21oЗдесь он родился, провел детство и участвовал в войне…Передо мной зримо встает его портрет. На слегка продолговатом лице — выразительные глаза. Может быть, мальчишки за эти глаза его дразнили пучеглазым? Волосы — каштановые вьющиеся. Бачки и усы сливаются с аккуратной красивой бородой. Он в цивильном сюртуке. Сюртук оторочен коричневым шелком. Из кармашка выглядывает краешек белого платочка… Одним словом, красавец-мужчина!
Итак, условились: я снимаю фильм. Константин Михайлович медленно приближается к тому месту, где когда-то был его дом. Здесь для фона я даю такую картинку: море без края и берегов. Бурное, гневное. Пошумев, успокаивается. Звучит музыка Эраста Абазы романс Ивана Тургенева «Утро туманное, утро седое»).
Выбор музыкального сопровождения не случаен: этот романс, печальный, как сама жизнь, звучал на бастионах Севастополя. Его исполнял сам автор музыки майор Эраст Абаза. Он погиб, защищая Севастополь, и его именем открывается скорбный мемориальный список на мраморных черных досках в Свято-Никольском храме, что на Братском кладбище Северной стороны.
Море постепенно успокаивается, и проявляется, как фотография, мемориальная доска. На ней начертано: «На этом месте стоял дом, в котором родился…»
Я бы высветил и название улицы — Ленина, 40. Константин Станюкович подходит к мемориальной доске, оглядывается, пытаясь что-то понять:
— Где я нахожусь? Судя по бухте, это Севастополь. Неужели эта улица и есть Екатерининская? А где же тогда мой дом? Где сад? Кто повырубил фруктовые деревья? Где кривая груша, под которой сиживали адмиралы Корнилов и Нахимов?
И еще множество вопросов пытается задать себе Константин Михайлович.
Снова море без конца и края. Бурное и успокоенное. Когда море исчезает, «проявляется» новый сюжет:
Константин Станюкович с высоты Исторического бульвара в подзорную трубу рассматривает Зеленую горку — район Севастополя. «Высвечивается» название одной из улиц: Константина Станюковича…
— Что-то в бытность мою я не помню улицы с таким названием, не в честь ли меня она названа? Есть же еще Станюковичи! Мой старший брат, капитан-лейтенант Николай Станюкович, прослуживший на 2-м и 4-м бастионах и за подвиги свои получивший орден Владимира IV степени с мечами, орден Георгия… Улицу назвали в мою честь? Стало быть, читают еще мои книги…
Поясню как автор импровизированного сценария: улицу назвали только к 50-летию со дня смерти писателя. Чем думали?!
Константин Станюкович через все увеличивающее око подзорной трубы выхватывает Малахов курган, Корабельную сторону, здание библиотеки. Видит надпись: «…имени Константина Станюковича». Библиотекарь выдает читателям книги с различными названиями. Общее в них то, что их написал Станюкович. А подзорная труба продолжает изучать местность. И словно сами собой рождаются слова, с которых Константин Станюкович начнет свою повесть из хроники времен Крымской войны:
«На окраине красавца-Севастополя, поднимающегося амфитеатром, на склоне горы лепились белые домишки матросской слободки… В роскошное сентябрьское утро 1854 года стоял черномазый пригожий мальчик, здоровый и крепкий, с всклокоченными кудрявыми волосами…» (Станюкович приглаживает свои каштановые волнистые волосы) «…и грязными босыми ногами, в не особенно опрятной старой рубахе и в холщовых, когда-то белых штанах. На вид мальчику можно было дать лет двенадцать, тринадцать…»
— Но тогда мне было одиннадцать, — тихо произносит Станюкович.
И вновь море без конца и края. Море исчезает, и «проявляется» полотно Панорамы обороны и освобождения Севастополя. Те места, где рядом со взрослыми — дети осажденного города. Дети-воины. На левом фланге мальчишки подносят ядра и воду к орудиям. На правом — угрожающее положение. Юный барабанщик тревожной дробью своих палочек поднял артиллеристов батареи в рукопашную.
