19oШестьдесят пять лет назад, словно от искры тлевшего с 1973 года полена, с гулом полыхнул огненный вал очередных кровавых сталинских репрессий. Они были направлены главным образом против государственных, партийных, комсомольских работников на всех этажах управления страной. Этот разбой вошел в историю под названием «Ленинградское дело». Отдельная страница в нем посвящена приговоренному к расстрелу секретарю Крымского обкома по кадрам Михаилу Петровскому. В период обороны Севастополя Михаил Иванович заведовал отделом пропаганды и агитации горкома партии.Что послужило топливом для распространившегося на очень многие города страны губительного пожарища?
Пытаясь ответить на этот вопрос, ученые-историки непременно вспоминают октябрь 1945 года — отъезд Сталина на юг. «Вождь всех времен и народов» почувствовал сильное недомогание. То ли действительно по нездоровью, то ли с целью проверки реакции на происходящее в тесном кругу соратников диктатор возьми да скажи о своих наследниках на время затянувшегося нездоровья или окончательного ухода от дел.
Кто же (когда настанет время) встанет у руля государства? Заметно потухшим взором Иосиф Виссарионович обвел окружавших его людей. Он выдержал паузу так, как это умел. Наконец объявил о сделанном выборе. Нет, это были не Молотов, не Берия, не Маленков, не Хрущев, а выходцы из Ленинградской партийной организации Вознесенский — как преемник на посту главы правительства и Кузнецов — в должности первого партийного секретаря.
Воцарилась мертвая тишина. Но только на мгновение. Как легко догадаться, внешне «царедворцы» очень горячо одобрили сообщенные им кандидатуры. Но в дальнейшем скрытно, с оглядками, начали гадить Вознесенскому и Кузнецову. Их авторитет подрывали в одиночку и в сговоре друг с другом. Особенно, пишут знающие люди, усердствовал Маленков, обуреваемый карьеристскими устремлениями. Каких только «дохлых кошек» не вешали на Вознесенского и Кузнецова!
Накопления компромата на этих, в общем-то, талантливых руководителей новой волны хватило, чтобы в них поверил отличавшийся неадекватной подозрительностью Сталин. Он уже оправился от охвативших его тревог по поводу личного здоровья.
В конце сентября 1950 года состоялся неправедный суд в отношении Вознесенского и Кузнецова и некоторых из их круга ответственных работников. Ответчиков обвинили в существовавших якобы намерениях отрыва Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б).
Этого одного обвинения с лихвой хватило бы для вынесения сурового наказания. Но несчастным шили иные, не менее страшные обвинения. Так, участники мифической преступной группы, по утверждению следователей, через Вознесенского обращались к мерам снижения экономического развития страны. В обвинительном заключении говорилось и о выявленных якобы пропажах в Госплане СССР, деятельность которого направлял Вознесенский, совершенно секретных документов. Вознесенскому, Кузнецову и их товарищам по несчастью также вменяли в вину продвижение «своих людей» на ответственные посты в других крупных городах. Ведь сказал же Кузнецов в одном из своих выступлений о том, чтобы на всю страну выходили из Ленинграда новые кадры людей науки, партийных и советских руководителей. Не приходится удивляться тому, что скорбные главы «Ленинградского дела» писались не только в городе на Неве, но и в Москве, Горьком, Мурманске, Новгороде, Рязани, Пскове, Петрозаводске, Таллине.
Вспомнили там, где-то наверху, и Крым с Симферополем и Севастополем. Не могли не вспомнить. Ведь горячим летом 1946 года первым секретарем Крымского обкома ВКП(б) был избран Николай Соловьев. В годы военного лихолетья он возглавлял Леноблсовет. «С 1935 года, — не без гордости писал он в автобиографии, — вся моя работа проходила на виду и под руководством тов. Кузнецова А.А.».
Даже если бы Николай Васильевич не написал этого признания, его бы все равно «замели» сталинские опричники. Аресту подлежали «враги народа» и их окружение, едва ли не до десятой ступени вниз на иерархической лестнице.
