Будущее России не зависит от санкций. Будущее России зависит от нас В.В. Путин
Севастополь 14o

Разящий смех печальной Тэффи

Ее литературное творчество на рубеже конца XIX—начала ХХ века неизменно находило отклик в сердцах сотен и сотен тысяч россиян и зарубежных ценителей сатиры и юмора, толерантно преодолевая интеллектуальные планки эстетических и сословных границ… Надежду...

Ее литературное творчество на рубеже конца XIX—начала ХХ века неизменно находило отклик в сердцах сотен и сотен тысяч россиян и зарубежных ценителей сатиры и юмора, толерантно преодолевая интеллектуальные планки эстетических и сословных границ… Надежду Лохвицкую ждали с ее очередным искрометным фельетоном или шутливым рассказом буквально все—от кучера до академика. Всё, что выходило из-под ее пера, было доступным, актуально узнаваемым, по-народному ядреным и украшенным блестками исторических ассоциаций и реминисценций…

 

А так ведь хотелось «сохранить жизнь»…

Неподражаемая и без Разящий смех печальной Тэффикаких-либо натяжек поистине королева российского юмора Надежда Александровна Лохвицкая (ее псевдоним—Тэффи) такими словами некогда охарактеризовала свою жизнь: «Я родилась в Петербурге, наша весна весьма переменчива: то сияет солнце, то льет дождь. Поэтому у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее». И еще одно ее откровение: «Анекдоты смешны, когда их рассказывают. А когда переживают—это трагедия. И моя жизнь—это сплошной анекдот, т.е. трагедия…»
…В тот вечер, 17 октября 1888 года, так уж срослось, что два сильнейших потрясения для хрупкой девичьей души оказались непозволительно рядом: крушение императорского поезда под Борками и гибель Анны Карениной под Бологим (даже станции начинались на две одинаковые буквы!). Она в течение часа сидела над только что дочитанным шедевром Льва Толстого, глухо рыдая в подушку. А вечером вернулся со службы отец и сообщил потрясшую всю Россию весть: «Наш император и вся его семья чуть не почили в бозе. Но Господь Бог отвел беду…»
Тогда-то Надежда и удивила своего родителя, который неделю назад настоятельно порекомендовал дочери прочесть эту книгу Льва Николаевича: «Папа, а зачем он это сделал? Разве Анна заслужила такое жуткое отмщение за любовь?
—Кто это «он»?
—Лев Толстой. Каренина не должна была так умереть…
Отец лаконично ответил: «Человек—хозяин своей судьбы…»
Но этот афоризм её не разубедил. Девушка со свойственной ей решимостью нашла возможность встретиться в Хамовниках со знаменитым писателем, намереваясь слёзно упросить его… изменить концовку романа и сохранить жизнь Анне Карениной. Однако в последний момент Надюша стушевалась и лишь протянула молча великому старцу еще пахнущий типографской краской фолиант для… автографа…

 

