14o
По странному стечению обстоятельств моё краткосрочное пребывание в
Москве, которое случилось пару месяцев назад, совпало с премьерой
(точнее сказать, одним из премьерных показов) спектакля «Тюремный
тариф премиум-класса». Не пойти в театр «Модерн», где шёл этот спектакль,
я не мог по той причине, что автором пьесы был мой земляк, севастополец
Владимир Горбань. С его творчеством мне удалось познакомиться
достаточно давно. А вот на спектакле, которому он приходился «крёстным
отцом», побывал впервые. К тому же, как значилось в программке, это
была комедия, что предполагало лёгкость жанра и пару часов приятного
времяпрепровождения. Но…Признаюсь, я дважды чуть не ушёл ещё до начала спектакля. Вначале меня изумила масса молодых людей, которые прогуливались в фойе, как будто бы я попал не в театр, а в университет. Подумалось: «Ну вот, нагнали студентов (видно, никто не ходит на спектакль и зал пустой)! Они сейчас начнут шушукаться, будут трезвонить телефоны, наиболее нетерпеливые станут во время представления ходить туда-сюда… Разве в такой обстановке можно настроиться на содержание пьесы, оценить работу режиссёра, игру актёров… Где настоящая театральная публика?
А когда я взял в руки программку, то обомлел: среди действующих лиц нет ни одной женщины. Сплошь мужские роли. Комедия без женщин — это провал! И с тяжёлым сердцем я побрёл в зал…
То, что я увидел, конечно же, можно назвать комедией. Только какой-то странной комедией, вывернутой наизнанку. Вроде бы по ходу спектакля грустить мне не приходилось, весёленькое действо, но вот в конце… Создалось такое впечатление, что я что-то пропустил. И, как в хорошей книге, захотелось вернуться назад и какие-то страницы перечитать снова. Спроси тогда у меня, какое впечатление вынес из спектакля, я просто не нашёлся бы, что ответить.
Сюжет пьесы таков. В городе N существуют две реальности. Наверху — войны, коррупция, падение устоев и нищета. Даже тюрьма, находящаяся внизу, под землёй, не может содержать заключённых и выпускает всех на волю. Однако новый начальник тюрьмы, мечтатель и романтик, готов за свой счёт принять желающих «посидеть» в тишине и покое.
Однажды тюрьму посетил бургомистр и, увидев вполне счастливых людей, надумал создать свой «тюремный бизнес», прибрав это исправительное учреждение к своим рукам…
Вот такая «простая» история. Вроде бы и чистейшая фантазия, но копни чуть глубже — всё о нашей жизни. Да что там жизни, о каждом из нас. И за, в общем-то, фарсом и лёгкостью жанра просматривалась такая жестокая сатира на нашу действительность..
Я вдруг почувствовал себя где-то в конце XIX века, когда с подобным настроением можно было выходить из театра после просмотра спектакля, поставленного по пьесе Салтыкова-Щедрина. И только оказавшись на улице, я осознал, что происходило — нет, не на сцене — в зале. Я напрочь забыл о том, что сидел в окружении молодёжи. Она не шуршала, не переговаривалась, никто никуда не ходил. Мы вместе сопереживали тому, что говорилось на сцене, и были единым целым…
И мне стало ясно, что полный зал театра вобрал в себя тех, кто желал попасть именно на этот спектакль. И не было здесь людей случайных, оказавшихся в «Модерне» за компанию с друзьями. Скорее всего, зрители хорошо осведомлены о «Тюремном тарифе…», и в определённом смысле Москва уже жила данным спектаклем как откровением. Это просто я, пребывая за добрую тысячу километров от столицы, находился в неведении о происходящем.
Чуть позже, когда захотелось узнать о самом спектакле побольше, я выяснил, что и московская театральная критика не обошла его стороной. Что для периферийного автора, да ещё и новичка (по крайней мере в этом жанре В.И. Горбань раньше себя не заявлял), крайне неожиданно. Интересная рецензия была в журнале «Современная драматургия», а в издании «Открытая критика» мне запомнилась строка: «Наконец-то у нас появилась пьеса, которую можно играть».
Но после лично увиденного и передуманного мне показалось этого уже недостаточно и захотелось увидеться с автором пьесы лично, благо он по-прежнему живёт в Севастополе.
