9o
…Тот, кто родился в эпоху Наполеона, Николая I, Пушкина и Брюллова, а ушел из жизни во времена Ленина, Николая II, двух русских революций, Толстого и Пикассо… Тот, кому судьба уготовила счастливую участь стать ее баловнем. Тот, кто обессмертил тысячами своих живописных полотен мировой океан маринистики. Тот…
Можно еще много с неподдельным уважением и восхищением говорить сегодня, в юбилейный день, об Иване Константиновиче Айвазовском. О великом художнике, чьи самые масштабные (к его 200-летию со дня рождения), открытые в 2016-2017 годах выставки собрали в Третьяковке и Русском музее соответственно рекордное число благодарных посетителей—555 тысяч и 300 тысяч человек. И поверьте—конца такой преамбуле нет…
Пятая краска божественной палитры…
Наверное, нет смысла мелочиться, а потому из «Биографического калейдоскопа» (см. ниже.—Авт.), локально высвечивающего уникальные грани натуры, таланта и всей замечательной судьбы нашего знаменитого земляка, выберем лишь один «кадр» для этой самой значительной главы нашего рассказа. А именно: общеизвестен парадоксальный факт, что И.К. Айвазовский использовал в своей работе всего лишь… четыре краски. И только реалии героического Севастополя, его неповторимая история легли на полотна Великого Мастера в ореоле особой, виртуальной—пятой краски, «которой названия нет…»
…О том, сколько наш великий земляк, художник-маринист мирового масштаба, создал картин морских сражений—целую живописную летопись подвигов русского военно-морского флота,—писано-переписано… И все же мы начнем по юбилейному поводу наш рассказ с 1854 года, когда семья художника после высадки 14 сентября турецкого десанта в Крыму эвакуировалась в Харьков…
Еще в марте этого же года элитный живописец Главного морского штаба России открыл выставку своих замечательных батальных марин в Севастопольском Морском собрании. Толпы горожан буквально «осаждали» экспозицию, на которой были представлены знаменитые полотна «Наваринский бой», «Бриг «Меркурий» и «Синопский бой»…
И вот теперь, когда в Крыму союзники уже различали в подзорные трубы проволочную канитель на чашках эполет русских адмиралов и генералов на первой линии обороны, Айвазовский всей душой рвался в наш славный город, чтобы воочию, а не по рассказам, запечатлеть «изнанку» Севастопольской страды.
Однако его жена, Юлия Гревс, настаивала на том, чтобы супруг оставил даже мысль о том, чтобы на какое-то время покинуть семью. «Как я могу здесь оставаться, если числюсь живописцем Главного морского штаба?»—на такой его вопрос супруга ответила резко и однозначно: «Вот и сиди в тылу, следуй примеру своих штабистов!»
Однако Айвазовский был человеком такого склада, который предполагал в экстремальных случаях скорее рвануться на передовую, нежели пересидеть «обстрел» в траншее… И вскоре он оказался в осажденном Севастополе.
Его часто видели с мольбертом на Малаховом кургане, он делал эскизные заготовки, находясь рядом с Корниловым и Нахимовым. Он всей душой стремился остаться в самой гуще доблестной обороны, но когда бомбардировка усилилась, вице-адмирал Корнилов лично настоятельно попросил его покинуть сражающийся город…
Как известно, Айвазовский многие батальные эпизоды Крымской кампании писал потом по рассказам очевидцев и по армейским отчетам. Так родились вначале его зарисовки и эскизы к таким знаковым полотнам, как «Осада Севастополя», «Переход русских солдат на Северную сторону», «Флот в виду Севастополя», «Эскадра ЧФ перед выходом на Севастопольский рейд», а значительно позже—«Малахов курган»…
О последней картине—особый сказ. Пройдет около 40 лет после посещения Айвазовским осажденного Севастополя, когда в Петербурге в одноногом дворнике художник вдруг узнает своего слугу Пантелея, с которым он коротал в гостином доме на Гоголевской улице три ночи после дневных бдений на огневых позициях первой линии обороны Севастополя.
Целые две недели художник расспрашивал своего давнего знакомца о малоизвестных деталях быта героически сражавшихся некогда защитников Севастополя. А когда уже уезжал от старика, шутя—в память!—нарисовал на стене около вешалки в скромном жилище бывшего солдата… бобровую шубу.