С легкой руки сестры

Всей своей жизнью эта утонченно красивая, живая, как ртуть, целеустремленная, удивительно разносторонне талантливая женщина, наделенная замечательным чувством разящего юмора и зорким третьим глазом—тоннелем мудрости, всегда, до самого порога своего 80-летия, утверждала, что да, действительно, настоящий человек—это всегда хозяин, зодчий своей судьбы…
Сегодня мы отмечаем две ее знаменательные, «не угловатые» даты: 145 лет со дня рождения и 65 лет со дня ее ухода в мир иной. Надежда Лохвицкая по отцу, модному адвокату, известному питерскому профессору криминалистики, была русской, а по материнской линии—француженкой. Она и обе ее сестры—Мирра и Елена, с детства были «обручены» с поэтической лирой. Мирра стала очень популярной поэтессой на рубеже веков, и именно она ввела младшую сестру в литературный мир, сведя накоротке со многими известными писателями, уже тогда слывшими звездами серебряного века.
…Первое стихотворение Наденьки было издано на рубеже ее 30-летия под настоящей фамилией. А когда, как из волшебного рога, посыпались на страницы солидных газет и журналов ее рассказы и фельетоны, полные потрясного юмора и нелепых, смешных и в то же время с налетом грусти эпизодов, благодаря чему писательница буквально накрывала хохотом самую разношерстную аудиторию, вот тогда-то и пришла пора наконец выбрать себе какой-нибудь стреляющий, загадочный и короткий псевдоним. Прятаться за одинокую, как сапог на обочине дороги, букву с точкой не хотелось, а брать мужскую фамилию—трусливо и малодушно. А если не то не се? Что-нибудь эдакое—дурацкое?
«И вспомнился мне,—пишет она в своих воспоминаниях,—один такой дурак. Звали его Степаном, а домашние нашего кучера величали его Стеффи. Отбросив из деликатности первую букву (чтобы дурак не зазнавался), я решила подписать пьеску свою «Тэффи» и послала ее прямо в дирекцию Суворинского театра…»
А слава Тэффи между тем росла как на дрожжах. Вся страна ждала ее новых пьес и фельетонов. Даже российский император обсуждал с Григорием Распутиным ее очередной шедевр, давясь от смеха. И когда к 300-летию дома Романовых составляли юбилейный сборник и Николая II спросили, кого бы из русских писательниц он хотел бы непременно в нем увидеть, то царь без колебаний ответил: «Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо! Одну Тэффи!»
И вот тогда, на самом знаковом пике эвереста ее всенародной славы, она проявила одну из замечательных черт своего характера. А именно: беспощадную иронию по отношению к себе, любимой. Вот как она отреагировала на то, что в питерских кондитерских появились конфеты с ее именем, а в парфюмерных магазинах—модные духи «Тэффи»: «Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью, когда посыльный принес мне большую коробку, полную моих конфет. С моим портретом! Я тут же бросилась к телефону и стала хвастаться своим друзьям, приглашая их попробовать конфеты «Тэффи». Я всё звонила и звонила, уписывая тем временем конфеты, опустошив в конце концов почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала оборотную сторону ее медали…»
В отличие, например, от вечно мрачного по жизни Михаила Зощенко, Тэффи всегда была веселой оптимисткой, никогда не вешающим нос человеком. Ей невероятно, конечно же, повезло, что судьба в самой середине ее творческого пути свела с севастопольцем, неподражаемо остроумнейшим человеком, талантливым писателем-сатириком Аркадием Аверченко, главным редактором популярнейшего в России журнала «Сатирикон». И они вдвоём сделали в конце концов из этого эпатажного печатного издания «конфетку». Друзья шутили: «Аве, Тэфф!»
Здесь «оттачивали перо» Саша Черный и Андрей Белый, Осип Мандельштам и Владимир Маяковский, Александр Куприн и Алексей Толстой, иллюстрировали журнал Александр Бенуа и Николай Ре-Ми, Алексей Радаков и Александр Юнгер. Позже они, как говорится, рука об руку с Тэффи ковали звонкую славу артистическому кабаре «Бродячая собака»…
В 1916 году многим из них покорёжила жизнь Первая мировая война. Надежду Александровну она призывает на передовую, обрядив в платье сестры милосердия. Позже, в эмиграции, в прихожей ее парижской квартиры, «держа целую стену», в гордом одиночестве будет висеть немецкое ружье, известное как «комиссионная винтовка» с магазином Манлихера. Тэффи весьма гордилась этим своим «трофеем»…

 

