15oокажется в его литературной судьбе катализатором рождения на свет
замечательных произведений, на которых буйно взрастет субстанция
интеллектуального воспитания целого поколения советских людей 40-60-х
годов минувшего столетия.ИГРА В ПРЯТКИ
…Я хорошо помню то далекое послевоенное время, когда нам с сестрой мама читала на ночь сказки. За окном горячий, осязаемо-плотный ташкентский ветер с Чиланзара монотонно баюкал самую длинную ветку карагача, а я считал до семи, чтобы наконец услышать последнее желание девочки Жени из Катаевской сказки «Цветик-семицветик». И загадывал своё: чтобы завтра нарыть на развалках заброшенной военной мастерской шарикоподшипник для самоката…
Россияне, чье осознанное детство пришлось на середину сороковых годов, с теплым, ностальгически бережным чувством сопричастности к уже далеким событиям в судьбе Отчизны при случае не преминут выказать образчики на редкость кристальной памяти при упоминании таких блистательных прозаических шедевров Валентина Петровича Катаева, как повести «Белеет парус одинокий», «Сын полка», романы «Трава забвения», «Алмазный мой венец», и многого другого в жанрах прозы, поэзии, драматургии…
Поистине прав был офранцуженный немецкий писатель Жан Поль, когда сказал: «Память — единственный рай, из которого нас не могут изгнать…»
…»Белая тайна» Катаева… О чем это? О том, как в течение более чем 65 лет скрывал свое белогвардейское прошлое этот «инженер человеческих душ», как однажды выразился товарищ Сталин о писателях (между прочим, позаимствовав эту крылатую фразу у Юрия Олеши — нежнейшего друга Катаева, потомка гордого рода знатных белорусских бояр)…
Если открыть БСЭ за 1973 год, то там без обиняков написано, что советский прозаик и поэт В.П. Катаев в 1917-1920 годы участвовал в боях против белогвардейцев генерала Деникина. И это будет правдой. Частично…
На самом же деле мальчик из интеллигентной учительской семьи, в будущем автор замечательного «романа-кроссворда» «Алмазный мой венец» (о нем мы еще расскажем. — Авт.) с седьмого класса одесской гимназии в самый разгар Первой мировой войны ушел добровольцем (их тогда еще называли «охотниками») на фронт. Позади остались вечерние семейные посиделки, когда отец вслух читал ему и младшему брату Жене очередную главу из «Истории государства Российского», первые литературные опыты, жуткую радость, когда в газете «Одесский вестник» мальчик увидел свое впервые в жизни опубликованное стихотворение «Осень»…
Вольноопределяющийся I разряда 1-й батареи 61-го артдивизиона Валёк Катаев, как говорят, по ноздри и выше хлебнул смертельно опасного «бульона» фронтовой жизни. Два раза был ранен, а однажды — отравлен фосгеном. За непоказное мужество был удостоен престижной награды — ордена Св. Анны IV степени с надписью «За храбрость» и личного дворянства (его родители происходили из священнослужительских семейств).
Он активно и верноподданно участвовал в Белом движении, дослужился до чина подпоручика на легком бронепоезде «Новороссия», где командовал 1-й башней. В одесском подполье готовил десант из Крыма на Петроград, чтобы повторился второй Кронштадт.
Судьбе, однако, было угодно, чтобы с приходом красных Катаев с весны 1919 года стал «служить трудовому народу». И ведь верно служил: вновь командовал батареей.
Правда, прошел через «адовы врата» ареста. Его и брата Евгения чекисты все-таки упрятали в кутузку одесской «чрезвычайки», предъявив обвинение в подготовке захвата маяка. Уже был отпечатан приказ о расстреле братьев, когда в помещении ЧК на Греческой площади в Одессе появился инспектор из Москвы большевик Яков Бельский. Он-то и припомнил, как на одной из большевистских сходок в той же Одессе с пламенной речью выступал фронтовик Валентин Катаев, который на самом деле тогда был скрытым белогвардейским подпольщиком.
В сентябре 1920 года, после полугодичного пребывания в тюрьме, Валентин Катаев выходит на свободу. И — «перековывается»! С этой осени начинает отсчет его новая, пролетарская жизнь, хотя в партию он так и не вступил. Вместе со своим другом Юрием Олешей Катаев активно сотрудничает с газетой «Гудок», журналом «Крокодил», отражая в очерках, фельетонах, повестях и рассказах пряные реалии революционных преобразований в городе и на селе…
Возникает естественный вопрос: «Как же ему удалось в течение всей его последующей жизни скрывать свою «белую тайну» и ни разу не проколоться и не попасть даже на элементарное собеседование в НКВД?