Мне хорошо знаком в Севастополе глубоко пожилой человек. В пик рассмотрения «Ленин-градского дела» он занимал в нашем городе совершенно незаметную должность, тем не менее был изгнан и с работы, и из партии. Ожидал еще худшего. Я пытался разговорить старика о пережитом. Но где там. Он энергично замахал руками, оглядываясь по сторонам. Перенесенный когда-то страх не отпускает в общем-то не пугливого человека до сих пор. Одно мне сказал ветеран: самый, пожалуй, драматический период в истории Крымской областной партийной организации наделили уничижительным ярлыком: «Соловьевщина». Но ярлык к Николаю Васильевичу не пристал. Помнили о крупных его заслугах в организации героической обороны блокадного Ленинграда. Николай Соловьев входил в состав так называемой «большой пятерки» — комиссии, которой была вверена судьба города на Неве. Один лишь пример: «На председателя облсовета возложили обязанность по прокладке под разрывами вражеских снарядов по дну Ладоги нефтепровода. С этой задачей управились в рекордные сроки — за 50 дней.
В мирном Симферополе Николай Соловьев поразил тем, что на работу ходил пешком. Если в приемной брал на личные нужды конверт, то обязательно возвращал. Он сам писал по просьбе редакций газет статьи. Гонорары переадресовывал на нужды детского дома. Туда же, в детский дом, шел и урожай фруктов из личного сада. Любил чтение. На полках его домашней библиотеки видное место занимали тома полных собраний сочинений девяти классиков. Кабинетной работе предпочитал поездки по области.
Именно Михаила Петровского в 1947 году первый секретарь обкома партии выдвинул на должность секретаря обкома партии по кадрам. До этого Михаил Иванович не без успеха заведовал отделом организационной работы. Прежде чем предложить заворгу карьерный рост, первый тщательно изучил его личное дело.
Из записей в аккуратно подшитых в специальной папке документов явствовало, что, как и Николай Соловьев, юным парнишкой Михаил Петровский начинал трудовой путь на железной дороге. Николай Васильевич где-то у себя на малой родине в Горьковской области, а Михаил Иванович — в родном Таганаше (в настоящее время Соленое Озеро), что на крайней северной оконечности Крымского полуострова. Юность первого и второго была одухотворена комсомолом.
О том, что касается Михаила Петровского, несколько подробнее и в деталях. Комсомолия Таганаша поставила неугомонного паренька во главе своей ячейки. Михаил Петровский и его товарищи взялись учить грамоте своих старших односельчан. Почти каждую субботу молодежный драмкружок приглашал земляков в клуб на премьеру очередного спектакля. Комсомольский секретарь побывал в Севастополе, где ему удалось установить шефские связи с экипажем эскадренного миноносца «Степан Шаумян». На боевом корабле принимали делегации лучших комсомольцев Таганаша. На проводимые совместно мероприятия в село выезжали моряки-черноморцы.
Со времен Гражданской войны земли Присивашья, где проходили ожесточенные сражения, были словно нашпигованы неразорвавшимися боеприпасами. Еще мальчишкой Михаил поднял из-под ног вымытую дождевым потоком металлическую штуковину, как оказалось — гранату. Она взорвалась, травмировав руку. Не потому ли Петровский, сам родом из многодетной семьи, обожал возиться с пионерией? Одно время он даже работал пионервожатым в Таганашской школе. Дети отвечали старшему товарищу той же привязанностью.
Под руководством Петровского ребята сбегались на репетиции хора, строили популярные в то время сложные в исполнении живые пирамиды, от вида которых у взрослых зрителей в зале сжималось сердце. Но все с нетерпением ждали воскресенья, когда колонна пионеров под звуки горна и дробь барабана с развевающимся на ветру знаменем направлялась в поход. Конечной его целью был обрывистый берег Сиваша. Его волны бились в 3-4 километрах от дома.
