16o
Принято считать, что проект «Украина» в качестве идеологической диверсии был некогда некогда затеян Австро-Венгрией для создания эффективного «буфера» на границе с набирающей силу Российской империей. Но это—только часть правды. Для того чтобы понять всю правду, уместно поговорить о преамбуле проекта, которая, скорее всего, и подсказала потом недоброжелателям России саму идею антирусской Украины. Итак, в начале, как водится, было слово…
Императрица Екатерина II, как известно, была просвещенной монархиней. Заняв российский престол, она открыла активную переписку с модными французскими философами, даже объявила себя «ученицей» Вольтера. Что, впрочем, неудивительно. Говоря о формировании взглядов самодержицы всея Руси, необходимо вспомнить, что в эпоху Просвещения вся Европа жила по нравственно-интеллектуальным стандартам, определявшимся на берегах Сены. И совсем крошечное германское княжество Ангальт-Цербст, подарившее России Екатерину Великую, не было исключением. София-Фредерика-Августа, принцесса Ангальт-Цербстская, которую при участии Фридриха II выдадут замуж за наследника русского престола, будущего Петра III, воспитывалась исключительно на французский манер стараниями мадемуазель Кардель, ее гувернантки, а также учителей-французов—Перо и Лорана.
1 октября 1778 г. в письме Гримму, в очередной раз называя Вольтера своим учителем, российская императрица отмечала: «Именно он, вернее, его труды сформировали мой разум и мои убеждения. Я вам уже говорила не раз, что, будучи моложе, я желала ему нравиться».
Неудивительно, что именно при Екатерине II Великороссию наводнили как гувернанты-французы, так и бежавшие из Франции контрреволюционеры (Великую французскую революцию просвещенная императрица, как известно, не приняла). Высшее общество «в блистательный век Екатерины» настолько офранцузилось, что дворяне знали французский язык лучше, чем родной. Тогда были позабыты многие исконно русские слова: «юшка» превратилась в «бульон», «взвар» стал «компотом», «отворот» переиначили в «манжет» и так далее. Тогдашние дворяне на русском, конечно, тоже говорили. Но с французским акцентом и перенося кальки французского языка в русский. Например, вместо короткого и емкого «было», стали употреблять «имело место».
Параллельно с этим именно при Екатерине II началось массовое переселение швейцарских немцев в Малороссию. Ситуация там развивалась по схожему с Великороссией сценарию. С той лишь разницей, что шло не офранцуживание, а онемечивание. Там «культурно» стало к месту и не к месту употреблять немецкие слова: «фарба» (краска), «колер» (цвет), «дрот» (проволока), «крейда» (мел). «Данке» превратилось в «дякую».
Онемеченные малороссы выглядели на фоне офранцуженных великороссов весьма и весьма оригинально. Заскучавший свет увидел в этом интересное развлечение. Н.В. Гоголь писал тогда домой: «В Петербурге небывалая мода на все малороссийское!» Чтобы угодить завсегдатаям петербургских салонов, малороссы стали утрировать свое несходство. Потом эта мода, оторвавшись от Петербурга, зажила в Малороссии уже своей собственной жизнью. А в итоге первоначальное желание малороссов «удивить и угодить» постепенно начало перерастать в моду на более глубокое обособление. Разумеется, происходило это не само по себе. Под внешней коррекцией.
Чтобы обособить малороссийский диалект, отец-основатель украинского языка Борис Дмитриевич Гринченко первый словарь украинского языка составил таким образом, что максимально отдалил два языка друг от друга. Трудно поверить, но это ему удалось! Если бы Гринченко не владел в совершенстве «великим и могучим», то придуманный им украинский литературный язык, вне всякого сомнения, был бы гораздо ближе к русскому. Но что случилось, то случилось…
Тем более что дело Гринченко и Симона Петлюры продолжил… нарком национальностей И.В. Сталин.