Спустя год Иван Константинович вновь решает посетить одноногого инвалида. И с изумлением видит, что вместо бобровой дохи на стене—абсолютно чистое, правда, неровно выбеленное место.
—А где же моя «шубейка»?
—Ваше благородие, извинять извольте. Хозяйка купцу-армянину из Тифлиса запродала вашу «шубу». Пришли работные люди и зубилами выдрали ее с потрохами,—как бы в свое оправдание сказал дворник.
—Ничего. У меня для тебя, болезный, есть сюрприз,—с загадочной улыбкой обратился к отставному солдату Иван Айвазовский.—Вот приходи на мою выставку в большом зале Академии художеств, хорошенько всмотрись в картину «Малахов курган». Может, кого и признаешь.
…На этом полотне, собравшем тогда более двух сотен зрителей, в одном из старых воинов, вспоминавших былые битвы у креста в память героически погибшего тут вице-адмирала Корнилова, Пантелей узнал себя…
Загадка двух «лунных ночей»
В фондах Севастопольского художественного музея им. М.П. Крошицкого хранится около десяти картин и графических работ именитого мастера. Об одном из его живописных полотен, о его полной загадок судьбе мы расскажем сегодня подробно.
Свыше семидесяти лет у нас экспонируется прекрасной сохранности картина «Константинополь при Луне». Под ней сегодня стоит надпись: «Айвазовский (?)» Кстати, имя великого мариниста появилось на табличке не так давно, в самом начале ХХI века. Десятки лет эта работа считалась безымянной добротной копией, переданной нам из Ялтинского народно-художественного музея в 1927 г.
Название этой картины часто менялось. Например, первый директор Севастопольской художественной галереи А.Г. Коренев подписал ее так: «Лунная ночь» (изображает Константинополь)».
После войны изучением полотна вплотную серьезно занималась искусствовед Н.А. Березкина, а в последнее десятилетие XX в.—прекрасный знаток художников «киммерийской школы», научный сотрудник нашего Севастопольского художественного музея Л.К. Смирнова. Она первой пришла к мысли, что севастопольский экземпляр—никакая не копия, а самое что ни на есть подлинное творение Великого Мастера-мариниста. Но вопрос, поставленный в скобочках на табличке в низу рамы после его имени, все-таки оставался и остается. Почему?
Потому что в Феодосийской картинной галерее более 50 лет хранится точно такая же картина Ивана Айвазовского, но с более благоприятными предпосылками для четкой атрибуции. На обороте холста четко просматриваются полустертые автограф и текст: «Лунная ночь у взморья». Наталье Николаевне Ланской от Айвазовского. 1 января 1847 г. С.-Петербург».
Итак, более чем полтора века назад наш знаменитый академик, как известно, большой почитатель таланта А.С. Пушкина, сделал его бывшей жене Натали (в новом замужестве—Ланской) поистине прекрасный, царственный подарок…
Как мы уже упоминали, обе картины удивительно похожи. Слово никогда не заменит производное кисти, однако приглашаю читателя к этому полотну.
…Над погруженными в сон Голубой мечетью и заливом Золотой рог—покров глубокой, давно вступившей в свои права ночи. Однако мрачным царством безраздельно, величественно и полновластно овладела красавица-Луна. За берегом залива при полном штиле—«черной тушью четких теней отчеканенная даль». Облака, отороченные багряной манжеткой из лунного жидкого серебра, как бы истаивают в пепельно-желтом небе.
…Такими вот прекрасными картинами-двойняшками владеют ныне два крымских города—Севастополь и Феодосия. Как же вышло так, что маэстро Айвазовский, который, как общеизвестно, практически не переделывал и не повторял (в точной копии) своих работ, создал все же два одинаковых «лунных взморья»?
Тут следует, видимо,
привести вначале веские доказательства того, что наш, севастопольский, экспонат—это первично (или все же повторно?) созданное полотно, принадлежащее кисти академика Айвазовского. А уж потом попытаться объяснить: почему же это стало возможным?
