Везучая Анна

Анне Петровне Кирилловой недавно исполнилось 90 лет. Во время войны ее семья не эвакуировалась из Севастополя и пережила оккупацию.

«Отделением полиции немецкой ортскомендатуры 17 августа 1942 года был составлен адресный листок на жителя города Севастополя Ващину Анну Петровну 27 февраля 1927 года рождения, работавшую пекарем на хлебозаводе, проживающую на улице 6-й Бастионной, 40».
Эту справку выдал Севастопольский архив Анне Петровне Кирилловой (в девичестве—Ващиной) в 2005 году. В свои 90 лет она спокойно рассказывает о том времени. Слез нет. По словам ее родственников, у нее такой характер—стальной—был всегда, никто вообще не помнит ее плачущей. Во время войны их семья не уехала в эвакуацию—мама панически боялась моря. Как ни странно, Анна Петровна говорит о себе: «Я—везучая».
Многодетные супруги Ващенко жили на ул. 6-й Бастионной в собственном доме. Семья—простая. Муж и отец работал извозчиком, возил продукты в военторг, иногда, как бы сейчас сказали, «таксовал» в центре. Машин в городе практически не было, услуга пользовалась спросом. Старший сын ушел в армию, но из армии его сразу забрали на фронт.
«В 1941 году, когда началась бомбежка, я увидела, как несут мертвых детей. Дома папа сказал, что Германия напала на Советский Союз,—вспоминает Анна Петровна.—В начале войны мы жили в пещере под Максимовой дачей и не знали, где находятся бомбоубежища и есть ли они. Никто ничего не говорил. Чувствовалась полная неразбериха. Выживали кто как умел. Или не выживали. Я бегала домой, на Бастионную, чтобы приготовить еду и принести маме с сестрами. Мама тогда сильно болела. Но хотя мы и жили в пещере, наш дом остался целым. Снаряд попал в стену, но не разорвался. Позже папа заделал дыру брезентом, и мы вернулись домой.
Об отъезде из города в семье велись серьезные разговоры. Мы должны были отправиться в эвакуацию вместе со своими знакомыми. Но мама не смогла пересилить свой страх. Сказала: «Будь что будет». Если суждено погибать—погибнем здесь. Потом оказалось—к лучшему: наши знакомые, с которыми мы должны были уехать, погибли в море—их судно потопили фашисты. И ведь еще не раз с нами происходили просто удивительные вещи. Я поняла, что я—везучая».
Второй случай, который помог убедиться в собственной везучести, не заставил себя долго ждать. Неподалеку от дома были вырыты два окопа—широкий и узкий (люди прятались в них во время бомбежек). Мама Анны Петровны считала, что в широком безопаснее. Спрятались как-то там, но пришла соседка и закричала, что этот окоп—ее. Побежали в другой. В этот же день бомба попала в широкий окоп. Все, кто там прятался, погибли.
К несчастью, везение не распространилось на еще одного брата Анны Петровны, 19-летнего Володю, которого не взяли в армию из-за инвалидности по зрению. Он погиб, когда немцы вошли в город.
«В тот день, когда фашисты вошли в Севастополь, брат как раз был на улице, куда-то бежал. Немцы выстрелили в бежавшего парня, ранили его в плечо. До дома он все-таки дошел, а мы все спрятались в Покровской церкви—там был медпункт. Ранение не страшное, но пуля оказалась зараженной, и брат умер».
Анна Петровна показала единственную фотографию брата—«карточку». И фотографию старшего брата Николая, воевавшего на фронте. Тоже везучего: провоевал всю войну и вернулся домой.
«Немцы сразу повесили трех парней. Поставили три виселицы там, где сейчас Комсомольский сквер,—вспоминает Анна Петровна.—Папу на фронт не взяли из-за возраста и многодетности, и он оставался с нами. При немцах он пошел работать грузчиком в порту—семью как-то нужно было кормить. Не помню, куда делись лошади, возможно, их конфисковали: немцы ходили по дворам и забирали все, что могли. Забрали нашу свинью и мой велосипед».
