14o…держал ночной караул». Это строка из целого сонма стихотворений, созданных «последним новобранцем» серебрянного века России поэтом Владимиром Луговским, посвященных самому его излюбленному персонажу из могучих стихий природы. Ветер в творчестве одного из последовательных учеников Э. Багрицкого олицетворял те революционные перемены в родной стране, которые в 1917 г. взорвали ее до самого донышка, породивши новых людей, новое миросозерцание…
Сегодня исполняется 115 лет со дня рождения Владимира Луговского, явно не заангажированного при жизни поэта молодой России, творчество которого вообще-то трудно априори причислить к какому-либо поэтическому клану литературного созвездия серебряного века. Он как бы замыкает футуристическую родословную «взрывателей слова», начиная от символистов и заканчивая конструктивистами, не имея поначалу ни громкого имени, ни эпатажного имиджа. Все пришло потом, за крайним порогом жизни.
Но вполне определенно можно утверждать, что к началу Великой Отечественной войны не было ни одного из молодых защитников Родины, кому были бы незнакомы чеканные строки знаменитой «Курсантской венгерки» В. Луговского:
Сегодня не будет проверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку,
Идет 19-й год…
__________________________
ОРДЕН КОСМОПОЛИТА ЛУГОВСКОГО
Пройдут годы, и среди почитателей поэзии молодой Страны Советов образуется целый пласт авангардистов, цитирующих чеканный белый стих Луговского. А Константин Симонов увековечит его прототипом поэта Вячеслава Викторовича в повести «Двадцать дней без войны»…
Биография В. Луговского не изобилует ни гумилевскими воинскими кульбитами, ни толпами почитателей, ни публичными «вакханалиями», что особо отмечает творчество Есенина и Маяковского. Он вошел в антологию постреволюционных поэтов молодой Советской республики как создатель особого вида тактового стиха, как мастер свободного течения эпического повествования. И… как фигурант яркого примера почти фантастического избавления от застенок ГУЛАГа по необъяснимому капризу вождя народов…
А было это так. 26 октября 1932 года на квартире М. Горького состоялась приснопамятная встреча руководителей ВКП (б) и правительства с писателями. На ней присутствовал и И. Сталин. По сигналу одного из церберов правительства В. Луговской взял слово и предложил тост за здравие вождя. И тут произошло нечто неожиданное. Писатель пролетарской выпечки Георгий Никифоров, явно перебрав спиртного, вдруг прервал Луговского и громко сказал: «Надоело пить в миллионный раз за ваше здоровье, товарищ Сталин. Вам, наверное, надоело всё это слышать!»
Зависла зловещая пауза…
Сталин встал из-за стола и, чуть помолчав, пожал руку Никифорову со словами: «Спасибо. Действительно — надоело!»
А вот что последовало за этим из ряда вон выходящим случаем. Не прошло и шести лет, как в январе 1938 г. Никифоров был арестован по делу «о заговоре писателей» и спустя неделю расстрелян.
Сталин, как известно, ничего не забывал. Еще в 1929 году В. Луговской напечатал странное стихотворение «Жестокое пробуждение». От чего? Явно от революционно-напыщенной патетики, что было свойственно стилю многих советских поэтов конца двадцатых годов. Луговскому «приснилось» многое из того, что «черносотенцы» советского литературоведения посчитали за политически вредные «лирические отступления». А самое главное — в этом стихотворении на сопряженных строфах опасно присутствовали слова «вождь» и «пуля в сердце», а личные интересы поэта как-то на голову превышали классовые.
В апреле 1937 года выходит уничижительное постановление президиума правления СП СССР «О книге поэта В. Луговского». Через три дня в газете «Известия» публикуется статья с отвратительными ярлыками, свидетельствующими о необходимости изолировать упаднического космополита и извращенца В. Луговского от «чистопородной» поэтической среды страны, успешно пожинавшей плоды индустриализации.
А на следующий день на квартиру В. Луговского нагрянули чекисты с обыском и постановлением об аресте. Однако через двое суток, когда поэт уже успел отправить сестре Тане письмо со словами «внутри страшное горение и творческая тоска», наступает неожиданная развязка. Товарищ Сталин все-таки вспомнил о «несостоявшемся тосте» поэта Луговского на квартире писателя Максима Горького и наложил табу на арест «апологета надсоновских настроений», отправив в архив целую папку компромата на «изгоя». Более того, он дал неожиданно указание наградить В. Луговского орденом «Знак Почета»…
Кому еще так везло в подобной ситуации? Еще двум-трем, как гласит история отечественной поэзии, кому волею случая удалось-таки задеть какие-то гуманные струны в сердце сакрального повелителя могучей страны, где проживали люди с особой загадкой в душе…
«ПЛЫВЕТ СЕВАСТОПОЛЬ ЛИНКОРОМ ОГРОМНЫМ…»
…Владимир Луговской родился и вырос в московской семье интеллигентов. Отец — друг А. Луначарского, известный словесник и историк, археолог, большой знаток живописи и архитектуры, мать — замечательная певица. С раннего детства Луговского в его семействе царило странное сочетание излюбленных пристрастий. Это мир Херсонеса и вообще Древней Эллады, горячее притягательное дыхание пустынь, археологических «сходняков» Средней Азии и особое внимание к миру морского братства (склянки, дредноуты, штормы, гюйсы, таинственные острова в океанах).