…В середине 80-х годов из Москвы к нам в Севастополь приехала ведущий специалист Высших (Грабаревских) художественно-реставрационных мастерских Иоланта Ламизе, прекрасный знаток творчества Айвазовского и его школы. Достаточно сказать, что в свое время она сделала на Венском конгрессе специальный доклад о манере письма Ивана Айвазовского.
Увидев наш «Константинополь при Луне», она всплеснула руками: «Боже, какой прекрасный Айвазовский!» После тщательного изучения полотна она пришла к неоспоримому выводу, что Севастополь обладает одним из лучших полотен мастера на «лунно-морскую» тему.
А как же контрдоводы? Великий маринист «с себя» копий почти не писал. Это раз. Наша картина не подписана—это два. В специальной мемуарно-исследовательской литературе нигде ничего о ней не упоминается—это три…
И все же есть доказательства того, что наше полотно, как говорится, родное. Во-первых, к этой версии четко склоняются такие авторитеты, как Иоланта Ламизе и Людмила Смирнова. Во-вторых, тщательно проведенное изучение самой фактуры полотна говорит о том, что эта вещь была создана примерно на излете 40-х годов позапрошлого века и именно Айвазовским.
В те годы он придерживался особой манеры письма. Создавал свои картины на тонком льняном полотне. Бросалась в глаза гладкая, блестящая, непременно лаковая (из мягких смол) поверхность полотен. Все детали картин были тщательно завершены. Что еще характерно для 40-50-х годов в маринах Айвазовского, так это то, что на оборотной стороне холста почти не отмечается выход масляной краски.
А в 80-90-е годы он непременно добивался матовой поверхности в своих работах, применяя, как правило, восковые пасты. Так что, когда картина «Константинополь при Луне» была тщательно изучена, перед искусствоведами уже не стояло столько вопросительных знаков…
Повторы, надо честно отметить, у Айвазовского все же были. К примеру, «Чесменский бой». Но при внимательном осмотре реставраторы все-таки сумели найти там ряд различий в деталях. В нашем же случае налицо почти невероятный вариант «сиамских близнецов»! Как такое могло случиться?
Чтобы четче высветлить версию, есть смысл дать читателю более полное представление об отношении Ивана Айвазовского к своему великому современнику Александру Пушкину и его жене Наталье Николаевне.
…28 сентября 1836 года состоялась одна-единственная встреча первого Поэта России и будущего знаменитого художника родом из Феодосии. Это произошло на выставке Российской академии художеств, где Ованнес Гайвазовский (так он представился знаменитому поэту) выставил семь картин наряду со знаменитыми мастерами того времени—Ивановым и Лебедевым. Тогда Натали украдкой шепнула мужу: «Саша, ты посмотри, как он удивительно похож на тебя в юности!»
После гибели Поэта чета Айвазовских пребывала в большой дружбе с семейством Петра и Натальи Ланских.
А теперь перейдем к главному. После успешной экспозиции картин в Одессе и Феодосии летом 1846 года уже около пятнадцати своих работ Айвазовский доставляет в Санкт-Петербург для их подготовки к выставке в Северной Пальмире. В числе полотен—и «Вид Константинополя». Сегодня вполне логично допустить: это—наше, севастопольское, полотно «Константинополь при Луне». Картина, кстати, в тот период, летом 1846 года, так и не была подписана. Мастер, видимо, еще не решил—выставлять ее или нет?
…Наталья Ланская, узнав из газет об очередном приезде из Крыма друга их дома, как-то осенью заезжает к нему в Санкт-Петербургскую мастерскую. После поцелуев и обмена первыми впечатлениями Иван Константинович ведет ее наверх, в мансарду, и показывает всё доставленное в столицу.
…Что сильнее может произвести впечатление на душу женщины, причем такой экспансивной, тонкой, мечтательной, какой была Наталья Пушкина,—полная, во всю ширь небес луна, застывшая, как шафрановое магическое изваяние над оцепеневшим заливом, или вид парусника в холодном открытом море? Конечно же, ночное магнетическое диво…
Иван Айвазовский мгновенно отмечает реакцию своей гостьи, ее особый, пристальный интерес. И тут же решает к десятилетней годовщине со дня гибели Поэта преподнести ей именно этот подарок—картину, заставившую Н.Н. Ланскую испытать особое волнение.