Школу пришлось бросить сразу, как началась война: какая могла быть учеба? Во время оккупации Анна Петровна, которой на тот момент было всего 14 лет и ее еще никто не называл по отчеству, пошла работать на хлебокомбинат—«печь хлеб с ячменем». Хлеб выдавался по карточкам, а еще отец иногда брал хамсу у рыбаков. То, что в доме оставалось ценного, включая самовар, Ващенко поменяли на продукты. Кстати, менялись с румынами, «они скупали все, что можно».
«В августе 1942-го пронеслась новость, что девушек и парней будут забирать в Германию. Меня тоже должны были забрать, я попадала в списки дважды,—говорит Анна Петровна.—Первый раз мне знакомая врач сделала справку, что я больна туберкулезом, второй раз мне разрезали подмышку, имитировав серьезную болезнь. Поэтому меня и не угнали. Поработав пекарем, устроилась в аптеку. И вот когда я из аптеки бегала домой на обед, мимо меня постоянно выносили на носилках наших мертвых военнопленных. Кругом одни трупы».
За лекарствами отправлялись в Симферополь. Медсестра Люба Мисюта брала молоденькую помощницу с собой. Когда Любовь расстреляли фашисты, выяснилось, что она помогала подпольщикам, а девчонок брала с собой за компанию, чтобы меньше возникало подозрений. В списки подпольщиков Анна Петровна не попала и осталась жива. Но их семью могли расстрелять из-за другого—сокрытия еврея, чудом убежавшего из тюрьмы. Ващенко прятали его в саду, в смородиновых кустах. Еще одну активистку и общественницу, которой тоже грозил расстрел, прятали в каком-то люке.
«На улице Ленина находилась немецкая комендатура. Людей мало осталось в городе, вспоминает Анна Петровна.—Как-то меня девчонки позвали чистить картошку для немцев. Я пошла. Сижу, чищу. Подходит ко мне немецкая фрау с пистолем, рядом—переводчик. Фрау приказала мне пойти вымыть туалет. Я уперлась: не пойду. Фрау разозлилась. Как не выстрелила—не знаю. Снова повезло. Меня сразу выгнали. Пришла домой, маме рассказываю, что выгнали с работы. Мама ответила: «Слава богу, что жива осталась». А еще помню, что как-то папу немцы сильно избили в порту: что-то он у них взял. Увезли в комендатуру. А у меня знакомая работала официанткой в комендатуре, жила с немецким офицером. Она попросила своего немца помочь, и отца отпустили. Возможно, она спасла ему жизнь».
Эта девушка, спасшая жизнь Петру Ващенко, при отступлении фашистов с полуострова уехала вместе со своим офицером в Германию. И неожиданно в 1944 году вернулась, снова устроилась на работу. В 1947 году ее арестовали, а всех родственников выслали в Симферополь. Какая судьба ее ждала—расстрел или ссылка, история умалчивает.
Кстати, когда немцы стали отступать, они «страшно свирепствовали». Снова бомбежка—бомбили наши. Семья спряталась уже в знакомой им пещере. Немцы нашли, пытались их оттуда вытащить.
—Зачем? Не знаю. Возможно, хотели убить,—говорит Анна Петровна.—Мама закричала, что мы заразные, «у нас тифус». Немцы страшно боялись инфекций. Это помогло. А потом, не знаю, сколько времени прошло, услышали чей-то крик: «Едут наши танки». Я быстро выскочила, нарвала букет сирени и кинула этому первому танку.
Война еще не закончилась, но Севастополь был освобожден. Разрушенный, с малым количеством жителей. Все знали друг друга. После оккупации к семье Ващенко вопросов не возникало, но, по словам Анны Петровны, проблемы начались у спасенных военнопленных.
—Я знаю, что кого-то отправили на Колыму,—вспоминает Анна Петровна.—А нам стали выдавать паек: 400 граммов хлеба, крупы, что-то еще. Паек выдавали до 1947 года. Жили, конечно, страшно бедно. Но танцевать бегали—молодые. А В 1947 году я познакомилась со своим мужем. В поезде. Он зашел в купе и ударился о дверной проем, я подала ему монетку, сказав в шутку: «До свадьбы заживет». Оказалось, до нашей свадьбы.

Анна БРЫГИНА.
Фото В. Докина.