17o
«Жар-птицы стаями не летают…» Это о себе с полным правом на избранность и первородство сказал когда-то неповторимый певец русской природы, писатель-натуралист, автор замечательных сборников очерков «В краю непуганых птиц» Михаил Михайлович Пришвин. Его часто цитируют и сегодня по случаю и без (но нередко без ссылок на истинное авторство того или иного изысканного афоризма) те, кто порой совершенно безосновательно причисляет себя к радетелям за патентную чистоту земли родного Отечества.
Всего несколько примеров его перлов—жемчужин философской мысли: «Красота спасет мир, если она добра. Но добра ли она? Не красота спасет мир, а светлые помыслы»; «Рыбе—вода, птице—воздух, зверю—лес, степь, горы. А человеку нужна Родина. И охранять природу—значит охранять Родину»; «Зло ходит всегда на костылях добродетели»; «Правда—это победа совести в тебе»; «Потому мы радуемся, попадая в природу, что тут мы приходим в себя…»
«…Я—мученик власти»—
так когда-то в одном из эссе своих знаменитых
«Дневников», которые писатель без перерыва вел, почитай, полвека, отозвался о своем месте в строю российской пишущей братии М.М. Пришвин. И ведь не зря он, автор сотен глубоких философских сентенций о добре и зле, о жизни и смерти, о творчестве как смысле существования, именно так охарактеризовал свое отношение к властям предержащим. Его «Дневники», усеянные островками острой критики советского режима, изданные лишь через 30 лет после кончины писателя-публициста, даже бескупюрно и фрагментарно в СССР не печатались до самой перестройки. А потом—потом как прорвало… Хотя это не касается темы «Пришвин и советское детство». Разве не катехизисом звонкоголосой и босоногой школьной поры для всех нас, родившихся до и после войны, да и во времена Хрущева, были его рассказы «Журка», «Лисичкин хлеб», «Кладовая солнца», «За волшебным колобком»? Прекрасные образцы огромной любви настоящего человека с широкой душой к окружающему его миру природы…
Михаил Михайлович Пришвин свой путь к ней начал в библейские 33 года, когда внезапно бросил службу и пешком с ружьем и котомкой с записными книжками ушел на Север, где потом и родились его первые лучшие литературные произведения. Свои сборы в очередное путешествие он всегда воспринимал как праздник. «Вот только подпояшусь и—вперед!»—любил говорить он.
В течение нескольких десятилетий Пришвин после Севера уже «не сходит с тропы»: Крым, Кавказ, Соловки, Урал, Дальний Восток, срединная Россия, Поволжье, побережье Северного Ледовитого океана… Все эти огромные пространства он исходил и изъездил вдоль и поперек на подводах и в санях, в поездах и на оленях, верхом на лошадях и трясясь в автомобилях…
И так уж счастливо сложилось, что этот неугомонный и неутомимый краевед всея Руси был наделен еще и изумительным даром тончайшего художника слова. «Легконогий странник с глазами вместо сердца»—так когда-то назвала его вообще-то далекая от амикошонства, весьма эпатажная и стервозная фея литературного серебряного века России поэтесса Зинаида Гиппиус. Именно завтра мы отмечаем 145-летие со дня его рождения…
«В краю непуганых птиц»
…Жизнь его, между тем, напоминает авантюрный роман, который, отнюдь не вписываясь в план благополучных и лояльных биографий советских «инженеров человеческих душ», начался в его далеком детстве и никоим образом не имел шансов быть показательно обнародованным в советское время.
…Его отец промотал в карты унаследованное имение в Орловской губернии, спустил с торгов и прекрасный конный завод. А мать, суровая женщина старообрядческой закваски, сумела все-таки поставить на ноги пятерых детей.
Учиться Миша Пришвин пошел в Елецкую гимназию в 1883 году, где сидел за одной партой с Иваном Буниным. Особого рвения ко всем предметам не испытывал и, как, к примеру, Черчилль и Чехов, несколько раз оставался на второй год.
Вот какой же порой случается парадокс: за своё дерзостное поведение по ходатайству именно учителя географии В.В. Розанова, ставшего впоследствии известным философом, в будущем «главный природовед страны» М.М. Пришвин был исключен из гимназии и бежал из дома, начитавшись Майн Рида, куда глаза глядели, а конкретно—в Америку, в «неведомую страну». Ее зыбкие координаты звали в путь в будущем замечательного певца природы русской всю его жизнь.
…Через двое суток беглеца сняли с поезда и вернули в ненавистную гимназию.
Спустя много лет он напишет прекрасную книгу «За волшебным колобком», повествующую о природе и быте аборигенов Поморья, с таким вот подзаголовком: «Путешествие в страну без имени, без территории, куда мы бежали в детстве, где сохранилась Древняя Русь…»
Спустя целых десять лет после окончания Тюменского реального училища, куда его зачислили тщаниями богатого дяди, Михаил Пришвин приступает к занятиям в Рижском политехническом институте. Здесь он участвует в сходках, приобщается к идеям марксизма, распространяя листовки, за что охранкой на целый год препровождается в застенки Митавской тюрьмы с последующим поселением вдали от крупных городов России.
