Пассионарий

Когда Лев Гумилев разрабатывал свою теорию этногенеза, то обнаружил, что в любом обществе существует особый вид людей, накапливающих энергию извне в объеме, значительно превышающем необходимый для жизни минимум. И вот тогда эту избыточную энергию они после индивидуальной интеллектуальной «переработки» возвращают окружающим людям в виде новых идей, теорий, открытий, произведений искусства… Написанное стихотворение, которое услышали или прочитали люди, уже является свидетельством пассионарности его автора. Захотелось отыскать среди нас типичного представителя немногочисленного отряда пассионариев. Признаюсь: долго искать не пришлось—они повсюду! Вот так и получился противоречивый профиль современного «аккумулятора» интеллектуальной энергии в самой пассионарной рубрике «Профили».
Арсений Веденин, 28 лет. Холост. Окончил филиал МГУ в Севастополе по специальности «журналист». Параллельно успел проявить себя в таких «экзотических» профессиях, как уборщик, посудомойщик, помощник повара, приёмщик товара, продавец. В настоящее время работает культурным обозревателем на популярном севастопольском новостном портале.

—Что бы ты хотел рассказать о себе незнакомому собеседнику, читателю, соседу по купе?
—Был у меня в жизни довольно долгий период тотального и беспросветного одиночества: ни друзей, ни работы, ни цели. Жить не хотелось. Помню, вечерами пятниц я выбирался в центр города и до утра зависал в пивной на «стометровке». Туда часто заглядывали такие же одиночки. Это были знакомые на один вечер, и я им порой рассказывал всю свою биографию и изливал душу. Потому что знал: утром мы разбежимся и уже больше никогда не увидимся. Хотя мне всегда казалось, что психически здоровый человек никогда не будет раскрываться незнакомцу до такой степени. Видимо, со мной что-то не так.
—А какие факты из собственной биографии хотел бы утаить?
—Повторюсь: незнакомцу рассказал бы, пожалуй, всё. Потребность говорить возникает во мне, когда всё мое естество не может молчать. Когда хочется быть услышанным, когда становится невозможно всё держать в себе. И пишу по тому же принципу: когда не могу не писать. Без разницы что—стихи, прозу, пьесы, откровенные посты в Facebook. Всё, что выходит за эти рамки, противоречит моим внутренним установкам. В этом смысле журналистика для меня—работа, а не воздух, которым я дышу. Вообще мечтаю когда-нибудь стать свободным художником, жить на гонорары от своих произведений и, по большему счету, ни от кого не зависеть.
—Если «отмотать» пленку твоей жизни, какие эпизоды ты вырезал бы? И если бы писал автобиографию, о чем умолчал бы?
—Да, есть моменты, о которых мне по сей день вспоминать неприятно. Когда я поехал в «Артек» как призёр литературного конкурса, то в лагере был один парень, который превратил мою жизнь в ад: ему доставляло удовольствие издеваться над теми, кто слабее. Когда я учился в МГУ, то где-то курсе на 2-м у меня случилась депрессия. Причём не в самой лёгкой форме. Причины банальны: неудачные попытки завести отношения, отсутствие друзей, понимания и целый багаж комплексов. На фоне всего этого у меня стало слегка «сносить крышу». Помню, даже как-то наорал на заведующую кафедрой. Хотя был самым тихим парнем на курсе. Слава богу, этот период позади. Сейчас в моей жизни всё более-менее устаканилось.
—Я так понимаю, что ты из театральной семьи. Немного информации о родителях.
—Да, можно сказать, что из театральной. Мама в 80-е годы играла в Театре на Большой Морской. Но для неё это было скорее увлечение. Становиться профессиональной актрисой в ее планы не входило. Кстати, в этом театре мама познакомилась с моим отцом. Он был первым директором ТБМ. Отец окончил школу-студию МХАТ по специальности «художник-постановщик». Но он также проявил себя и как режиссер, поставив в севастопольском Доме культуры «Оркестр» Жана Ануя. В последние годы папа иногда мелькает в сериалах в эпизодических ролях. А вот мой дядя—профессиональный артист, выпускник ГИТИСа. Сейчас он много снимается в кино и играет в театре.
—Из надежных источников знаю, что у тебя был «столичный период»… Ехал покорять столицу? Покорил? Почему вернулся? Какой опыт привез с собой?
—Да, был у меня такой период. Москву пытался покорить два раза, но из-за отсутствия профессионального опыта и «стальных яиц» и в первый, и во второй заезд терпел фиаско. Из-за скудного портфолио у меня не было даже шансов устроиться обычным копирайтером в контору средней паршивости. У меня складывалось ощущение, что на столичном рынке требуются исключительно «боги своего дела» с 30-летним опытом работы. Очень часто со мной прощались на стадии тестовых заданий, ничего не комментируя. Отчаявшись найти приличную работу, я устроился оператором-сканировщиком в книжный магазин на окраине столицы. В душе томилась надежда найти со временем что-то достойное. Но честно скажу: это был ад! Неподъёмные коробки с товаром, неадекватные покупатели, психованное начальство и тараканы в контейнере с обедом… Меня хватило на три месяца. Я уволился и через неделю вернулся домой. Для себя понял, что Москва ждёт крутых профессионалов со звериной хваткой. Я, видимо, из другого теста. Но сам город и его атмосфера мне запали в душу.
