19o
…У пушкинистов-биографов есть одна серьезная закавыка. Еще в начале ХХ века уважаемый исследователь «Евгения Онегина» М.О. Морозов где-то из-под спуда обширного Остафьевского архива князей Вяземских извлек на свет коротенькое письмо на французском языке В.А. Жуковского к П.А. Вяземскому. Вот его перевод: «Любезный князь, не думаете ли Вы, что игра наша с племянником зашла слишком далеко?..»
Как известно, арзамасцы (это—литературный кружок нового «карамзинского» направления, куда входили многие друзья А.С. Пушкина.—Авт.) называли меж собой будущего великого поэта «племянником». О чем же шла речь? Кто все-таки заигрался?..
Тобольский тихушник
…Наш рассказ поведем издалече. Весной 1834 года профессор кафедры словесности Санкт-Петербургского университета П.А. Плетнев предложил студентам вместо лекции послушать сказку в стихах, которая начиналась так:
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе—на земле
Жил старик в одном селе.
У крестьянина—три сына…
Узнаёте? Ну конечно же это знакомая нам всем с детства длиннющая занимательная сказка, которая называется «Конек-Горбунок». Мне, например, мама прочла ее аж за три вечера…
Завершив чтение ее первой части, Плетнев огорошил всех своих слушателей тем, что, оказывается, автором прочитанного является их же однокашник, 18-летний студент из Сибири Петр Ершов, и что сказка уже опубликована в третьем томе самого тиражного российского журнала того времени «Библиотека для чтения». Будущие словесники были обескуражены…
Весьма любопытно вот что. Вскоре выяснилось, что, по утверждению книгопродавца А.Ф. Смирдина, сам Александр Сергеевич Пушкин принимал весьма деятельное участие в подготовке рукописи в печать. Он якобы, зная о бедственном положении Петра Ершова, по просьбе Плетнева предложил еще в 1833 году студенту работу переписчика набело… своих крупных вещей. И вообще-то пошел дальше: написал даже первые вводные строки и посвящение к будущему шедевру Ершова—«Коньку-Горбунку» и открыто, в присутствии барона Е. Розена выразил восхищение произведением юного дарования, образно говоря, «сняв шляпу»: «Теперь этот род поэзии можно мне и оставить…»
Казалось бы, о чем тут вести речь? Разве что для начала—о том, что впоследствии Петр Павлович Ершов «наморосил» несколько томов различных литературных опусов. Но кто сегодня хотя бы из числа любителей кроссвордов может припомнить, что это именно он создал оперу «Страшный меч» или пьесу «Суворов и станционный смотритель»? Все сочиненное им впоследствии находилось от «Конька-Горбунка» на «дистанции огромного размера» и по стилистике, и по замыслу, и по вниманию читательской аудитории.
…С достаточно вескими основаниями сегодня есть полный резон полагать, что первые же сомнения в истинном авторстве сказки «Конек-Горбунок» зародились даже не в булгаковском «Мастере…», где Маргарита с Коньком-Горбунком барражирует в лунном свете над бывшим поэтом Иваном Николаевичем… Надо полагать, что «бывший»—это скорее Ершов, хотя фамилию «Пушкин» Михаил Афанасьевич не произносил всуе…
Первое же четкое «фэ» высказал 183 года назад безапелляционно прямой, как трость, неистовый Виссарион Белинский, который, не опускаясь до тонких намеков, упомянул в своей статье о знаменитостях, «наскоро выдуманных и сочиненных «Библиотекой для чтения», добавив: «А чем ниже Пушкина… Ершов?» Странное сближение, не так ли?
…Уже в наши дни, на урезе двух веков, в российской печати стали появляться разоблачительные исследования, в которых, правда, несколько разрозненно, но приводились доводы в пользу авторства «нашего всего» этой замечательной сказки. Думается, пора расставить знаковые жирные точки над этим i…
Под маской мистификатора…
Вначале поведем речь о том, а мог ли А.С. Пушкин вот так, спокойненько, без всяких амбиций отдать авторство этой замечательной сказки безвестному студенту, о поэтических способностях которого даже не догадывались и в семье тобольского исправника Павла Ершова, и в среде однокашников?
Оставляя «на потом» вопрос «А зачем?», рассмотрим абрис нашего поэтического гения как… великого мистификатора, мастера скандалёзных перелицовок. Начнем с «Повестей Белкина», где фигурирует не псевдоним, а подставное лицо—сосед семейства Гончаровых помещик Ф.С. Белкин. И это вовсе не маска автора (Печорин—Лермонтов, Рудый Панько—Гоголь). Пушкин даже дает подсказку: Белкин, мол, вообще-то «лицом был бел», а Поэт, как известно, неоднократно персонифицировал себя «арапом».
