20o
Родился Николай Шкаплеров 26 апреля 1948 года в деревне Килячи Миховского района Могилевской области. Отец Иван всю жизнь проработал лесником. И Николай, наверное, пошел бы по этой стезе, если бы судьба не увела его на флот.Отец был мобилизован на Финскую войну. Потом началась Великая Отечественная. Отец до Берлина дошел. Вся грудь в наградах. А после Берлина был направлен в Китай. Вернулся в родное лесничество только тогда, когда партия дала команду. Всей семьей ему помогали. У Николая был старший брат 41-го года рождения и три сестры. Сейчас осталось две сестры. Живут они в Могилевской области.
В деревне Дунайке была школа-восьмилетка. Когда окончил восемь классов, надо было или в город за 25 км ездить, или в соседний район через лес за 10 километров ходить. Транспорта не было. По выходным дням ходило только так называемое грузовое такси. Тяжело было, особенно в зимнее время. Летом приехали родственники из города Кургана. Поговорили. Они предложили забрать Колю в Курган учиться в вечерней школе и работать на заводе «Уралсельмаш». На заводе родной дядя учил племянника специальности фрезеровщика. Получил парень второй разряд. Потом этот завод переименовали из «Уралсельмаша» в «Завод колесных тягачей».
В июне 1967 года Николая призвали на службу. Из Кургана до Владивостока везли большую группу призывников поездом. Прибыли в экипаж. В течение недели всех друзей и знакомых с завода из Кургана уже разобрали по кораблям, по учебным отрядам. Наконец и Николая вызвали на комиссию. В кабинете на столе стоит какой-то прибор, лежат наушники. За столом сидел главный старшина Кащеев (его фамилия на всю жизнь запомнилась). Спрашивает: «Какими музыкальными инструментами владеешь?» Услышал про гармошку и говорит: «Гармошка — это хорошо. Ну давай, надевай наушники. Скажешь, когда сигнал появится, когда будет убывать, когда — увеличиваться. Будешь на гидроакустика учиться». И отправили Шкаплерова в учебный отряд РТШ, который находился на острове Русском.
Там он успешно проучился полгода. Предложили поступить в школу техников. Экзамены сдавали во Владивостоке. Там же была медицинская комиссия с барокамерой. И снова переезд поездом. Николай был в последний день пути дневальным по вагону. Всю ночь не спал. Прибыли в Ленинград. Курсантов определили во временную роту и сказали, что будут вызывать на комиссию. Шкаплеров прилег отдохнуть и уснул. Может, и звали его на комиссию, но он не слышал. Сам пришел, а ему и говорят, что набор прошел, нужное количество гидроакустиков отобрали. Предложили идти в боевую часть 5, к механикам, техникой заниматься. Выбор небогатый.
Так Николай проучился два года. И учился неплохо. Поэтому командование дало ему выбор. Можно на Камчатку на атомоход идти, где год за два и зарплата повыше. Но было одно место и на юге, в Балаклаве. Знакомый мичман, который не один раз был в Балаклаве, посоветовал: «Зачем тебе Камчатка нужна? Езжай на юг, там зимы почти что нет». И приказом главкома Шкаплеров был назначен на подводную лодку «С-158» Черноморского флота старшиной команды трюмных.
Поначалу было сложно. Одно дело — учиться, а другое дело — уметь. Выручил наставник, назначенный с другой лодки. Когда выходили в море, он дублировал, рассказывал, показывал. Так молодой моряк получил не только теоретические, но и хорошие практические знания. Старшина команды трюмных — это боевой пост 35 в центральном посту. Рядом с командиром лодки. У старшины команды трюмных большое хозяйство: системы высокого и низкого давления воздуха, системы гидравлики.