— Скажи, Владимир (оговорюсь, мы давно на «ты», поэтому переходить на иную форму обращения даже в рамках газетного текста для меня показалось неестественным), как тебе взбрело в голову сделать пародию на нашу действительность, да ещё в образе «приватизации тюрьмы»? Я даже боюсь ставить границы твоих обобщений, где речь идёт о каждом отдельном человеке, но вместе с тем о судьбе всей нашей цивилизации…
— Сюжет помог. Десять лет назад я видел репортаж, кажется, из США, где молодую семью вместо обещанной квартиры вселили в… старую и уже заброшенную тюрьму. Курьёз, но он меня зацепил за живое. Я стал писать пьесу на эту тему, но вдруг остановился…
— Тема не «вызрела»?
— Скорее всего. И на годы я отложил её в ящик письменного стола. И вдруг грянули события 2014 года. Жаркий февраль в Киеве, Майдан… Меня как пробило. В короткое время на одном дыхании пьеса была написана. Когда Севастополь голосовал на референдуме за присоединение к России, «Тюремный тариф премиум-класса» обретал и душу, и плоть.
— Ха, ты не поверишь. Но в эти же самые дни я в таком же порыве написал роман «Генуэзец». Что интересно, параллельно в эти же жаркие дни балаклавский художник А. Лахтенко в творческом порыве писал… мой портрет! Конечно, эта информация не для газеты. Сугубо личная. Но в контексте сказанного тобой… Может быть, февраль-март 2014 года для всех творческих людей Севастополя стал «часом Х», когда каждый максимально реализовал себя, находясь на волне гигантских жизненных перемен? Просто у каждого из нас это выразилось по-своему…
— Допускаю. Но я как-то об этом не задумывался.
— Я тоже. Хотя мне кажется, что когда люди эти строки прочтут, пищи для размышлений у нас добавится. Но я возвращаюсь к твоей пьесе. Она ведь вовсе не о событиях на Украине. Там и намёка на это нет.
— Нет и быть не может. Согласен с тобой. Это о нас вообще.
— Да уж вообще… Знаешь, когда я ещё в зале смотрел на начальника тюрьмы, то невольно улавливал в нём тебя. Впрочем, в генерале я тоже тебя находил. При всей разноликости этих людей. Ты в прошлом — морской офицер, служил на Черноморском флоте и на Камчатке, наверняка списал эти образы с сослуживцев. Так ведь?
— Ну, почти… Хотя нет конкретных персонажей. Образы собирательные…
— А бургомистр тоже собирательный персонаж?
— Тоже.
— Но с ним ты попал! Явно отрицательный тип. Но на нём выстроен сам замысел пьесы, как я полагаю. Но странно: вся его отрицательность так естественна для современной жизни и так понятна каждому из нас, что невольно…
— Что невольно?
— Невольно ловишь себя на мысли, что такой бургомистр сидит в каждом из нас. А ведь не сидел раньше, эдак лет 25 назад! А теперь сидит. И ты его понимаешь и не слишком-то и порицаешь при всей отвратительности и гадливости образа.
Мне теперь понятно, почему я, выйдя после спектакля на улицу, не мог определиться с собственными ощущениями. Просто не мог выдавить из себя «бургомистра». Последние два с лишним десятилетия пребывания в «обществе потребления» так извратили нашу мораль, что теперь даже явно отрицательные действия находят наше понимание и даже согласие. Иными словами, окажись я или любой другой из зала на «хлебном» месте, мы могли бы поступить так же. Иными словами — подло и преступно. При этом оправдывая свой шаг расхожей фразой «такова жизнь». Владимир, это же ужасно!
— Над этим мы с тобой размышляли не раз…
— Это да. Но одно дело — кулуарная беседа. Совсем иное — выставить весь фарс нашей жизни напоказ, на суд многотысячной аудитории. Я теперь даже удивлён, что кто-то осмелился тебя поставить…
— «Кто-то» — это худрук театра Светлана Врагова. Здесь сработали её смелость и решительность, а также режиссёр-постановщик Дмитрий Краминский, который «вылепил» спектакль в едином со мной духе.
— А могло быть и по-иному?
— Конечно! Причём «не могло быть», а было в реальности. Читка, то есть театральный эскиз моей пьесы, прошла одновременно сразу в нескольких театрах как России, так и зарубежья. Но ставить её побоялись исходя из того, что реакция может быть слишком явной либо нежелательной. А в Штутгарте даже во время читки уже были убраны все острые места — лишь бы чего не вышло… Меня этим немцы потрясли. После чего их аморфная позиция по отношению к ситуации с беженцами становится ясной и вытекающей из вышеприведённого тезиса бургомистра — «такова жизнь».