Можно себе только представить, какую радость ощутила Наталья Николаевна, когда получила в новогодье этот подарок от Мастера!
…А что же с севастопольским оригиналом? Скорее всего, художник, сделав копию, так и не выставил полотно на обозрение санкт-петербургского эпатажного зрителя. Подарок для пушкинской Мадонны мог существовать—в его понимании —исключительно в камерном исполнении, чтобы стать единственной в своем роде, памятной и дорогой семейной реликвией…
Девятый вал его судьбы
…достиг своего пика 19 апреля 1900 года. С утра Иван Константинович вознамерился вернуться к своей излюбленной теме—восстанию греков под началом их национального героя Константина Канариса против турецкого ига. «Взрыв корабля»—так должна была называться его очередная картина по мотивам литографий на эту тему, запавших в его душу с отрочества.
…Писал он ее целый день. Устал. А на следующее утро (он обычно этого никогда не делал) оставил с глубокой ночи на доработку лишь контурно обозначенный углем абрис лодки повстанцев на переднем крае полотна…
Дописать не успел. Как говорится, счастливо умер во сне, не причинив многолетних страданий близким. К сожалению, он не успел узнать о таком важном для него событии, как именной рескрипт императора Николая II, который высочайше изволил дать разрешение носить фамилию Айвазовского хотя бы одному из его внуков—Михаилу Лантри…
Пройдет некоторое время, Михаил станет, как и его великий предок, живописцем, к которому в преддверии очередного «круглого» юбилея его знаменитого деда поступит заманчивое предложение от феодосийского Комитета памяти почетного гражданина Феодосии. А именно: не согласится ли внук Великого Мастера завершить, так сказать, семейное дело, то есть дописать это полотно?
Не согласился. Ни в какую! Михаил Айвазовский (Лантри) считал, что всё так и должно остаться на этой картине незыблемым. А потому мольберт с полотном «Взрыв корабля» демонстрируется сейчас в Феодосийской художественной галерее как последняя материальная память о великом гражданине древней Кафы, как мемориальный артефакт, к которому виртуально как бы каждое утро прикасается излюбленный колонковый венчик в руках великого кудесника кисти, всю свою необыкновенно бурлящую творчеством жизнь отдавшего его Величеству Морю…
Леонид СОМОВ.
На снимках: И.К. Айвазовский; картины «Малахов курган» и «Константинополь при Луне».
_______________________________________
Из биографического калейдоскопа жизни Великого Мастера: «этюды», «наброски» и «25-й кадр»
I. Перлы и казусы
• Иван Константинович Айвазовский пережил четырех императоров России;
• его детские рисунки не сохранились, ибо он имел привычку рисовать на морском песке;
• он писал в среднем по 92 картины в год;
• в его паспорте запечатлено свыше 123 заграничных виз;
• за всю свою долгую жизнь он участвовал в 120 выставках различного уровня, причем самая первая стала и самой первой в истории российской живописи;
• этого художника подделывают чаще всех отечественных живописцев;
• из более чем шести тысяч полотен лишь четыре были им переписаны набело;
• в семи его картинах персонажем второго плана (после моря) был А.С. Пушкин;
• лишь в 12 его полотнах отсутствует тема «свободной стихии»;
• знаменитое полотно «Девятый вал» создано всего за три часа;
• сюжеты 14 морей мира нашли свое место на холстах художника;
• самая большая его картина называется «Среди волн», ее размер—282х425 сантиметров. Самая крошечная—это морской этюд размером 10х7 см;
• существует свидетельство А. Куинджи о том, что на Всемирной выставке в Париже в 1878 году у картины Айвазовского произошел казус: один из зрителей пытался за рамой полотна великого мариниста увидеть горящую свечную подсветку;
• все свои картины великий Айваз начинал писать с неба;
• он входит в десятку самых высокоценимых Мастеров из 75 живописцев планеты;
• самое дорогое его полотно—это проданная в апреле 2012 года на аукционе Сотсби картина «Вид Константинополя и Босфорский залив» (5,2 млн долларов США);
• самое мистическое произведение знаменитого феодосийца—это картина «Найди убийцу, или На смерть Александра III». Она была случайно обнаружена в начале 2000 года и 100 лет не выставлялась. На переднем плане—скорбящая женщина в черном, светящийся в небе крест, в тумане—образы призраков. Впечатление жуткое. При определенном ракурсе вместо женщины многим видится зловеще смеющийся мужчина с усами (иным кажется, что это лицо террориста П. Андреюшкина). Картина хранится в отдельной кладовой Феодосийской галереи; вход туда—за особую плату, 3 тысячи рублей.