Первым командиром лодки был Крестовский. Через полгода он поступил в академию. И командиром был назначен Анатолий Касьянов, который до этого был старпомом. Выходили в море на отработки, сдавали все задачи до тех пор, пока не получили «добро» штаба флота. Комиссия производила проверку теоретических знаний и практических действий. Лодку допустили к несению боевого дежурства. Она начала выходить в море. В основном боевое дежурство несли в Донузлаве. Там стояла и плавбаза «Эльбрус».
Много лег спустя Николай Шкаплеров вспоминает: «Анатолий Касьянов был командиром, с одной стороны, требовательным (не терпел расхлябанности), с другой — справедливым. Независимо от звания, все офицеры, мичманы, моряки проходили легководолазную подготовку. Она включала теоретические и практические занятия. Сначала необходимо было замерить давление в гелиевом и кислородном баллонах. Потом нас в водолазном снаряжении опускали с пирса под воду. Мы ходили по дну. Отрабатывали сигналы. Один раз дернуть — повернуть направо, два раза дернуть — налево, три раза — выходить». После этого отрабатывали выход через торпедный аппарат. Здесь проверялись не только технические навыки, но и моральные качества.
Однажды в торпедный аппарат залезли четыре человека — Шкаплеров, врач и два морячка. Только закрыли крышку, вдруг кто-то стучит по корпусу «та-та-та». Открыли крышку, вытащили всех, построили. Спрашивают: «В чем дело?» Все молчат, все нормально. А морячок, видно, испугался сказать, что он стучал. Опять полезли в торпедный аппарат, дают воду. А это в темноте, снаряжение обжимает тело. Тут и страшно может стать, если в первый раз. Николай такую подготовку проходил в Ленинграде. А морячок — впервые. Признался: «Я боюсь». Пришлось Шкаплерову беседу проводить прямо в аппарате: «Не бойся, все будет хорошо». И на третий раз получилось. Все четверо вышли из лодки через торпедный аппарат…
На западной стороне бухты были казармы для подводников. На первом этаже была столовая. Подводники не имели своего постоянного места жительства. Когда лодка стоит в бухте, они живут в казарме. Когда лодка идет в автономку или на боевое дежурство, вещи из казармы все забираются. Казарма остается пустой. Недалеко от казарм были штаб бригады, клуб, в нем показывали фильмы. Условия были не очень хорошими. В Балаклаве были проблемы с водой, и туда она тоже поступала непостоянно. Морякам запрещалось купаться в бухте, они купались на Утесе, когда уходили в самоволку. А запрещалось потому, что стоки канализации казарм выходили прямо в бухту.
На берегу слева от пирса располагался отсек подводной лодки с барокамерами — УТС. На учебно-тренировочной станции обучали подводников действиям на случай аварийных ситуаций при устранении пробоин или ликвидации пожара: люди должны быть подготовлены. Не дай Бог случится такая ситуация, выживают те люди, которые знают, как и что надо делать, и не поддаются панике.
Старший мичман Шкаплеров вспоминает: «Мне запомнился мой первый выход в море на подводной лодке «С-158». У подводников есть такой обычай: когда лодка погружается на глубину 50 метров, они наливают соленой воды, которую надо выпить. Хочешь или не хочешь — надо выпить. И тогда вручают лист, что ты посвящен в подводники.
Моими обязанностями на БЧ-5 было обслуживание различных систем. Каждый день что-то обязательно ломалось. Когда ломались дизель-компрессоры, а они находились в 5-м отсеке, чтобы произвести их ремонт, необходимо было разобрать половину отсека: трубопроводы, охлаждение дизеля, масляные холодильники, воздушные системы. Все это надо было вытащить, чтобы произвести разборку. Такой ремонт мы делали и в море. ЗИП у нас был. Четыре ступени давления. Первую ступень повышают до 200 кг. Бывает, клапаны не держат, и давление начинает расти во второй ступени. А это недопустимо, приходилось производить ремонт. Мы с честью справлялись, не только трюмные нам помогали, но и мотористы и электрики. У нас всегда была взаимозаменяемость. Если возникала какая-то проблема у мотористов или электриков, то помогали им. Центральный пост, пост N 35, — это пост погружения и всплытия подводной лодки».