— Они приняли на свой счёт содержание и в особенности «второй смысл» пьесы?
— И они, и другие… Самое интересное, что в разное время ко мне обращались и украинцы, и болгары с аналогичным вопросом: «Это ты о нас написал?»
— Ну да… И я их понимаю. Там каждый себя видит во всей лживости и неприглядности нашей жизни. А ведь заметь: люди прекрасно понимают, что так нельзя жить. Но вместо того, чтобы изменить что-то прежде всего в себе, предпочитают… не ставить твою пьесу. А как часто идёт на сцене «Модерна» твой спектакль?
— По-моему, сейчас три раза в месяц.
— Он в постоянном репертуаре, снимать его не собираются?
— Снимать не собираются. Я скажу, что он пока ещё идёт в статусе премьеры.
— Как премьеры? Я ведь был на ней несколько месяцев назад…
— Да, такова политика театра. Пока идут аншлаги, значит, продолжается премьера.
— И что же, всё это время артисты играют так, как я это видел?
— Что ты имеешь в виду?
— На износ. Мокрые все. Пот буквально пропитывал их одежду. Я же сидел на первом ряду, и мне это было так заметно…
— Заметно? Ну что делать… Темп и накал текста таковы… Кстати, за время спектакля они по три раза меняют рубахи…
— Выдержат ли артисты такую нагрузку?
— Этот вопрос не ко мне. Но я хочу тебе сказать: артисты буквально живут данным спектаклем. И Алексей Баранов, играющий начальника тюрьмы…
— Тот, который на тебя похож?
— Ну да… И, кстати, «твой» бургомистр — Алексей Багдасаров — тоже. А для Владимира Левашова, который играет генерала, эта роль позволила открыть «второе дыхание» не только на сцене, но и в жизни.
…Мы ещё долго беседовали с В.И. Горбанем относительно дальнейшей судьбы этого спектакля (в постановках его пьесы в других театрах, а также в иных вероятных трактовках прочтения). Он рассказал о пьесе «Вишенка на торте» и комедии «Пьеса N 3» об их такой же витиеватой и сложной судьбе. Но скоро (чтобы не предвосхищать события, говорю без конкретизации) мы услышим и о них. А кому-то из нас повезёт поприсутствовать на спектаклях в качестве зрителя. К сожалению, пока это далековато от Севастополя. Правда, ТV канал «Культура» разработал с В.И. Горбанем интересный проект, который мы сможем лицезреть по телевизору и оценить по достоинству то, что я, как смог, донёс до читательской аудитории скупым газетным слогом.
Конечно, у любого человека, кто читает эти строки, возникает естественный вопрос: «Откуда вообще взялся этот В.И. Горбань?»
Почему имя его не на слуху? Может быть, слепая удача вытащила этого человека и пьесу «Тюремный тариф…» в качестве счастливого лотерейного билета?
На самом же деле всё обстоит как раз наоборот. И к удаче творчество Владимира Горбаня никаким образом не причастно. Но несколько слов о его прошлом сказать надо. С 1997 года он активно сотрудничал в качестве художника-карикатуриста с крупнейшим швейцарским изданием «Небельшпальтер». Такая работа продолжалась около десяти лет. И уже в 2000 году В.И. Горбань входил в сотню самых лучших карикатуристов мира.
Кстати, лишь после мирового признания его стали замечать в Севастополе и Крыму. Большое число его работ появилось и в местных изданиях. Между тем, развивая свой творческий потенциал, который у него был с юных лет, Владимир Горбань стал писать юмористические рассказы и сценарии, начал сотрудничать с ВГТРК (в известной программе «Ха»), а также с журналом «Ералаш», эстрадными исполнителями юмористического жанра. Вскоре он уже был членом Союза писателей России…
А «Тюремный тариф премиум-класса» — это очередная творческая удача мастера. А также и проявление внутренней сути этого человека, которая зиждется на твёрдой жизненной позиции. А в ней профессионализм и служение избранному делу занимают первое место, как ни тривиально это звучит. Поэтому вы никогда не встретите его фамилию среди тех, кто выставляет себя, стараясь быть на виду не творческими победами, а внешним видом. По-моему, ему это просто противно.
А лучше, чтобы убедиться в правдивости данных строк, постарайтесь побывать на спектакле «Тюремный тариф премиум-класса». Вы и автора оцените соответственно, и в себе что-нибудь накопаете…
Я вот в себе накопал…