II. «А ты—царь моря!»
• Айвазовский носил почетное звание контр-адмирала и был художником Главного морского штаба России, а также членом пяти академий мира;
• Иван Крамской использовал фрагмент картины великого феодосийца «Черное море» для антуража своего знаменитого полотна «Неутешное горе»;
• Михаил Глинка в сцене Ратмира (второй акт) в опере «Руслан и Людмила» использовал три татарских напева. Их он услышал в исполнении Айвазовского, который на одном из светских раутов продемонстрировал оригинальную игру на скрипке, прижав этот смычковый инструмент к колену, как это было принято на Востоке;
• Николай I обожал художника, обещая покупать все его новые картины. А Николай II как-то взял его с собой на прогулку в Севастополь на пароходе «Владимир» и, стоя на кожухе, прокричал художнику: «Я—царь земли, а ты—царь моря!»;
• турецкий султан Абдул-Гамид заказал художнику 40 картин, наградив его двумя орденами. После Хамидийской резни в 1896 году, унесшей жизни сотен тысяч армян, великий живописец швырнул в море все султанские награды со словами «Пусть этот «кровавый» сатрап выкинет и мои картины в море. Мне их не жаль!»;
• знаменитый крымский разбойник Алим очень уважал Ивана Константиновича, был однажды у него в гостях, восторгался его картинами. Когда свадебный кортеж художника, женившегося на Анне Бурназян, приближался к его имению, наперерез на гордом ахалтекинце выехал из леса всадник. С поклоном он преподнес турецкий роскошный платок 25-летней красавице—жене художника. Это был Алим…
III. Он слыл большим оригиналом…
• его выпустили в 1832 году из Академии художеств России на два года раньше конечного срока обучения со словами «Вас учить больше нечему…»;
• он устраивал званые банкеты, на которых имел привычку дарить самым уважаемым гостям миниатюрные морские этюды, на написание которых отводил не более трех минут, причем писал всего четырьмя-пятью штрихами;
• на своих банкетах Айвазовский имел обыкновение подписывать экзотические блюда и напитки—плоды его фантазии—особыми названиями: пунш «Везувий», жареные опята в луковом соусе—«Гномьи веснушки»;
• он оказался единственным в мире владельцем железнодорожной ветки, подведенной им из столицы государства к… собственному дворцу в Феодосии…
IV. Его музы…
• самая первая романтическая любовь Великого Мастера—это балетная дива Мария Тальони. Ее экипаж случайно… сбил молодого армянского юношу на тротуаре, и в итоге развернулся их скоротечный роман. Когда Айвазовский в Венеции сделал балерине предложение руки и сердца, она грациозно отказала ему со словами «Вас ожидает в жизни ваша главная муза—Живопись». Ее прощальный подарок—розовая балетная туфелька—был положен в гроб великого феодосийца;
• со своей первой законной женой, англичанкой Юлией Гревс, он раскопал 80 курганов. Несколько найденных ими уникальных золотых женских украшений вельможных скифянок ныне хранятся в Эрмитаже;
• его единственная в жизни настоящая, небезответная страстная любовь—Анна Бурназян—после смерти супруга 25 лет не выходила из дома, каждый вечер сидя на их любимой скамейке. В 1890 году в Феодосии Айвазовский построил роскошный фонтан с бронзовой фигурой своей любимой жены. В период оккупации Феодосии немцами скульптура исчезла. Есть сведения, что она попала в кладовые награбленных по всей Европе культурных раритетов ненасытного рейхсмаршала Великогерманского рейха Германа Геринга;
• Юлия Гревс, мать четырех дочерей и бабушка десяти внуков великого мариниста, ушла из жизни на несколько месяцев раньше бывшего своего супруга. Последними ее словами были «Ты скоро придешь за мною…»