По приказу командира при выходе в море самое первое — это произвести дифферентовку. Механик, командир БЧ-5, рассчитывает дифферентовку. Т.е. все грузы: принятые, непринятые, есть ли торпедное вооружение на борту, продукты. На лодке есть уравнительные, т.е. дифферентные цистерны, они находятся в первом и седьмом отсеках. И используются как противовесы. Воду гнали из одной цистерны в другую воздухом среднего давления. В центральном посту внизу стоят водомеры. Воздух дал в первый отсек, вода пошла по трубопроводу в седьмой. Уравнительные цистерны, все выдвижные устройства, манипуляторы, гидравлика, начиная от двух перископов, антенна радистов, подъем ракетного комплекса — все это обеспечивали системы 35-го поста.
А в те времена в бригаде было три такие подводные лодки: 158, 69, 162. Командирами были Алексеев, Сергеев, Царев, Касьянов, Крестовский. Мичманы, которые имели большой опыт, оказывали помощь молодым лейтенантам в их становлении как офицеров-подводников. Потому что все сразу теоретически изучить невозможно, надо все пощупать своими руками. На вооружении лодок 644-го проекта были четыре торпедных аппарата и два контейнера с крылатыми ракетами.
Экипаж подводной лодки производил стрельбы. При Касьянове получили отличную оценку. Стреляли как бы дуплетом. Сначала одна ракета, потом через секунды — вторая. Через определенное время всплыли, радист получил радиограмму: «Отлично». Ядерное оружие грузилось только в ночное время, хотя Балаклава была закрыта. Оружие загружалось очень ответственно. Если на борту ядерное оружие и ракеты, то мичманы уже не допускались на боевое дежурство по подводной лодке, только офицеры. Когда выходили в море с проверкой или задачу отрабатывали, мы на 100% знали, что будут макароны по-флотски. Почему-то наш командир очень любил макароны по-флотски.
Раньше в Балаклаве одни подводные лодки стояли. На одной стороне бухты — лодки «законсервированные» и те, которые работали с наукой. На другой стороне бухты были боевые лодки. В бухте было до тридцати лодок. Мы в док попали только один раз. Торпедным лодкам зайти на ремонт в док было просто. Ракетная же лодка из-за того, что имеет контейнеры, широкая: то там зацепится, то там ударится. Лодка в штольнях стояла в доке 24 дня. Работали и моряки, и рабочие дока. Даже соревнования устраивали. В лодке есть цистерна главного балласта. На ней должны быть цинковые антикоррозионные протекторы. Когда лодка готовилась к выходу из дока, Шкаплеров пролез вглубь и увидел, что протекторов нет. Доложил командиру БЧ-5: «Ничего не сделали. Протекторы не приварили». Командир сам залез. Посмотрел на это дело. Вызвали сотрудников компетентных органов. И всплытие лодки задержали на сутки.
Доковый ремонт запомнился Шкаплерову надолго: «Когда мы стояли в доке, моряки у нас в час дня обедали. А рабочие — в 12 часов. Тем, кто находился на вахте, обед привозили на вахту. Рабочие уже пришли с обеда и решили начать сварку, я говорю: «Подождите, вахтенные пообедают, и тогда в соответствии с инструкцией я поставлю моряка с огнетушителем». А они не согласились и начали варить вверху. Искры полетели, как загорелось. Я сразу сообщил в пожарную службу. И начали тушить с моряком. А кузбаслак горит так, что смола кипит. Я говорю: «Давай в четвертый отсек, а это по лесам надо, там есть асбестполотно». Так, мы набросили асбестполотно в одном месте, потушили, в другом месте горит. Еле потушили. У меня ботинки обгорели, у морячка — одежда. Разгон получили эти рабочие».
