вверх! Еще чего захотели!
Автомат в кустах описал дугу.
— Кто такой?!
— Хозяин крымских лесов!
Поняли пограничники, что немчура так отвечать не станет. Показались. Ко мне подошел майор Изугенев (к куртке еще орден «Знак Почета» был привинчен) и спрашивает:
— В Севастополь мог бы провести, если ты действительно хозяин леса?!
— Смог бы. Но без разрешения Мокроусова шагу не сделаю. Этак, по просьбе, я всю армию Манштейна в Севастополь проведу.
— Ну пошли к твоему Мокроусову, — улыбнулся Изугенев.
…Дал Мокроусов разрешение, и вывел Рафик Айрапетян пограничников к Балаклаве.
Попутно Рафик Акопович мне и рассказал, как он со своими ребятами встречал Новый год. А потом многочисленные его друзья дополнили рассказ…
Последний день декабря 1941 года партизаны встретили у Байдарских ворот. Близился Новый, 1942 год…
— Эх, — сказал командир партизанского отряда, — Новый год, а я даже лишний сухарь выдать не могу.
Партизаны голодали. Ямы с продовольствием, спрятанные в начале войны в горах, были предателями выданы фашистам.
И тут встал Рафик Айрапетян:
— Прошу в кустики! Для вас приготовлен райский обед!
Действительно, за кустами была расстелена плащ-палатка, самый что ни есть «новогодний стол».
— Угощайтесь! — Айрапетян указал на котлеты. — Фирменное армянское блюдо, скомпонованное из сухарей личного неприкосновенного запаса и лошака генерал-полковника Манштейна. Прошу наполнить бокалы, друзья!
И произнёс свою самую «длинную» новогоднюю речь-тост:
— Есть закуска и есть что выпить!..
На «новогоднем столе» появились чёрствые лепёшки и котлеты из конины. В солдатские кружки Рафик накапал всем по пять граммов спирта и до краёв наполнил кружки отваром шиповника.
— За Новый, 1942 год! За Победу!..
А потом Рафик Айрапетян сказал:
— Когда кончится война, я угощу вас настоящим шампанским. Нет-нет, не тем, которое вы знаете, я сочиню для вас новое вино, которое будет напоминать о пройденных дорогах и победах…
И Рафик Айрапетян сдержал слово. Он создал новый сорт «шампанского», которое назвал «Севастопольское игристое». Это «шампанское» не похоже ни на одно из вин. В сентябре 1969 г. в Грузии проходил мировой конкурс по качеству вин. Члены жюри — представители разных стран, как сегодня говорят, дальнего зарубежья, — дегустируя вино, не знали, чьего оно производства, и были объективны в оценках. Золотую медаль присудили «Севастопольскому игристому», и к Айрапетяну пришла мировая слава.
А сам Рафик Акопович, выступая на солидном форуме виноделов в Ялте, сказал:
— Мы не думали о славе, выпуская «Севастопольское игристое», мы хотели создать новый сорт вина, достойный победителей над фашизмом, и вся партия была выпущена к Дню Победы 9 мая 1963 года…
Своим многочисленным друзьям, живущим в Киеве или в Москве, в Санкт-Петербурге или в Риге, а сегодня в Тель-Авиве или в Хайфе, в Хадере или Нетании (и в других городах), в подарок всегда привозил бутылку «Севастопольского игристого», и это было «гвоздём» любого обильного заграничного стола.
Когда я приехал в Израиль на постоянное местожительство, привёз только одну бутылку, для себя. И то, мне её самому дали по блату, то есть по знакомству: вся партия «Севастопольского игристого» уходила тогда на экспорт. В Германию…