Ответ будет многослойным и неоднозначным. Во-первых, в будущем Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, основатель знаменитого журнала «Юность», депутат Верховного Совета РСФСР многих созывов обладал смелостью на редкость замечательной закалки. Достаточно сказать, что он — дважды кавалер солдатского Георгиевского креста, а уже одно это говорит о многом, ведь войну Катаев закончил штабс-капитаном.
Во-вторых, как это ни покажется странным, Валентин Петрович как бы играл в прятки с НКВД, то есть задиристо и порой нарочито демонстративно не скрывал свою былую причастность к Белому движению.
Вот примеры. Неоднократно он не вставал в позу и не отказывался от реалий его белогвардейского прошлого, факт которого после смерти его любимейшего учителя Ивана Бунина обнародовала в своих воспоминаниях вдова нобелевского лауреата.
Далее. Как бы демонстрируя свой любимый афоризм «Если боишься — не говори, если сказал — не бойся», он в своей автобиографии абсолютно открыто указывал, что «Гражданская война замотала меня в доску, швыряя от белых к красным, из контрразведки — в «чрезвычайку».
В июне 1921 года Катаев публикует очерк «Короленко». Как бы отвечая самому же себе на поставленный вопрос «Кого вы любите из современных писателей?», он лапидарно отвечает: «Белого Бунина». В те свинцовые времена, когда Бунина выставляли эдаким жупелом, это выглядело опасным выпадом…
Конечно, тучи над его головой постоянно «сходились в стаи». В 1930 году в журнале «На литературном посту» верный ленинец критик Машбиц-Веров в литературном обзоре так отозвался о творчестве В.П. Катаева: «Неактуален для современной эпохи». И еще как приговор: «Недострелянная сволочь»…
САКРАЛЬНЫЙ ДАР
Прервемся. Общеизвестно, что Иосиф Сталин скрупулезнейшим образом «курвировал» все творческие «выбрыки» советского литературного бомонда. И читал, и слушал, и смотрел. Конечно же он не мог упустить из виду образец такого могучего таланта, коим обладал Валентин Катаев.
А потому, когда задолго до войны по сценарию Валентина Петровича вышел на экраны вообще-то далеко не вполне партикулярный фильм режиссера А. Мачерета «Лицо героя», «кремлевский горец» выделил сценариста особо. Почему? Потому что натуре вождя было свойственно инстинктивно угадывать в современниках сакральный дар провидца и всячески потом пестовать такого человека.
…Звучит за кадром дикторский текст: «Вражеская эскадрилья, точно вор темной ночью, напала на советскую территорию. На крыльях машин, точно щупальца каракатицы, — фашистская свастика». Далее — крупным планом лицо героя фильма, обращенное на портрет И.В. Сталина. И звучит такая фраза: «Родина зовет. Враг будет уничтожен в собственной берлоге…»
Знакомо? …От 23 августа 1939 года, когда был подписан пресловутый пакт о ненападении с Германией, страну еще — на минуточку! — отделяло много лет. И посему, скорее всего, по личному указанию вождя этот фильм был незамедлительно убран с экранов кинотеатров СССР. Но фамилию «Катаев» Иосиф Виссарионович запомнил. Надолго. И с характеристикой «Свой!»
Спустя много лет, когда в 1945 году Катаев опубликовал знаменитую повесть «Сын полка», по которой режиссер В. Пронин снимет фильм, Сталин снова вернется к «вопросу писателя Катаева». В заключительном эпизоде повести суворовец Ваня Солнцев поднимается в своем сне по лестнице к генералиссимусу Суворову. А тот представляет мальчика другому великому полководцу — Сталину. И он напутствует Ванюшку: «Иди, пастушок. Ничего не бойся…»
Этот кадр также вскоре был вымаран из киноленты. Но отеческое «Не бойся!» стало для Валентина Катаева охранительной «тамгой» на всю его последующую почти 90-летнюю жизнь…
А поводов для знакомства с сибирскими ГУЛАГами у Катаева было предостаточно. Это и открытая защита «врагов народа» (он, к примеру, яро и бесстрашно вступился за О. Мандельштама, которого Сталин «закандалил» в тюрьму Владивостока). Это и прямое указание своей причастности к Белому движению в его мемориальной повести «Записки о Гражданской войне». А в романе «Кладбище в Скулянах» Катаев прямо пишет о себе: «Спорол погоны и звезду на фуражке»…
Наконец, в 1943 году в «Новом мире» была размещена его повесть «Жена». Севастополь, как свежая рана на челе Родины, уже оставлен. Причем с брошенными на произвол судьбы 80 тысячами почти безоружных воинов-черноморцев. А Катаев как ни в чем не бывало возвращает память жены погибшего героя в солнечный город-красавец, в мирную жизнь черноморцев и корабелов… Как говорится, насыпал соль на рану.