Любопытный факт: неодно-кратно сокамерники по тюряге пытались втянуть юношу в карточную игру, но им это сделать не удавалось. «Мой отец сломал жизнь мне и моим родным именно на этом бубновом интересе»,—говорил он и решительно отказывался брать в руки потрепанную колоду самодельных карт из грубой оберточной бумаги.
Свое образование М.М. Пришвин завершил в 1902 году, получив диплом агронома уже в Лейпцигском университете…
Тут я позволю себе маленькое занимательное отступление. Общеизвестно, что картофель—это второй хлеб в России. Но мало кто знает, что именно дипломированному агроному М.М. Пришвину мы обязаны в какой-то степени успехом пропаганды картофелеразведения в нашей стране. Он на сей счет выступал последовательно и весьма доказательно, публикуясь в добром десятке крупнейших газет страны, в специальных журналах, и оказался услышанным.
А ведь его миссия была непростой. В России очень долго приживалась еще в петровские времена доставленная из Голландии «земляная груша». Даже в начале ХХ века кое-где в глубинке картофель презрительно именовали «чертовым яблоком». Парадокс, конечно, но это название кривозеркально ассоциировалось в крестьянской среде с немецким «крафт тойфельс» («чертова сила»). Случались на Руси и «картофельные бунты»…
Так вот, М.М. Пришвин принял активнейшее участие в создании в подмосковном Кореневе титульной селекционной станции, ратовал за организацию экспедиции российских ученых-растениеводов в Южную Америку, на родину этого замечательного клубня, дабы набраться там опыта ухода за ним, первым выдвинул идею акклиматизации этого овоща в районах Крайнего Севера…
…Однако в 33 года он, как мы уже говорили, покидает насиженное место и начинает подвижническую, странническую жизнь длиной в десятилетия. Обладая прекрасным здоровьем и неуемной тягой к новым, ошеломляющим воображение территориям, к отысканию никому доселе не ведомых образцов древнерусского фольклора, Пришвин изначально изъездил весь европейский север: был на Соловецких островах, записал там 38 народных сказок и былин, исходил на рыбацком судне российско-норвежские оконечности Северного Ледовитого океана.
На основе его впечатлений от путешествия в Олонецкий край в 1907 году российский читатель получил замечательное пришвинское чтиво—книгу очерков «В краю непуганых птиц», за что ее автор был удостоен серебряной медали Русского географического общества и лестной известности как высокоэрудированный писатель, «певец русской природы», как восторженно отозвался о его творчестве К. Паустовский…
…Именно на пике набирающей славу его литературной биографии в 1917 году в России «случилась революция». Пришвин примыкает к партии эсеров, в газете «Воля народа» публикует явно антибольшевистские идеи, даже на две недели вновь попадает в тюрьму.
За что же конкретно? За полемику с Александром Блоком по поводу поиска путей компромисса российской интеллигенции с большевиками. Блок, надо полагать, находился в одном блоке с «Двенадцатью», а потому арест Пришвина был неизбежен.
Спасаясь от повторного диалога с людьми Дзержинского, Пришвин покидает Петроград, пашет землю в своем маленьком имении под Ельцом, а после его реквизиции учительствует, заведует сельской библиотекой…
В 1922 году он вновь «показывает зубки», предложив журналу «Красная новь» опубликовать его автобиографическую повесть «Мирская чаша», где большевики выглядят весьма непрезентабельно. Получив отказ от редактора, он отсылает рукопись на рецензию Л. Троцкому, препроводив письмом, в котором выражает надежду, что «советская власть должна иметь мужество дать существование целомудренно-эстетической повести, хотя бы она и колола глаза». На что «демон революции» ответил следующим образом: «Признаю за вещью крупные художественные достоинства, но с политической точки зрения она сплошь контрреволюционна».
Эта повесть М.М. Пришвина увидела свет лишь через 60 лет…
…В сухом остатке его дальнейшая жизнь в советском социуме сложилась как существование явного примиренца, который отказался от политической борьбы, избрав путь Слова во имя Жизни, свято веря в то, что в России еще наступят лучшие времена, когда придут новые, деятельные люди и перекроят весь уклад жизни «нашей республики, похожей на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча света со стороны, а внутри все освещается красным фонариком…»
С лейкой и блокнотом…
К слову, еще в 1920 году писатель с большим рвением приобщился к изучению техники фотографирования, полагая, что таким образом авторский словесный портрет может органично дополняться «скромным намеком на сложный, оставшийся в душе художника план».
В архиве Музея М.М. Пришвина в подмосковном Дунино хранятся тысячи фоторепродукций и негативов. Лучшее из его фотонаследства два года назад легло в экспозицию специально организованной выставки. Мне по счастливой случайности довелось увидеть телерепортаж с этого события, и самое замечательное, хотя и горькое «послевкусие» осталось от серии фотоснимков, запечатленных лейкой М.М. Пришвина, о варварском уничтожении колоколов в 1930 году в Троице-Сергиевой лавре.
