15o
Большая удача в зрелом, может, даже в перезрелом, где-то усыхающем возрасте радовать все-таки себя открытиями. Пишущий эти строки, например, впервые с головой окунулся в мир… комиксов балаклавского художника Алексея Никитина. Они изданы отдельной книжкой под названием «Хармсиниада» в Санкт-Петербурге престижнейшей «Бумкнигой».
—Алексей,—обратился я к автору новинки,—позволь повиниться перед тобой. Лет пять назад ты мне сказал о своем увлечении комиксами, на что я не обратил внимания. В 50-е, 60-е, 70-е годы минувшего столетия нам внушалось, что комиксы—бросовый жанр в изобразительном искусстве, кривоколенное в нем направление, недостойное уважающего себя художника. С этим я и шагал по жизни. О чем было говорить?
—Но в те же, если не ошибаюсь, 60-е и 70-е в СССР 
сердечно принимали датского художника Херлуфа Бидструпа. Чем-то его награждали, издавали роскошные альбомы с его произведениями.
—Возможно, Бидструпа и привечали таким образом как пламенного борца за мир, надежного европейского друга нашей страны. В самом деле, забавны его рисованные истории. Тем не менее комиксы в наших глазах так и остались на обочине подлинного творческого процесса. Скажи, Алексей, можно ли назвать Рушеву и Бильжо комиксистами? Надя нам оставила серии рисунков по произведениям Пушкина, Булгакова, других деятелей литературы.
—Рушева—великий иллюстратор лучших классических сочинений, Бильжо—оригинальнейший карикатурист. Прав Алексей Павловский, исследователь российского комикса и организатор проекта «Наука о комиксе», утверждая, что «комикс—это литература, текст и изображение, связанные неразрывно».
—Тебе, Алексей, лучше известно, что комиксистов целенаправленно не готовит ни одно учебное заведение. Ты где учился?
—В Санкт-Петербургской государственной художественной академии имени Штиглица.
—За этим учебным заведением прочно закрепилось и неофициальное название—«Муха». Видимо, прежде оно носило имя скульптора Веры Мухиной. Кого из педагогов ты помнишь до сих пор?
—Если речь о наставниках, то это, скорее всего, преподаватель детской художественной школы Алексей Андрианов. В «Мухе» первые два года я учился на платных условиях. Как отличник получил право постигать знания за счет бюджета. Кто от этого откажется? Но мне велели вернуться на первый курс.
—Удивительно.
—Таким образом, в стенах академии я задержался на восемь лет.
—Твои учителя желали видеть тебя живописцем, графиком, художником-монументалистом. Кем еще?
—Я занимался своим делом, то есть рисовал комиксы. Увлекся ими с десятилетнего возраста. То есть отдал предпочтение избранному в детстве пути. Похоже, мне хотелось заявить любителям изобразительного искусства о том, что комиксы—достойное их направление в творчестве. Именно в нем, как казалось, я могу сказать людям больше, чем если бы я обратился к слову.
—И при этом не получал замечаний со стороны. Можно подумать, что восемь лет в академии прошли зря.
—Профессора особо не обращали на меня внимания, словно я и не существую. Но при защите диплома окатили душу теплом, сказав, что я уже состоявшийся художник. И на том, как говорится, спасибо.
—Признание к тебе не с неба упало?
—Может быть. Моя книга комиксов по рассказам Михаила Зощенко вышла при окончании первого курса и сразу стала хитом. Преподаватели недоумевали: «Твоя?» «Да»,—отвечаю. «Ничего себе»,—не унимались наставники. Я видел свою книгу на полочке в кабинете преподавательского состава, встречал ее у незнакомых мне людей, слышал о том, что мой труд пробился в другие города. Издатель, между тем, при редких наших встречах ныл: «Книга плохо расходится. Я—в прогаре. Иду на убытки ради поощрения молодого таланта». Между тем книга у него выдержала три издания официальных, оформленных договорами. Пошло четвертое, на сей раз пиратское. Я протестую. Издатель же подсовывает мне для подписи договор в новой редакции, по которому, в частности, якобы я навсегда отказываюсь от прав на свои же произведения.
—Не все, конечно, но многие издатели—коварный же народец. Книги поэзии и прозы раскрученных авторов выпускают с нарушениями стандартов полиграфии, признанных порядочными в их кругу людьми: шрифт—почти плакатный, поля—офигенные. По существу, раздутая брошюрка приобретает вид фолианта. На него назначается четырехзначная цена.
—В моем варианте издатель пошел на выпуск пятого контрафактного издания. В этом случае я зашевелился. Очевидно, редкое явление: суд оказался на моей стороне, хотя определил ничтожную сумму денежной компенсации. Половина пошла адвокату…
—Эти ребята свое и не свое тоже не упустят. По-моему, они кровно заинтересованы в том, чтобы судебная тяжба длилась как можно дольше при оплате вне зависимости от ее конечного результата, как бы адвокаты противостоящих сторон ни сговаривались на этот счет между собой. До справедливости ли, если есть корпоративный интерес?
—Победа в суде носила моральный характер, что тоже немаловажно.
—Не будем о грустном. Вот и «Бумкнига»—далеко не последнее в городе на Неве издательство—выпустила «Хармсиниаду».
—Ранее первый ее вариант увидел свет под иным названием—«Хармсиада». Известный эпатажный поэт произвел на меня неизгладимое впечатление. Его стихи, проза, как может показаться, и абсурдны, и безумны. Нынешний сборник наиболее полный. В нем помещены не только комиксы на тексты Хармса о Пушкине, Лермонтове, Толстом, Гоголе, но и созданные недавно произведения «Молодые годы старика Державина» и «Державин и Пушкин». «Хармсиаде» предшествовал альбомчик о Чернышевском.