И весь этот конгломерат романтических жизненных установок как-то органично вписался и в саму жизнь, и в творчество Владимира Луговского. Ему не довелось участвовать напрямую в боевых действиях на фронтах Первой мировой и Гражданской войн, но, получив контузию, этот человек нежданно-негаданно попадает «на родину» своей мечты, эвакуировавшись в золотой Ташкент.
В самом начале 30-х годов ХХ века Луговской долго путешествовал по Средней Азии, затем был следователем в Московском угро, окончив Военно-педагогический институт…
Начиная с 1924 года стал печататься с легкой руки А. Луначарского. Вначале издал первую книгу стихов «Сполохи», где еще «спотыкался» о дилемму: петь или не петь гимн полному тревожного разгула новому строю? Однако уже второй сборник его поэтических произведений не оставляет для историков литературы площадки для сомнений: как и Лавренев, Луговской «надул паруса» ветром ударного такта мелодий в честь революционных преобразований в стране.
Мы уже отмечали: Херсонес и Крым занимали особое — почетное — место в миросозерцании В. Луговского. У нас он бывал по крайней мере пять раз, начиная с 1923 года, когда с другими поэтами совершил бросок-проход из Севастополя в Керчь, вдоль Южнобережья.
…А теперь — уже более конкретно о нашем Севастополе в биографии В. Луговского, героя сего рассказа. В июле 1930 года в Москве создается Лит-объединение армии и флота, членом которого с билетом N 7 становится поэт В. Луговской. Но это было не просто данью моде, не холостым выстрелом «для галочки». Луговской решает какое-то время пожить в легендарном городе, непосредственно участвуя в жизни военных моряков. Он получает удостоверение корреспондента «Красной звезды» и поселяется на частной квартире вблизи Херсонесского заповедника, там, где заканчивается ныне улица Древняя.
В октябре 1930 года на легком крейсере «Червона Украина» в составе эскадры с дружественным визитом он совершает поход по Средиземному морю с заходом в порты Турции, Греции и Италии. В итоге рождается книга «Европа», которая вскоре вошла в список произведений, рекомендуемых для внеклассного чтения подрастающей молодежи Страны Советов…
И все же… Не всё так было просто в «писательской аудитории» в нашей стране в преддверии Великой Отечественной войны. Ушли, так и не получив живительного антидота к несвободе, не дожив до раскрепощений XXII съезда КПСС, такие замечательные кудесники слова, как Е. Шварц, Н. Заболоцкий, сатирик М. Зощенко. «В ногу» с ними шагнул и Луговской…
Несмотря на известный уже пресловутый царственный «жест» товарища Сталина, избавившего Луговского от жуткой участи Осипа Мандельштама, сгоревшего в ГУЛАГе на Дальнем Востоке, вокруг авторских амбиций автора «Курсантской венгерки» долго-долго после гонений 37-го года витал некий вакуум. Практически до середины 50-х годов прошлого века Луговского не печатали. И только после его ухода из жизни (кстати, умер он в 1957 г. в Ялте, опустив голову на рукопись уже посмертно потом изданного романа «Середина века» за своим писательским столом. — Авт.), спустя целых 30 лет вышел трехтомник с его стихами.
В числе самых любимых его творений, как он сам признавался К. Симонову, был поэтический гимн Севастополю.
Вот он:
Пройдут и, как зори, взойдут поколенья,
Но подвигов слава над смертью властна.
Весь город охвачен единым стремленьем —
Быть гордым и юным во все времена.
…Нет, он не остыл от снарядного грома!
Среди невысоких, обветренных гор
Плывет Севастополь линкором огромным,
Форштевнем круша черноморский простор…
ЗА ГРАНЬ СИЮМИНУТНОГО…
…Хочется завершить наш рассказ одним удивительным примером сопряжения времен, если так можно выразиться, «по милости» поэта милостью божьей Владимира Луговского. У него в «крымских запасниках» есть замечательное стихотворение «Мы шли в Балаклаву путем Одиссея», посвященное эпроновскому шлюпочному походу в черноморскую Венецию.
Цитируем выборочно:
Мы шли в Балаклаву путем Одиссея,
Двенадцатью веслами яхонты сея…
И, густо дыша кипарисным настоем,
Черный проход, развалясь, нам открыл
Нами завоеванные санатории,
Вновь завоеванный нами Крым…
Это, уважаемый читатель, уж не о том ли? Не о том ли, что судьбоносно свершилось со всеми нами в Севастополе 18 марта 2014 года? У некоторых поэтов, на темечке которых есть божья отметина особым белым камешком, такое — фантасмагорический скачок в будущее через сито событий — случается. И порой такие «отмеченные» навскидку удивительным образом попадают прямиком в яблочко грядущих знаковых событий, отраженных магическим кристаллом Времени…
И на засыпку. Повторимся: исключительно избранных Всевышний виртуально отмечает белым камешком. И даёт им «в дорогу» особенный знак. Судите сами. Владимир Александрович Луговской родился 1 июля 1901 года — в первый день срединного месяца первого года нового века. Один — из миллионов…
На снимке: поэт В.А. Луговской.