—Расскажи о годах учебы в МГУ. Что она тебе дала?
—В плане практики—очень мало. Но здесь дело во мне. У нас было телевизионное направление. Из-за неправильного прикуса у меня была жуткая дикция, и работа в кадре для меня была невозможна в принципе. Я по этому поводу ужасно комплексовал и не мог пойти даже рядовым корреспондентом в печатное издание—общение с кем-либо превращалось для меня в настоящую пытку. Все пять лет я проходил в брекетах, а в качестве практики писал кинообзоры на сайт и рекламные тексты. Но если честно, то даже специальность нам читали из ряда вон плохо. Единственные предметы, которые нам преподавали с полной самоотдачей,—это русский, английский и литература.
—Мы с тобой в некотором роде—коллеги: ты—журналист, освещающий культурную жизнь Севастополя на одном из популярных информационных порталов. В чем плюсы и минусы твоей работы? И вообще, нравится она тебе или все ради хлеба насущного?
—Сложный вопрос. Скрывать не буду: мне нравится моя работа. Всегда мечтал писать об искусстве и вращаться в этой среде. Плюс очевиден: полезные знакомства, опыт, впечатления… Но скажу честно: из всех составляющих культурного пространства мне больше всего близок театр. Однако культурная жизнь Севастополя, конечно, не ограничивается театром. Еще есть выставки, фестивали и другие всевозможные арт-проекты. И часто бывает так, что многие мероприятия выпадают на уик-энд. А знаешь, у меня уже буквально мечта идиота: в выходные поваляться с книжкой и никого не видеть и не слышать. Не помню, когда в последний раз мог позволить себе такую роскошь. Всё время надо куда-то нестись, что-то писать, с кем-то говорить. Честно, устаю от людей и этой суеты. Иногда на эмоциях хочется послать всё к чертовой бабушке и уехать куда глаза глядят. Наверное, во мне живет прогрессирующий социопат.
—Высказывая свое личное субъективное мнение об увиденном—выставке, фильме, спектакле, концерте, ты невольно попадаешь в «оптический прицел» завистников, недоброжелателей, непонятых гениев, да и попросту критиканов. Как тебе удается (если удается вообще) протиснуться между «сциллой и харибдой» двух непримиримых точек зрения—«гениально» и «посредственно»?
—Знаешь, я уже достиг такого душевного состояния (пока не авторитета, но это исправимо), когда мне глубоко плевать на завистников, недоброжелателей, критиканов и их точки зрения. Всем не угодишь. В какой-то момент для себя понял, что надо иметь свою твердую позицию и отстаивать её до последнего.
—На твой взгляд, в журналистике необходимо обладать навыками дипломата или рубить с плеча, как в свое время брутальные Невзоров и Кушанашвили?
—То, чем я занимаюсь, я не назвал бы полноценной, стопроцентной журналистикой. Я ничего не смыслю в политике и даже близко не хочу к ней приближаться. Серьёзная аналитика, какие-то актуальные социальные вопросы—тоже не ко мне. Я «варюсь» в близкой и понятной мне теме—культура и искусство. Лезть куда-то еще нет ни малейшего желания. Ну а в культуре, как мне кажется, надо называть вещи своими именами, иногда «выключая» дипломата, иначе есть опасение превратиться в «карманного» критика, обозревателя и т.д. Знаю, что будут обвинять в бестактности и даже в непрофессионализме. Не без этого. Но надо быть честным по отношению к себе. Тебя могут начать со временем даже ненавидеть. За право говорить то, что думаешь, порой приходится платить очень дорого. Не знаю, оборзею ли я когда-нибудь до такой степени, что будут готов платить эту цену. Мой бунтарь пока еще в клетке, правда, с ненадежным замком. Если я его выпущу, то боюсь, что уже обратно не загоню.
—В продолжение темы: возникало хоть раз непреодолимое желание послать общественное мнение и честно сказать, что «король-то голый»?! Или у тебя для этого еще недостаточный авторитет?
—Конечно было. И я почти так и сказал. Это был первый раз, когда я себе позволил с чем-то не согласиться, что-то осудить. Что тут началось! Мама дорогая! На меня вылилось столько негатива со стороны театральной общественности, что поначалу возникло непреодолимое желание послать всех. Думал: гори всё огнём, ни строчки больше не напишу о театре. Когда мне всё нравилось, то все молчали, всё хорошо. Но стоило только открыть рот—меня закидали камнями. Правда, некоторые были на моей стороне. Но ты знаешь, этот инцидент во мне только распалил желание всегда называть вещи своими именами, а не писать «тактично и тонко», чтобы никого не обидеть. Это—путь в никуда. Хотя спустя время я признал, что некоторая критика была уместна. Да и, как говорят, обижаться—удел горничных.