На лодке был случай, когда она шла на глубине 100 метров. Когда лодка начинает погружаться, замеряют температуру воды в море. Штурман «ищет жидкий грунт», использует его. Экономятся моторесурс, электроэнергия аккумуляторных батарей, потому что каждые трое суток в зависимости от состояния батареи надо всплывать, производить зарядку батареи. Если появляется даже наш самолет, поступает команда на срочное погружение. Погружаемся. Потом опять всплываем. Если лодку обнаружит самолет или вертолет, то задача не выполнена.
По состоянию здоровья мичман Шкаплеров в море ходить уже не мог: «Я приболел, и меня после госпиталя отправили «на консервацию» на подводную лодку командира Самойлова. Экипаж был сокращенный: командир, офицер БЧ-3, механик, три мичмана — специалисты БЧ-5, старшина команды торпедистов и боцман. Из моряков — человек десять. На «консервированной» лодке необходимо было поддерживать ее состояние. К ней были подведены специальные установки, которые осушали лодку, поддерживали определенную температуру и влажность».
Ежедневно Шкаплеров спускался в подводную лодку, по заданию командира вскрывал люк, обходил с моряком всю подводную лодку. Проверяли, не просачивается ли вода, осматривали все трюмы. После все закрывалось.
Один раз во время учений проводили расконсервацию подводной лодки. Так как экипаж был неполным, подводники призывались военкоматом из Балаклавы, Херсона, были ребята из Мелитополя. Это были немолодые семейные люди. Но проявили они себя достойно. Были грамотными специалистами. То, чему человек научился раньше, никогда в жизни не забудет. Стоит ему окунуться в прежнюю среду, все знания и навыки восстановятся. Николай Иванович говорит: «Если меня сейчас отправить на эту подводную лодку, я точно смогу работать, хотя очень давно не служил».
Дежурство Шкаплеров нес на всех лодках, которые стояли в бухте на «консервации». Это лодки-«малютки», две лодки, поддерживающие связь со спутником. Также он ходил в патруль по городу. Был случай, когда заработал десять суток ареста от адмирала Алексеева. Самойлов остался за Скипидарникова, командира дивизиона 27-й бригады. Он окно открыл и пригласил зайти. У Николая почерк хороший, он вел журнал боевой подготовки. Поднялся мичман наверх, а морячок-патрульный присел на лавочку. 11 часов дня. Вернулся Шкаплеров, смотрит: стоит адмирал Алексеев, а морячок спит. Это как в поговорке «Человеку разреши сесть — он ляжет, разреши лечь — он уснет». Ну что, 10 суток ареста. Самойлов спас положение. Гауптвахту мичман не получил.
Шкаплеров — человек деятельный и ходить в патрули не любил. В то время жил на улице Строительной в двухэтажном доме без удобств. А рядом были гаражи. Николай Иванович рассказывает: «Смотрю, в гараже полковник машину ставит. Я подхожу и спрашиваю насчет службы в его части. Тот сослался на отпуск. Предложил через недельку подойти. Спросил, какое у меня образование, являюсь ли я членом Коммунистической партии. На тот момент я уже был партийным. Я пришел в часть, смотрю: по периметру всей территории сигнализация, проволока колючая. Оказалось, часть ракетчиков. Я подошел на КП, позвонил. Вышел полковник. Это был командир в/ч Карапетян. Главным инженером в этой части был Кинкладзе Роберт Андреевич. Поговорили, командир спросил, как я зарекомендовал себя на морской службе. Я сказал, что хорошо, на подводной лодке у меня была отличная
команда в бригаде, есть грамоты. Тогда у меня спрашивают: «А что у тебя за проблемы в семье?» Я отвечаю: «Все вроде нормально». Оказывается, они позвонили командиру Самойлову, а он просто не хотел отпускать меня и сказал, что я пью, из комендатуры не вылезаю и он не знает, как от меня избавиться. Узнав это, я сел на мотороллер, приехал в секретную часть, взял свое личное дело как бы почитать (это разрешалось). Привез свои документы на новое место службы. Они читают: отличная команда, одни благодарности, грамоты. Все ясно — люди на флоте самим нужны».