—Если Зощенко и Хармс—юмористы, сатирики, то как Николай Гаврилович оказался в поле твоего внимания? По-моему, за его роман «Что делать?» можно браться под невыносимой угрозой единицы в школьном журнале.
—Но я, подбираясь к «Лолите» Владимира Набокова, зацепился за его же «Дар». В этом произведении о Чернышевском рассказано так, что мимо, как представляется, не пройдешь. Набоков отозвался о нем хлестко и беспощадно.
—Догадываюсь: тебе выпало оказаться в лучах неформальных знаков успеха.
—Подборку оригиналов моих рисунков приобрел музей Федора Достоевского. Отдельные рисунки с моего стола наносились фирмачами на майки.
(После этих слов я, автор этих строк, неожиданно для себя перешел на «вы»).
—Вы, Алексей, видимо, наделены чувством юмора и всегда являетесь душой компании.
—Ошибаетесь. Я—интроверт.
—Ой, объясните, пожалуйста, если это определение подходит для изложения на бумаге.
—Интроверт—это субъект, повернутый в мир своих внутренних переживаний. Приблизительно так.
—Надо же. С такими наклонностями вы, видимо, тусовок своих единомышленников сторонитесь. Кстати, существуют ли объединения комиксистов?
—Как у всех творческих людей. Чем мы хуже? В Москве, Санкт-Петербурге, в других крупных культурных центрах регулярно проводятся фестивали, выставки. На некоторые из них меня приглашали с новыми работами, однажды с заявленным в программе моим докладом. Наши мероприятия собирают тучи публики. Удивительно, но ко мне, случается, подходят люди, чтобы оказать знаки внимания как мэтру, как того, несомненно, заслуживает классик жанра Аскольд Акишин. Произведения пионера российского комикса приводили меня в восторг с раннего детства. У Аскольда Акишина я нашел подтверждение: комиксы—действительно литература.
—Комиксы как жанр в изобразительном искусстве находятся у нас в стадии развития?
—Стараниями энтузиастов этот жанр уже достаточно развит. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать книги того же Аскольда Акишина, Елены Ужиновой, Ольги Лаврентьевой, Владимира Рудака и других наших соотечественников. Некоторых из них можно поставить рядом с такими мастерами зарубежья, как американцы Крейг Томпсон и Джо Сакко.
—Комикс—это в переводе с английского «комический, смешной».
—Комикс давно сломал утвердившиеся за ним рамки жанра «развлекательного характера». Тот же Джо Сакко в начале 90-х годов два месяца провел на Западном берегу реки Иордан. Итогом его длительной добровольной творческой командировки явилась объемная книга «Палестина». Это тысячи потрясающих рисунков и метких, лаконичных, берущих за душу сопроводительных текстов о жизни и борьбе народа нелегкой судьбы. Получился честный по содержанию репортаж. Мои собратья по творчеству дома и за рубежом издали и графический роман, и логический детектив, и автобиографический роман… Нет такого жанра, в котором с лучшей стороны не проявил бы себя комикс с его уникальными возможностями.
—Можно ли вас персонально упрекнуть в амикошонстве?
—Что это такое—амикошонство?
—Это чрезмерная фамильярность, бесцеремонность в обращении. Пушкин у вас передвигается на колесах, приделанных к сломанным ногам, дерется с Гоголем на дуэли, Тургенев пугается «чего-нибудь» и без конца уезжает в Баден-Баден, Толстой как увидит Тургенева, «так и бросается с костылем».
—Но это же анекдоты Хармса. Хотя передо мной заступались за Чернышевского. Юмор, как кажется,—защитная реакция от казенщины, псевдоакадемизма, наконец, выражение любви, расположения к известным людям. Одно время меня приводили в полный восторг записи выступлений группы «Битлз». И что я сделал? Верно, нарисовал в своем стиле кумиров из ливерпульской четвертки.
—Наступивший 2018-й—год вашего 40-летия. Что в настоящее время у вас на кончике пера после того, как вы его окунули в пузырек с тушью?
—На моем столе черновые наброски набоковской «Лолиты» «заморожены». Пора в них вдохнуть жизнь. Обращаюсь к книгам других любимых писателей. Внезапно их строки в сознании встают рисунками, мультяшными кадрами, которые тянет перенести на мелованную бумагу.
—Спасибо вам, Алексей, за беседу. Успехов вам на вашей творческой ниве.
А. КАЛЬКО.
Фото автора.
_____________________________________
Об Алексее Никитине
Трудно сказать что-нибудь о Никитине тому, кто о нем ничего не знает. Никитин—великий комиксист. Наполеон в этом ракурсе менее велик, чем Никитин.
Комикс в России все-таки выделил одно-единственное направление, которое тематически занимает особую нишу. В ней Алексей Никитин чувствует себя как рыба в воде. Это постконструкция классики. И «Хармсиниада»—не только самый яркий, но и один из первых примеров этой многообещающей комикс-традиции.
Никитин—светлая личность, и его взгляд на классику предельно рафинирован. Он берет классика и делает из него забавного, нелепого, отчасти мультяшного персонажа. И этот персонаж, как ни странно, кажется ближе, чем тот, что сурово глядит на портрете.
Алексей ПАВЛОВСКИЙ, исследователь российского комикса, организатор проекта «Наука о комиксах».