—Тебя я постоянно встречаю в театрах на премьерных показах… Ты действительно так любишь театр или это производственная необходимость?
—Скажу больше: я им болею. Заболел давно и безнадежно. В филиале МГУ была театральная студия, и моя однокурсница, которая также была помешана на театре, практически убедила меня забрать документы и решиться на самую безумную авантюру в своей жизни—ехать в Москву поступать в театральный! Я реально был готов отказаться от журналистики и связать свою жизнь с актёрской профессией. Но в последний момент родители отговорили от этой затеи. Сейчас об этом очень жалею. Не проходит и дня, чтобы я не представлял себя на сцене в каком-нибудь сложном драматическом образе.
—Где-то прочитал: «Критики делятся на две категории: первых нельзя пускать в театр до написания рецензии, вторых—после…» Ты к какой категории себя отнес бы?
—Я себя не считаю критиком. Театральная критика—это очень серьезная сфера, требующая невероятно глубоких знаний о театре. Я пока только учусь. Я просто пишу о театре. Так, как его чувствую, так, как я его понимаю. Надеюсь, что когда-нибудь мои рецензии будут действительно профессиональны и я смогу грамотно отстоять каждую написанную строчку.
—Ну а теперь, собственно, о главном. У тебя заглавная роль в спектакле «Бал Мессира» по мотивам бессмертного романа Булгакова «Мастер и Маргарита»… Твои ощущения от материала, в который ты погрузился?
—До сих пор не могу поверить в то, что сейчас со мной происходит. Хожу по улицам в джинсах и кроссовках, решаю какие-то рабочие и бытовые вопросы, что-то делаю по дому, а на сцене должен буду забыть про себя ежедневного и стать Мессиром! Непередаваемые ощущения. Образ Воланда невероятно сложный и многогранный. Но мне нравится, что в интерпретации режиссёра Мессир получился не просто сгустком зла и мудрости, а одинокой душой, которой не чуждо ничто человеческое. Я наполнил этот образ и своими, очень личными эмоциями, да простит меня Михаил Афанасьевич.
—На какие вещи твой герой откроет глаза зрителям?
—Прежде всего на самую простую истину. Любовь—это то, что даётся свыше и не покупается ни за какие деньги мира. А еще зрители задумаются, надеюсь, над тем, какой разрушительной силой обладает нелюбовь. Какой бы властью и возможностями ты ни обладал, но отсутствие любви, подобно раковой опухоли, разъедает тебя изнутри, делая совершенно беспомощным и опустошенным. Иногда важно вовремя узнать свою половинку, схватиться за неё, как за спасательный трос, и никогда не отпускать. А иначе будет, как с моим героем: он будет готов бросить к ногам возлюбленной весь мир, не понимая, что для кого-то весь мир иногда может умещаться в одном человеке. И самым тяжёлым для Воланда будет осознание того, что этот мир—не он, а его слабый и беззащитный соперник—Мастер.
—Все-таки многие артисты с опаской берутся за инсценировку и экранизацию произведений Булгакова… За ними незаслуженно тянется слава «нехорошей квартиры». Во время репетиционного периода не было никаких странных происшествий? Или предчувствий, знаков, событий?
—Да, знаки были. От некоторых даже как-то не по себе становилось. Когда я загрузил к себе на страницу в соцсети афишу спектакля, то знаешь, под каким номером она отобразилась в ленте фотографий? 666-й. Вот честно. И в ленте Facebook уже вторую неделю мелькают перепосты видео из 1-й серии «Мастера и Маргариты»—сцены на Патриарших прудах. А она у нас в спектакле, и на ней ставится жирный акцент.
—Театр для тебя—одноразовый эксперимент или это всерьез и надолго?
—Скажу больше: неизлечимая болезнь. А если точнее: легальный и очень сильный наркотик. Однажды его попробовал и теперь, пока дышу, остановиться уже не смогу.
—Слоган этой десятилетней рубрики «Профили» звучит так: «Время жить в Севастополе!» Как бы ты интерпретировал значение этих слов?
—Пожалуй, лично для меня всё очевидно. Я очень долгое время пытался реализоваться в других городах, искал счастье в столицах. Но судьба так повернулась, что я смог найти себя здесь, в Севастополе, и счастливо жить, занимаясь любимым делом. А ведь до этого, скитаясь без работы, просто существовал, подобно амёбе.

Вот такой получился профиль обыкновенного городского… пассионария. Не навязываю никому своего мнения, но город, в котором живут хотя бы пять-шесть таких… паранормальных людей, имеет будущее. А в Севастополе их значительно больше. Отсюда вывод: время жить в Севастополе!

К сему Андрей МАСЛОВ.