Михаил Петровский дружил с пионерами и тогда, когда его, 19-летнего парня, избрали председателем Таганашского сельсовета. Впоследствии их встречи становились все реже и реже. И на то были объективные причины. Их старшего друга пригласили в Джанкойский райком комсомола возглавить пионерский отдел. Два года спустя, в 1933 году, он был избран первым секретарем Биюконгарского райкома комсомола. Но на партработу Михаил Иванович ушел с поста первого секретаря Севастопольского горкома комсомола (в наш город он приехал в 1935 г.).
В своей книге «Подвиг Севастополя» первый секретарь Севастопольского горкома партии, председатель комитета обороны города Борис Борисов пишет о Михаиле Петровском как об инициативном, деятельном заведующем отделом пропаганды и агитации горкома партии, о грамотно построенной идеологической работе в осажденном Севастополе.
Четверть века назад я успел подробно поговорить с вдовой Михаила Петровского, Эсфирью Филипповной. Она, в частности, поведала о произошедшей случайно на улице встрече с Б.А. Борисовым. «Разве вы еще здесь? — удивился первый секретарь горкома партии. — Куда смотрит Петровский? Выезжайте из города немедленно. Сегодня на Большую землю отправляем последний эшелон с пассажирами из числа гражданского населения». В те дни враг вот-вот мог прорваться на полуостров у Перекопа. Так Эсфирь Филипповна вместе с четырехлетней дочерью Кариной оказалась в далеком-предалеком Актюбинске.
Куда, в самом деле, смотрел Петровский? Все дни, от темна до темна, Михаил Иванович проводил на предприятиях. Большинство их обосновалось в подземельях. Не без участия заведующего отделом пропаганды и агитации осуществлялась операция по спасению живописного полотна панорамы «Оборона Севастополя 1854-1855 гг.».
Михаил Петровский имел посадочный талон, который давал ему право отправиться на корабле в Новороссийск. Но в безотлагательных хлопотах он не успел воспользоваться реальной возможностью не рисковать своей жизнью. Из покоренного нацистскими захватчиками города Михаил Иванович искал пути в Крымские горы, к партизанам. Где-то под обрывистым берегом, в районе 35-й береговой батареи, Петровский увидел катер, с борта которого командующий Черноморским флотом принимал морские парады. На нем суетилась небольшая группа краснофлотцев. Один из них сказал Петровскому: «Мы намерены пустить катер на дно, чтобы не достался врагу». «Нельзя ли на нем выйти в море, как только стемнеет, и тем самым спастись?» — спросил Михаил Иванович. «Нельзя, — последовал ответ одного из матросов. — Топливный бак пуст».
Петровский убедил краснофлотцев затаиться, а ночью с имевшимися на борту катера канистрами пойти к машинам, подбитым в ходе боев. С их топливных баков удалось слить остатки горючего. Его хватило, чтобы под пробку заправить катер. Удалось наполнить и канистры. Но топлива все равно не хватило. Его потребовалось больше в условиях разыгравшегося шторма. Где-то далеко от берега двигатель заглох.
Бессчетное, как оказалось, количество дней дрейфа суденышка Михаила Петровского и его спутников донимал жестокий голод. Еще больше страданий доставляла жажда. Ее пытались утолить морской водой, но тщетно.
Течением катер прибило к берегу. Увы, в районе Трапезунда. На борт поднялся турецкий офицер: «Спускайтесь на берег!» Но Михаил Иванович остановил измученных голодом и жаждой матросов: «Нельзя. Как только ступим на сушу — последует арест. Палуба катера — частичка советской территории». В то время симпатии Турции были на стороне гитлеровской Германии. Все же Михаил Петровский смог добиться вмешательства советского военного атташе. Дипломат в погонах не пожалел усилий, чтобы накормить соотечественников, заправить катер горючим и отправить его на родину, в Батуми…
В Актюбинск, к семье, Михаил Петровский приехал исхудавшим. В чем только душа держалась? Но он заметно взбодрился, приобщившись к делу. Его назначили заместителем начальника управления трудовых резервов.