В 1944 году в журнале «Знамя» появляется как бы в ответ на эту публикацию разгромная статья о Катаеве: «…в его творчестве отсутствует идейный стержень»…
И ничего. Всё Валентину Петровичу сходит с рук. Даже его прямые «выстрелы» по авторитету вождя. Автор повести «Белеет парус одинокий» (к слову, по примеру Лермонтова, слямзив этот крылатый заголовок у декабриста Марлинского) как-то открыто, внаглую не является к телефону на прямой вызов вождя. Вот какой ответ он дает А. Поскребышеву — «верному оруженосцу» Сталина: «Это, наверное, зовут моего брата. Тут какая-то ошибка».
И ничего — пронесло!
В октябре 1940 года на заседании бюро ЦК И.В.С. подверг резкой критике творчество писателя-малоросса А. Авдеенко, мол, он «перекликается с врагами». Катаев попросил слова и пытался сгладить обвинения. Но Сталин его резко прервал.
Когда же Валентину Петровичу вновь дали слово, он язвительно сказал: «После блистательного завершения Иосифом Виссарионовичем моей речи мне больше сказать нечего».
МУЧИТЕЛЬНЫЙ ВЕНЕЦ
Его, как и в других случаях, на сей раз «спас» председатель правления Союза писателей РСФСР А. Фадеев, который как-то попенял Катаеву: «Уймись наконец. Сколько телег на тебя уже накатили…»
…Однако главная «телега» его жизни скрипнула тормозами в ошарашенной писательской «критической массе» через несколько десятилетий после Великой Отечественной войны, в ходе которой, кстати, военный корреспондент «Правды» и «Красной звезды» Валентин Катаев создал целое созвездие прекрасной фронтовой очерковой прозы, не уступая даже Илье Эренбургу, «врагу N 3» Адольфа Гитлера.
«Телега» эта, имеющая конечной целью замарать моральные устои многих мэтров литературного парнаса страны побеждающего в конце концов социализма, называлась «Алмазный мой венец». Роман вышел в 6-м номере «Нового мира» в 1978 году. Эта вещь, к слову, «читается по слогам» и поныне…
Шум поднялся неимоверный. В романе оказались зашифрованными почти все былые враги и друзья-товарищи автора. Прозвища-маски, или «ники», конечно же угадывались. «Командор» — Маяковский, «Будетлянин» — Хлебников, «Конармеец» — Бабель, «Ключик» — Олеша… И к каждому из фигурантов карусели литературных звезд «Алмазного … венца» Катаев прилепил уничижительный ярлык.
Поэт Давид Самойлов назвал этот Катаевский труд «набором сплетен, зависти, цинизма и восторга перед славой». И еще: «При жизни он втирался в царство прославленных мертвецов».
Впрочем, Катаев, общепризнанно вольно общаясь с цитатами мэтров, не стесняясь, говорил: «Они — умерли, а я — нет».
Советская критика обозвала это произведение Катаева «реинкарнацией провалов в памяти». Однако и по сей день не утихают споры относительно ценностей этого загадачного плода «малого гения», как себя называл Валентин Катаев, провозглашая в литературе новый стиль — «мовизм» (от французского move — «плохо»)…
Чем же ценен уникальный талант этого изумительного мастера слова, которого одни люто ненавидели, а другие беззаветно обожали? Это ему принадлежат слова: «Метафора стала богом, которого мы носим на руках». Его вещи отличаются словесным изяществом, сработаны прозой, написанной безукоризненно метафоричными, отточенными белыми стихами. Романтическая приподнятость повествования вызывает у читателя неосознанное волнение, а ироничность автора, граничающая с сарказмом, — это некий перчик, возбуждающий воображение.
Художник-карикатурист Борис Ефимов как-то о нем написал: «Он — великий мэтр прозрачного литературного языка и в то же время циник, способный пренебрегать общепринятыми приличиями».