Особенно обескураживает тот снимок, на котором рабочий с молотом в руках в неистовстве крошит купол только что низверженного царь-колокола весом 64 тонны. Любопытно, что именно по фотографиям Пришвина спустя много лет были вновь отлиты колокола для звонницы Троице-Сергиевой лавры…
В порядке справки: в первой десятке декретов Страны Советов оказался декрет об уничтожении церковных колоколов…
С палубы «Теодора Нетте»…
…Одним из самых любимых адресов путешествий Михаила Михайловича Пришвина был, конечно же, наш несравненный Крым. Впервые он посетил Тавриду в 1908 году, затем—в 1913-м, написав там очерк «Славны бубны»…
Середина июня 1936 года. После двухмесячного пребывания в Кабарде Пришвин абонемирует двухместную каюту в первом классе на пароходе «Теодор Нетте» и отправляется в круизное путешествие из Сухуми в Одессу. В его знаменитых «Дневниках», изданных в 1991 году в 25 томах, пребыванию в Крыму посвящены десятки страниц, в которых воображение читателя поражают изумительная зоркость писателя-философа, его уверенность в том, что у природы всегда найдутся ответы на извечные вопросы человеческого духа…
Совершенно не случайно Пришвин, минуя Коктебель, жадно ищет в складках невысоких голых гор очертания профиля… Пушкина, видимо, памятуя о том далеком дне, когда Александр Сергеевич прибыл морем в Феодосию с семейством Раевских.
…А вот и Севастополь. Что же у нас остановило взгляд опытного путешественника, дивного барда красот Ее Величества российской природы?
Дневниковые ахтиарские записи Пришвина лапидарны. «Севастополь. Намытый мыс песчаный и на нем—маяк. Мальчик, прыгающий со скального уступа в море. Мороженое и пиво…»
Да, именно так, таким антуражем встретил писателя наш славный город…
…В момент прибытия парохода к Графской пристани из рубки полились патефонные звуки фокстрота «Рио-Рита». Но они внезапно стихают. На борт, явно спеша и волнуясь, поднялась группа подтянутых флотских офицеров, приветствуя выходящего из элитной каюты кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Павла Постышева, того самого верного ленинца, который одиозно ратовал за то, чтобы новогодние елки в СССР были признаны «поповским пережитком»…
Видимо, Пришвин был прекрасно осведомлен о «заслугах» этого безбашенного пажа Коммунистической партии, назвав его «опричником власти в парусиновом пиджаке и белой кепке», да-да, именно в той, о которой поется в народной песне «Товарищ Сталин, вы—большой ученый…» Согласимся, напечатать такое в 30-50-е годы было просто немыслимо…
Как видно из последующих севастопольских записей, Пришвина в нашем городе особо заинтересовал Малахов курган. В течение получаса писатель знакомился со всеми его достопримечательностями, особо выделив большой редан…
Вечная песня птицы Сирин
…Задолго до своей кончины (а он прожил чуть больше 80 лет.—Авт.) Михаил Михайлович оставил оригинальное завещание. Гроб велел расписать «беспредметно»—разноцветными весенними пятнышками. Хоронить—в землю. И чтобы звучала мелодия «Гимна радости» из 9-й симфонии Бетховена. И надпись на могильной плите: «Здесь лежит Берендей» (Берендей—мифический царь в русской литературе. «Родники Берендея»—книга очерков Пришвина.—Авт.).
…Он был удивительно жизнерадостным и дальнозорким человеком, пантеистически воспринимающим мир, «не объективным этнографом, а тонким и чутким художником» (В. Иванов-Разумник).
Максим Горький восхищался им «за огромный талант придавать физическую ощутимость всему посредством простых слов…»
И, что любопытно, в немалой степени Михаил Пришвин был и провидцем. Вот что он писал в далеком 1936 году: «Возникают сумрачные национальные единства в лице Муссолини, Гитлера… Японский фашизм уже на подходе, начинает уплотняться национальная туманность Украины… На одной стороне Союза стоит страшный враг—это разумное мещанство немцев, на другой, восточной стороне,—иррациональное мещанство китайцев…»
Задумаемся… Более чем актуально…
…Этот замечательный человек, поистине верный искренний защитник природы, основоположник нового в отечественной беллетристике поворота—натурфилософской темы «Земля и люди», талантливо и виртуозно владел национальным достоянием—русским языком. Его стиль узнаваемо неподражаем своей музыкальной ритмичностью, многократными повторами (но с разной интонацией!) деталей портретов, природных явлений…
На его могиле на Введенском кладбище (в районе подмосковного Лефортово) как бы приземлилась на миг, отдыхая, фантастическая птица Сирин—птица счастья восточных славян.
Вот-вот вспорхнет. Как и Михаил Пришвин, чья жизнь—это вновь и вновь повторяемые старты в очередное бесконечное далёко, в страну, где человек и природа—это единое целое…
Леонид СОМОВ.
На снимке: М.М. Пришвин.