На момент подписания союзного договора в 1922 году в центральном аппарате Компартии Украины только один из 10 высокопоставленных большевиков свободно владел украинским. Семеро говорили исключительно на русском. В правительстве республики соотношение составляло один к трем (не в пользу украинского).
Уже весной 1923 года седьмая конференция украинских большевиков взяла курс на тотальную украинизацию по всем направлениям общественно-политической и культурной жизни. Чиновники, опасаясь потерять насиженные места, вынуждены были посещать курсы и группы украинского языка.
Все это дало впечатляющие результаты. Уже к 1927 году 70 процентов государственного делопроизводства велось на украинском. Практически вся детвора (97 процентов) училась в школах с «рiдною мовою» преподавания, в каждом третьем вузе лекции читались на украинском языке.
На XIII съезде Коммунистической партии (большевиков) Украины (май 1934 г.) выступивший с объемным докладом (читал два дня) первый секретарь ЦК КП(б) Украины С.В. Косиор отметил, что в республике проводится «линия на дальнейшую украинизацию» и ЦК добился здесь больших успехов. В принятой резолюции украинизация была названа «значительным достижением ленинско-сталинской национальной политики». В то же время было подчеркнуто, что усилия в этом направлении надо продолжать, так как партийные, советские и особенно профсоюзные и комсомольские организации украинизированы еще недостаточно.
При таком подходе нетрудно предположить, что украинский сепаратизм должен был вступить в пору полной политической зрелости гораздо раньше, чем случилась горбачевская перестройка. Но грянула Великая Отечественная война, сплотившая все народы Советского Союза под знаменем русского мира. А потом русский язык стал языком победителей. Что, как свидетельствуют и исторические аналогии, весьма немаловажно для языковой доминанты. Так случилось, например, после того, как в контексте нашествия Батыя западнорусские княжества вынуждены были выбирать из двух зол и выбрали добровольное вхождение в состав Великого княжества Литовского.
Впитав в себя западные русские земли, Литва дала Руси единство и, усиленная весьма боеспособными русскими дружинами, стала самым мощным государством Восточной Европы, в котором в военном сословии Русь была доминирующей. Как следствие, верхи Литвы заговорили по-русски. Потом на русский перешли низшие слои. И продолжалось это почти три века. Выжигать русский дух там начали только в период Речи Посполитой, специально пригласив для этого иезуитов. Культивировать русофобию у литовцев иезуиты начали с усиленного насаждения жемайтского (жмудского) языка—средний вариант старого литовского, сформировавшегося на востоке Жемайтии.
Получалось не очень, и для ускорения процесса к русским словам реформаторы стали добавлять латинские окончания. Так появились «исконно литовские» слова: «карасис»—карась, «ногас»—ноготь, копыто, «галвас»—голова. Кто был в Литве, тот мог обратить внимание на таблички на дверях кабинетов: Priimas kaz den («Приимас каж ден»)—«Прием каждый день». Да и фамилии: «Лисицкис», «Голубицскис», «Кузнецовас» вам ничего не напоминают? Если бы не те давние происки иезуитов, то Даля Грибаускайте точно была бы сейчас Грибовской, а может, и вовсе Грибовой…
«Прибалтийские мотивы» в ситуацию с Украиной, где сейчас в самом разгаре русофобский шабаш, я вплел не без умысла. Каюсь. Просто так станет понятнее, что в итоге хотят—и ведь могут получить!—очередные «доброжелатели» не только России, но и всего русского мира. Пока, во всяком случае, у них неплохо получается. Если к последнему десятилетию ХХ века (к 1990 году) число владевших русским языком достигло своего наивысшего показателя—312 миллионов человек (чему способствовали прежде всего социально-экономические и научно-технические достижения Советского Союза), то сейчас этот показатель почти на 80 млн ниже. Такова цена нашего очередного увлечения модой, приходящей с Запада. И теряем мы сейчас не только Украину. Теряем большее—самих себя. Но, кажется, не слишком безнадежно поздно спохватились… Как вы думаете?
А. КАРЕТНИКОВ.