Допуск по форме N 1 Шкаплерову оформили очень быстро. Может быть, потому, что до службы он работал на секретном заводе. Перевелся в октябре и был отправлен учиться в Подмосковье в специальное учебное заведение, в котором учили устройству, обслуживанию ядерных боезапасов. Через три месяца вернулся и попал в первую группу. Начальником группы был Шапкаров. Также были мичманы, которые имели большой опыт работы и были хорошими специалистами. Это Иван Шелехан, Заварюхин, Минько.
Воинская часть была передвижной. Задачей группы было: когда приходил груз, выгрузить его из эшелона, закрепить в кунге и машинами доставить в штольню в хранилище. Перевозили в штольню в ночное время суток. Потом через определенное время по документам производили проверку численности и техническое обслуживание. Разбирали бомбы, проверяли их техническое состояние. Начиная от батареи и включая автоматику. Смотрели, как все срабатывает.
Это была служба доставки ракет, а также выдачи подводным лодкам и надводным кораблям. В основном контактировали со 153-й бригадой подводных лодок. Головную часть ракеты везли ракетовозом в определенное место. Ракета и ее головная часть стыковались офицерами и мичманами под особым контролем. Загружали ракеты в барабаны, спускали вниз, опломбировали. Когда произошел развал СССР, в апреле оперативно в течение двух ночей все ракеты вывозили из части и грузили в вагоны. Шел проливной дождь. Украина объявила, что она безъядерная держава. Все ракеты отсюда отправили в Россию.
Будущий космонавт Антон Шкаплеров, сын Николая Ивановича, лишь один раз побывал на подводной лодке. Николай Иванович вспоминает: «Антон родился в 1972 году. Жили мы тогда на улице Строительной. В квартире — печка; уголь, дрова — в сарае. Получилось так, что супруга заболела и ее положили в больницу. В будние дни сын ходил в детский садик. А я дежурил в субботу и в воскресенье. Садик в воскресенье не работал. Кого ни просил, все отказывались посидеть с ребенком. Положил я игрушки в сумку, взял Антона, и мы поехали на службу. Во время развода бригады на дежурство попросил моряка присмотреть за сыном. Он поигрался. Ужин принесли, поужинал. Смотрю, спать хочет. Я его провел в каюту замполита, она у нас никогда не закрывалась и не опечатывалась. Я Антона на диван положил, «канадкой» накрыл. В час ночи дежурный обнаружил сына. Говорит: «А это что? Что он здесь делает? Нельзя!» Я отвечаю: «А куда я его дену?» Дежурный пожал плечами, ушел, качая головой. А утром на свой страх и риск я поднял перископ. Не полностью, только чтобы показать сыну Балаклаву. Оперативный дежурный дивизии мог засечь. Я решил, если позвонят, скажу, что провожу ремонтные работы»…
С 1993 года Николай Иванович работал на насосной станции в «Севгорводоканале». Потом перешел работать на автозаправочные станции. Любовь к технике сохранилась на всю жизнь.
С сослуживцами, ветеранами-подводниками старший мичман Шкаплеров встречается в дни праздников. Возлагают цветы, общаются в непринужденной обстановке, вспоминают службу. Многие ветераны помнят, что когда Гагарин приехал в Балаклаву, ему организовали выход в море на подводной лодке с погружением. Вернувшись на берег, он сказал: «Я лучше несколько раз слетаю в космос, чем еще раз пойду на подводной лодке в море». А ветераны подводного флота, убеленные сединами, сейчас бы с огромным удовольствием пошли бы на подводной лодке в море.
Фото из семейного архива.