Окаянные дни

Революция… В своей книге «Воспоминания» Тэффи до донышка, но с тем же неизменным юмором, обнажила ужасающие подробности беспредела и безжалостного цинизма многих участников переворота, оказавшихся по обеим сторонам «баррикад». В комиссарше по имени Зверь она узнает бабу-посудомойку из деревни, где Лохвицкие снимали дачу. Она, помнится, с наслаждением резала цыплят, помогая повару. Мы читаем: «Скучна безобразной скукой была твоя жизнь. Никуда бы не ушагала ты на своих коротких ногах. И вот какой роскошный подарок приготовила тебе судьба! Напилась терпкого, теплого человечьего вина досыта, допьяна. Залила свое сладострастие, больное, черное. Те, товарищи твои в кожаных куртках,—это лишь чернь преступления. Но все сокровища мира ты не уступишь им за свою «черную» работу. Ее ты оставила себе…»
…В этой же, пожалуй, самой беспросветно удручающей сознание человека своей исповеди Надежда Александровна немало страниц уделила посещению Севастополя. В Крыму она была не единожды. Известно ее шутливое стихотворение с названием нашего полуострова. Видимо, отдыхая в Гурзуфе в начале 1913 года, она встретилась здесь с загорелым дочерна пожилым крымским татарином, который с наивностью аборигена живописал ей свое идиллическое житье-бытье. Тэффи, поистине ничего не выдумала нарочно, когда писала от имени героя:
На юру, на самом ветре,
Под большим горой
Ай-Петри
Стоит сакля мой. Ой-ой…
…Пароход «Шилка», отдавая пары, медленно отходил от одесского причала. Тогда, в тревожном 1920 году, питерская гастрольная труппа, включая и литераторов, отважилась отправиться в турне, начиная с Киева, по югу России, включая и приморские города. Позади—в памяти Тэффи—остались сборы и проводы из Петербурга, всяческие неприятности, связанные с ее петициями в адрес красных комиссаров относительно непременного введения охраны культурных ценностей, включая Эрмитаж, а также явные гонения за ее юмор, якобы бросающий мерзкую тень на и без того «черные исподники революции»…
Хотелось свежего воздуха, не просто свежего, а морского—штормового, которого Тэффи никогда не боялась. Правда, за эту «небоязнь» ее, как она писала, в средневековье незамедлительно поволокли бы на костер…
В этой новой, Советской России ее жизненный расклад, увы, не казался ей манной небесной. Вот как относилась к ее творчеству младосоветская критика: «Культ любви, воспевание экстатического состояния души… Представители трудового народа у Тэффи—тупые и бессмысленные…» В то время такие откровения могли обернуться чем угодно. А она своей насильственной смерти вовсе не страшилась. Писала: «Я боялась разъяренных харь с направленным мне прямо в лицо фонарем, тупой, идиотской злобы… Холода, голода, стука прикладов о паркет, криков, вида чужой смерти… Но не своей…»

 

На последнем «белом» пароходе…

…Итак, 20 марта 1920 года. Пароходу «Шилка» надо было зайти в Севастополь, чтобы затарить трюмы углем. Этот город, памятный Тэффи своими белоснежными каскадами домов, сладким запахом акаций, величественными развалинами Херсонеса, теперь предстал «затихшим, замученным тревогой, страхом и сыпным тифом». Долго не загружали антрацит—бастовали портовые рабочие, которые узнали о готовящемся приказе об осадном положении. «Шилкинские пассажиры,—читаем дальше севастопольскую главу в «Воспоминаниях» Тэффи,—бродили по городу пастушьими стаями… Говорили о тифе, о том, что в аптеках продают ладанки, якобы предохраняющие от заразы… Запомнилось новое выражение лиц: странно бегающие глаза—смущение, растерянность и—мгновенно!—наглость. Это—неуверенность в том, где правда и где сила. Ждали у моря погоды»…
Изумил и даже рассмешил местный караим—продавец в обувной лавке, бочком примостившейся к аптеке Якубовского в доме № 13 на Екатерининской улице. Ввиду отсутствия туфель нужного размера он беспардонно предложил купить «две парочки»: одну—45-го размера, а другую—32-го, обнадежив: «Вам же в них не топать, а плыть…»
…Уходили в ночь. Город казался «пыльным, унылым, обтрепанным». Тэффи успела зайти в редакцию газеты «Вечернее слово» на ул. Базарной. Там ее сразу узнали, но никого «из своих» она не нашла. (Насчет «узнали». Сегодня в редкость уважительное восприятие читателями Богом поцелованного автора как на визуальном уровне, так и по нашумевшим его произведениям. У большинства наших писателей лица известны лучше, чем их имена, а имена—лучше, чем, собственно, книги.—Авт.).
…25 марта последний «белый» пароход «Великий князь Александр Михайлович» отчалил от причала Новороссийска, увозя беженцев, в том числе и Надежду Александровну Тэффи, в неведомый, чужой и гортанный Константинополь.
…До 1940 года она вполне безбедно, на привычной волне признания и обожания прожила в Париже. Салон ее имени, Фонд помощи заточенным в ГУЛАГах советским литераторам функционировали без перебоев. Ее фельетоны, стихи и рассказы печатались по всему миру мгновенно, а многие цитатки-шуточки растаскивались на короткие анекдоты и афоризмы. В самые первые месяцы войны даже практиковалась продажа ее книг с автографом—за 50 долларов США.
А вот в оккупации ей жилось тяжко. Всё было: холод, голод и нередко хотелось просто взвыть от безнадёги…
…В 1946 году, в сентябре, в Париж прибыла из Советского Союза представительная делегация во главе с послом СССР во Франции А. Богомоловым. Тэффи вообще-то на родине не забывали, нередко публикуя ее остроумные перлы под рубрикой «Наши за границей». При этом конъюнктурные, держащие нос по ветру редакторы прекрасно помнили, что некоторые ее вещи, созданные за рубежом сразу после окончания Гражданской войны, где описывались с присущим ей сарказмом «прелести» эмигрантской жизни, высоко ценил в свое время Владимир Ильич Ленин. Он даже как-то предложил, разумеется, выборочно, включать ее рассказы в серийные издания «Школьная библиотека».
Так вот, в составе советской делегации был тогда и Константин Симонов. Он встретился в Тэффи и первым делом извинился за своих коллег-редакторов, которые изредка печатали ее фельетоны, но денег не платили ни гроша. И нарвались! В парижском журнале «Возрождение» Тэффи наморосила едкий фельетон под заголовком «Вниманию воров!»
Галантно преодолев эту непрезентабельную часть их беседы, Константин Михайлович предложил Надежде Александровне от имени советского правительства вернуться на родину. Однако она отказалась. И через неделю после отъезда соотечественников в одном из парижских журналов с горечью и с мрачным юмором так описала антураж ее гипотетического возвращения в Москву: «Меня встретят плакатом «Добро пожаловать, тов. Тэффи!», а на столбах, поддерживающих плакат, будут висеть Ахматова и Зощенко…»
Как знать, пусть и не так фантасмагорично, однако Тэффи была недалека от истины: ей в СССР ничем хорошим «не пахло». А что касается Ахматовой, то именно в этом году ее творчество подверглось отвратительному глумлению на очередном заседании Союза писателей, а спустя три года вторично, уже на 10 лет, был осужден ее сын, Лев Гумилев, что просто сломало окончательно жизнь всемирно известной поэтессы.
И несколько слов (по случаю) о Зощенко. В том же 1946 году его рассказ «Приключения обезьяны» был напечатан в журнале «Звезда», за что «подонок от литературы» был исключен из Союза писателей…