Ради острого словца Катаев был не прочь на всю жизнь оскорбить и лучшего друга. Например, в романе «Святой колодец» он так изобразил жену фанатично влюбленного в его творчество Леонида Ленча: «Мадам Козлевич со своими стройно-склеротическими ногами». А своего побратима по Первой мировой войне, писателя-сатирика Михаила Зощенко прямо вот так взял и предал, когда он попал в «ежовые рукавицы» НКВД. В 1946 г. в докладе Жданова на собрании московских писателей Зощенко был назван «подонком». В своей депутатской речи по поводу принятия Верховным Советом госбюджета на 1947 год Катаева «понесло», хотя его никто за язык не тянул. Он сказал следующее: «Зощенко — автор произведений, полных тошнотворного мещанского пессимизма, а это уже враждебные настроения».
Впрочем, автор «Алмазного … венца» быстро опомнился. Спустя несколько месяцев Катаев приехал в Ленинград, нашел Зощенко, гвардейца, кавалера пяти боевых орденов, и со словами «не имей на меня сердца, боевой товарищ» предложил «укокошить» в ресторане 10 тысяч рублей в качестве примирительного «алаверды». И Зощенко его простил.
ПОД НЕПОВТОРИМО «КУРОРТНЫМ НЕБОМ»
Кстати, именно с ним Катаев в 1925 году впервые побывал в Севастополе. Вот его впечатление от нашего прославленного города: «Бесконечно далекое утро. Наш курьерский поезд, проскочив сквозь… череду черных тоннелей, внезапно вырвался на ослепительный простор. И я увидел темно-зеленую Севастопольскую бухту с заржавленным пароходом посредине… Потом я вышел на горячий перрон под жгучее крымское солнце, в лучах которого горели привокзальные розы, расточая особый, крымский аромат, говорящий о любви, о розовом массандровском мускате и татарских шашлыке и чебуреках, надутых горячим перечным воздухом…»
Здесь, торгуясь с шоферами затертых, пропыленных автомобилей, готовых с ветерком доставить пассажиров до Ялты, Катаев и познакомился с Зощенко, узнав в нем боевого товарища по западному участку фронта в Первой мировой войне. На открытом автомобиле они выехали в Ялту, где поселились на ул. Виноградной…
…В одном из «пазлов» воспоминаний Катаева есть такие строчки: «Богом, соединившим наши души, был юмор. А еще и туман, ползущий с вершины Ай-Петри, напомнивший нам газовую атаку в районе города Сморгонь»…
Второе знакомство Катаева с нашим краем, с его «бледно-сиреневым, единственным в мире курортным небом» датируется летом 1929 года. Вместе с Юрием Олешой они приехали к нам по командировке газеты «Гудок» в связи с посещением Севастополя кремлевской инспекцией на учениях флота. В одном из писем Ю. Олеши писателю Л. Славину вскользь упоминается о том, с каким жадным чувством прикосновения к прошлому В. Катаев после того как они вместе сочинили репортаж для «Гудка», потащил своего друга на Малахов курган, где около 175 лет назад, отбивая штурм французов под началом маршала Пелисье, пал смертью храбрых его дальний предок, командир Казанского полка полковник Катаев…
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ
…Всю жизнь первооткрыватель «Маленькой железной двери в стене» вел дневник. Последняя запись оказалась самой короткой: «Живу»…
И ведь этот удивительный человек, воистину провидец, по характеристике его биографа А. Шаргунова, «пребывая в постоянной погоне за весной», в очередной раз попал в точку, обозначив свое существование на Земле в настоящем времени. Он действительно продолжает виртуально жить и сегодня, перешагнув рубеж своего 120-летия, которое совсем недавно отметил литературный бомонд России.
Валентин Катаев продолжает жить в романе «Трава забвенья», и она не теряет своего изумрудного цвета и поныне. Он увековечил свое имя в повести «Сын полка», некогда породившей в послевоенной стране парадигму героики детского подвига на войне.
Наконец, неповторимый Катаевский юмор прорисовывается в коллизиях знаменитого романа «12 стульев», сюжет которого, как общеизвестно, с «братского плеча» был подарен им младшему Катаеву, взявшему псевдоним Евгений Петров.
Немногие из цеха русских советских мастеров слова — «живого воспоминания», по характеристике Ираклия Андроникова, — удостаиваются в наш неспокойный век такой участи. А вернее — чести…
На снимке: Валентин Катаев (слева) и Юрий Олеша в Севастополе. Приморский бульвар, лето 1929 года.