Очень скоро он заскучал. Глаза светлели, когда Михаил Иванович склонялся над картой. На ней он отмечал города, освобожденные от захватчиков в результате стремительного наступления наших войск.
Наконец он раньше времени вернулся с работы, чтобы начать сборы в дорогу. Его вызвали на Северный Кавказ, где формировались руководящие органы для регионов Крымской области. Сразу же после освобождения Джанкоя 11 апреля 1944 года, почти день в день, его горком возглавил Михаил Петровский. 17 апреля 1944 года с севера в сторону Джанкоя пустили первый пробный железнодорожный состав. На открытой платформе с углем решили добираться к мужу и отцу Эсфирь Филипповна и Карина. За ними на вокзал примчалась служебная машина первого секретаря. Водитель успел шепнуть Эсфирь Филипповне: «Сколько возил начальников, но такого, как Михаил Иванович, встретил впервые. Круглые сутки на ногах».
Удалось изыскать время, чтобы после долгой разлуки навестить в Таганаше отца. На столе появились пышки — большая редкость в ту голодную пору. Рука Михаила Ивановича потянулась к угощению, но остановилась. «Откуда?» — спросил сын отца. Иван Васильевич ответил, что скрытно от оккупантов удалось сохранить немного зерна в яме. «Завтра же сдать хлеб в заготзерно», — велел Михаил Иванович отцу. И к пышкам не коснулся.
За неполный год джанкойцы удвоили, а то и утроили посевные площади зерновых, а также поголовье крупного рогатого скота. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 февраля 1945 года содержал слова: «Учитывая, что в условиях военного времени работа по заготовкам хлеба имеет особо важное значение и по своей значимости приравнивается к фронтовой работе, наградить за успешное выполнение государственного плана хлебозаготовок…» Далее следовал список отличившихся, в том числе и Михаила Петровского. Его труд отметили боевым орденом Отечественной войны I степени.
В декабре 1945 года его выдвинули на работу в аппарат Крымского областного комитета партии. Вот тогда избранный на должность его первого секретаря Николай Соловьев и предложил Михаила Петровского — заведующего отделом — избрать секретарем обкома по кадрам.
Кто тогда знал, что с выдвиженцев, бывших ленинградцев, спрос будет особо строгим?
В приемной Михаила Ивановича секретарем-машинисткой работала Вера Темноход. Летним днем 1949 года по пути на службу она забежала к Эсфирь Филипповне.
— Этой ночью снится мне, — начала Вера Макаровна, — что вхожу в здание обкома партии, а ключей от приемной и кабинета Михаила Ивановича у вахтера не оказалось. Поднимаюсь на второй этаж. Дверь кабинета открыта. Он пуст. На месте кресла в полу зияет дыра. Проснулась в ужасе. Тревожно стало на душе. У вас ничего худого не случилось?
В этот день Михаил Иванович находился в длительной командировке в дальнем Приморском районе, где, как и везде на полуострове, убирали зерновые. По телефону ему велели срочно вернуться в Симферополь. В областном центре срочно собрали пленум обкома партии. Последовали исключения из партии и освобождение от работы секретарей обкома партии Николая Соловьева, Василия Никанорова, Прокопия Чурсина, Михаила Петровского и других ответственных работников.
Уходя, Михаил Иванович сказал Вере Темноход: «Спасибо вам за работу. Если в чем был не прав, простите». Произошедшее пояснил: «Кто-то где-то допустил ошибку. Рано или поздно правда восторжествует».
По всей стране по так называемому делу были репрессированы тысячи ответственных работников. В Москве приведены в исполнение смертные приговоры в отношении Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Родионова… Вознесенский просил суд предоставить ему возможность завершить работу над учебником по политэкономии. Не позволили. Из крымчан по приговору суда лишили жизни Соловьева, Чурсина и Петровского.
Потомки Михаила Ивановича бережно хранят документ о том, что 26 мая 1954 года дело в отношении Петровского пересмотрено и прекращено. Ранее вынесенный приговор отменен.
На снимке: М.И. Петровский.
Фото из архива семьи Петровских.