 

Ее тайная боль…

…Завершая наш рассказ об этой удивительной и неповторимой женщине, нельзя обойти вниманием и ее личную жизнь. Замужем Надежда Лохвицкая была дважды. В 1892 году вместе с первым мужем, юристом Владиславом Бучинским, она поселяется в его имении под Могилевом. Родив двух дочерей и сына, Тэффи резко разрывает с мужем и с головой уходит в литературный бомонд Петербурга. Ее разношерстной толпой окружают обожатели. Ирина Одоевцева так пишет по этому поводу: «Женские успехи доставляли Тэффи больше удовольствия, чем литературные. Она могла часами выслушивать глупейшие комплименты. Об очередном ловеласе ей говорили: «Он же идиот!» А она отвечала: «Вовсе нет, раз влюблен в меня»…
В Париже судьба тесно Разящий смех печальной Тэффисвела ее с англичанином П. Тиксоном, с которым она коротала жизнь до его последнего вздоха, денно и нощно ухаживая за ним и, тем не менее, не прерывая процесса создания великолепнейших юмористических рассказов. Как тот клоун, у которого днем угасала от чахотки дочь, а вечером ковёрный смешил публику до коликов—служба…
Тэффи обожала балы и рауты, ей импонировал антураж развязного, но, впрочем, на грани галантности, обхождения. Она прекрасно, даже шикарно всегда одевалась, следила за авантажностью своей внешности, однако… Однако никаких скандально громких, «клубнично-альковных» эпизодов в ее жизни замечено не было. Как это ни странно…
И тут вполне логичным будет такой пассаж, естественно, с долей вероятности: личная территория Тэффи, не беря во внимание ее двух, уже вышеозвученных «приближенных» мужчин, ну, просто не могла не быть кем-то «заселена». Кем же? Не секрет, что где бы она ни жила, в каком бы кругу ни вращалась,—рядом, как говорится, вживую или на эпистолярном «поводке»—всегда находился… Иван Алексеевич Бунин. Мало того, что Надежда Лохвицкая неизменно всегда смотрелась фанатичной поклонницей его великого таланта. Мало того, что он, честно импонируя ей, до слез хохотал над ее фельетонами и смешно подпевал, когда Тэффи пела, играя на гитаре. Но этого всего было, выходит, мало для… серьезных отношений. Иван Бунин был, по всей вероятности, той, самой вечной тайной любовью с виду неунывающей Тэффи, ее печальной болью и страстью. Печальной потому, что—безответной… Страстью, о которой нобелевский лауреат, по жизни вообще-то волокита, никудышный семьянин и циник, даже не догадывался.
И лишь одно-единственное ее послание из сотни писем и записочек, которыми они обменивались, как-то прорвало «блокаду» тэффианской защиты от посторонних глаз, пролило лучик света на трагизм этой неразделенной любви. Как-то Бунин в шутливой форме сделал приписку в коротеньком дурашливом обращении к ней: «Целую Ваши ручки и прочие штучки-дрючки». На что Тэффи тут же схохмила, оставаясь верной себе: «Если ручки, хоть и редко, но целуют мне, то штучки-дрючки уже лет 50 никто не целовал». И это уже был удар по самой себе, любимой, хотя, как всегда, «черный карлик» комедиантства вновь пощекотал ее за ушком…