Константин Станюкович пристально всматривается в полотно. Узнает в вихрастых мальчуганах своих боевых товарищей.
— Здравствуй, Николка Пищенко!.. Здравствуй, товарищ мой! Мы пили воду из одного котелка на Малаховом кургане и на редуте Шварца! Помнишь?..
Здравствуй, Максимка Рыбальченко! Я не забыл ни тебя, ни имя твое: оно в моих рассказах и повестях. Помнишь, как шальная ракета чуть не накрыла нас на Камчатском люнете?.. Здравствуй, Кузя Горбанев!.. Помнишь, как нас гнали взашей с 4-го бастиона?! Ты еще передразнивал флаг-офицера при адмирале Корнилове Жандра: «Сей баксион, мальчик, есть самое опасное место на оборонительной линии. Жми до тыла, карапуз!»
А я прятался, когда на 4-м появлялся Корнилов или Нахимов, — меня-то они хорошо знали! Мой папахен говорил им: увидите моего в драных портах при пушках, под конвоем доставьте на гарнизонную гауптвахту!.. Никто не смеет мне бросить упрека, что адмиральский сын отсиживался в адмиральском саду, — Станюковичи всегда были там, где опаснее.
Тебя, Никола Пищенко, не обошли наградой, вот она, медаль «За храбрость»! Очень хорошо смотрится на голландке под твоим вздернутым носом! Прости, прости, я не хотел тебя обидеть. Ты всегда был обидчивым. Рад, что Кузьку Горбанева заметили и Максимку Рыбальченко. И меня не забыли…»
Вот здесь, в своем «кино», я бы показал выставку «Певец моря», что хранится в фонде музея Панорамы.
«Высвечивается» «Свидетельство о награждении писателя К.М. Станюковича серебряной и бронзовой медалями «За защиту Севастополя» и «В память войны 1853-1856 гг.»
И снова море без конца и края!..
«Проявляется» вновь Исторический бульвар. Памятники, памятники, памятники: адмиралам Владимиру Корнилову и Павлу Нахимову, генералам Эдуарду Тотлебену и Степану Хрулеву, поручику Льву Толстому и матросу Петру Кошке… Доносится музыка геройского майора Эраста Абазы из «севастопольского» романса. Слышны слова Ивана Тургенева, который никогда не был на бастионах Севастополя:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые…
Константин Михайлович опускается на колени, целует каменистую севастопольскую землю и тихо-тихо произносит:
— Слава вам, погибшим на севастопольских редутах и бастионах! Слава вам, славные матросы, нашедшие свой последний приют на дне моря! Я не забыл вас, я написал о вашем беспредельном мужестве в своих книгах. Да, я был тенденциозен, но я всегда писал о вас правду и только правду. Но эту правду мне не всегда удавалось напечатать…
«Высвечиваются» гранки «Писем к знатному иностранцу», где многие строки перечеркнуты цензором. Именно те строки, где Константин Станюкович рассказывает о Крымской войне.
«Высвечивается» и множество книг писателя. Константин Станюкович даже несколько растерян, видя сразу столько изданий. Тут «Маленькие моряки», «Грозный адмирал», «Беспокойный адмирал», «Непонятный сигнал», «В море», «Максимка», «Дуэль в океане», «История одной жизни», «Жрецы», «Севастопольский мальчик», «Морские рассказы»…
Константин Михайлович разводит руками и удивленно произносит:
— Неужели я это все написал?!
И последняя заставка.
Море без края и берегов. Бурное, громокипящее. Но вот оно успокаивается, и на фоне моря — портрет писателя. Надпись «Константин Станюкович» и две даты, вместившие в себя огромную творческую жизнь и такую маленькую по обычным человеческим меркам: 1843-1903.
Вот такое получилось кино…