 

Никого не узнаете?

…Одним из ее восхитительных шедевров по праву считается рассказ «Демоническая женщина». Вот как Тэффи повествует об этом эпатажном типе слабой половины человечества: «Демоническая женщина носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге, кольцо с дыркой для цианистого калия, стилет за воротником, чётки на локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке»…
Прошло 110 лет со времени создания этого фельетона. Никого не узнаете? Смените портрет Оси Уайльда на фотку из «глянцухи» давно уже ставшего пресловутым Фили Киркорова,—и всё станет на свои места…
Поистине, бессмертна лира Надежды Тэффи. Мы вместе с ней, как в машине времени, спонтанно порой выныриваем из 1907 года в 2017-й, пусть не в «окаянные» (не будем тревожить дух великого Бунина) дни, но в неимоверно непредсказуемое, неспокойное наше с вами время. Когда с утра настает самый первый день оставшейся жизни, и ее кому-нибудь из наших прекрасных половин непременно захочется прожить так, как свою прожила Тэффи. А именно: с головкой, часто повернутой к звездам, с ироничной любовью к людям, порой того и не достойным, скрашенной уникальным чувством юмора, с уверенностью в том, что мерзость бытия с его беспределом все-таки преходяща…

 

Леонид СОМОВ.

 

P.S. А. Бунина и Тэффи в конце концов все-таки судьба свела навеки: их надгробья расположены рядом на парижском русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.

 

На снимках: Тэффи в молодости; одна из театральных афишек с именем Тэффи—«русской рысью» за рубежом.

Губернатор Севастополя Михаил Развожаев сообщил, что власти города реконструируют улицу Капитанскую в рамках создания парка Музейно-мемориального комплекса «Защитникам Севастополя 1941 – 1942 годов» на мысе Хрустальном. На работы потратят 2 млрд рублей. «При строительстве...

И.о. директора департамента образования и науки Севастополя Лариса Сулима в ходе аппаратного совещания доложила, что межведомственная комиссия проверила готовность образовательных учреждений ко Дню знаний. По ее словам, межведомственная комиссия работала в период с 1...

В тг-каналах вызвал особый резонанс видеоролик, в котором сотрудница игровой комнаты в ТЦ «Муссон» не пустила 9-летнюю девочку с аутизмом в игровую комнату. По ее словам, данная мера принята в целях безопасности девочки и...

Губернатор Севастополя в своем тг-канале поздравил севастопольцев с Днём Государственного флага Российской Федерации. «…Наш флаг — один из важнейших символов Российской государственности. Сейчас, когда русофобия в западном мире зашкаливает, наш триколор — это ещё...

В финал регионального этапа главного педагогического конкурса «Учитель года России» 2022 года вышло 86 участников. В том числе финалисткой стала учитель «ШКОЛЫ ЭКОТЕХ+» Наталья Караулова. Она педагог с 8-летним стажем. Преподаёт английский и немецкий...

По поручению губернатора Севастополя Михаила Развожаева в городе ведётся замена газового оборудования ветеранам Великой Отечественной войны. Работы выполняются в рамках оказания дополнительных мер соцподдержки ветеранов Великой Отечественной войны.  Замена оборудования ведётся за счет средств...

Все новости рубрики АРХИВ