Далее затронем маленькую трагедию А.С.П. «Скупой рыцарь». Под ее заголовком мелким шрифтом значится: «Сцены из Ченстоновой трагедии». Весьма посредственный английский писатель Шенстон никогда трагедий не писал. Это был завуалированный ответ Поэта критиканствующему Ф. Булгарину на его выпад, что, мол, авторы «Литературной газеты» мало знакомы с западной беллетристикой…
Следуем далее. Под чужим именем почившего в бозе князя Д. Горчакова (во всяком случае, это устно исходило от самого Пушкина) выходит на широкую «народную площадь» пресловутая поэма «Гаврилиада», в которой только за одно посвящение можно было закатать Поэта далеко-далеко. До цензора Поэта—царя—так и не дошло, кстати, что сие посвящение в сохранившемся черновике следует читать снизу вверх, о чем в свое время догадался дотошный пушкинист С.М. Бонди…
Помимо этого, Поэт имел привычку менять даты некоторых стихов, прятаться под «NN сказал», зашифровывать в письмах к друзьям свои тайные планы, как, например, схему давно лелеемого им побега за границу…
…Так что же имел в виду Василий Жуковский, обращаясь в коротеньком письме к князю Петру Вяземскому? То самое. А именно: им обоим, а также и книгопродавцу Смирдину, профессору Плетневу, видимо, надоело выслушивать намеки относительно их совместной игры в «Конька-Горбунка», затеянной гениальным «племянником», в которой ну уж совсем явно для литературной братии Санкт-Петербурга торчали уши автора «неведомой зверушки»…
Зачем всё это?
Прежде чем перейти к конкретным доказательствам этой ловкой, на наш взгляд, мистификации, попробуем все же уяснить, так сказать, позицию Александра Сергеевича Пушкина в этом суперделикатном деле. 1834 год. Царствующий монарх—личный цензор Поэта, который после написания им контрсамодержавного стихотворения «Андрей Шенье» постоянно находился под чугунной «опекой» ведомства графа Бенкендорфа и суконной литературной цензуры. С любым намеком на некое противостояние царствующей династии ни одна строка Пушкина не могла бы просочиться в печать. А в «Коньке-Горбунке» таких «намеков»—пропасть…
И в то же время декабристы так и не помилованы. А граф Бенкендорф держит страну в ежовых рукавицах, создав целую систему филерства и доносительства. Как же все-таки заклеймить это «мертвое царство», особенно после позорного, на взгляд Поэта, его камер-юнкерства? Ничего не оставалось, как прибегнуть к «авторскому перевертышу», к очередной мистификации. А именно: прикинув все условия «игры» с ближайшими друзьями, А.С. Пушкин договаривается с безвестным тогда юношей, не лишенным литературных способностей, о некой рокировке, при которой псевдоавтор практически ничем не рисковал бы, получив еще в придачу и 500 рублей отступных за публикацию первой части сказки. Почему-то никто не задумывался над тем, что П.П. Ершов ничего более не поимел со Смирдина за издание всей поэмы. Это с каких-таких бескорыстных позиций?
А теперь глянем в полный текст сказки. И незамедлительно убедимся, что ее страницы буквально усеяны возмутительными сентенциями против царя и Церкви. Приведем некоторые примеры…
Тайные подсказки «племянника»
Недаром все же у Пушкина в лицее было прозвище Протей—это древнегреческий бог перевоплощения. В конспирологической сказочной истории, где «Конек-Горбунок»—то ли лошадь, то ли осел, то ли верблюд, Пушкин вдосталь проехался по реалиям свинцовой российской действительности первой трети XIX века.
Во-первых, более чем презрительно автор «Конька-Горбунка» отзывается о Ките (царствующем монархе):
Есть, вишь, море. Чудо-кит
Поперек его лежит,
Все бока его изрыты,
Частоколы в ребра вбиты…
Кит—державный самодур, оказывается, десять лет тому, как без «Божия веленья» проглотил «три десятка кораблей»… «Если даст он им свободу, то сыму с него невзгоду». О чем речь? Это—уже во-вторых. В деле о наказании декабристов по приговору Верховного уголовного суда именно 30 заговорщиков были причислены к преступникам I разряда. Им предназначалось отсечение головы, «милостиво» замененное потом 20 годами каторги с последующим поселением в диких уголках Сибири.
И с той поры прошло именно десять лет. Очень прозрачный намек, ибо Пушкин полагал, что как раз на таких «умных людях», как декабристы, и держится земля русская «средь житейского моря-окияна», в то время как кит неподвижно лежит, а на Коньке-Горбунке Иван-дурак (народ, надо полагать) дела дивные творит…
Второй одиозный персонаж сказки—это коварный Спальник царя (граф Бенкендорф)—наперсник разврата. Все его деяния писаны черными красками. Это он поставлял монарху разного рода пасквили и доносы, порочащие лучшие умы общества:
Донесу я думе царской,
Что конюший
государский—
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей…
Так мог ли Александр Сергеевич поставить свое имя под такой сказкой? Да ни в жизнь! Хотя и не удержался от того, чтобы чисто личные мотивы не внести в ткань этого поэтического произведения. Например, он четко обозначил свое извечное желание уйти, наконец, из-под «присмотра» Спальника:
Так нельзя ль, отцы родные,
Вам у солнышка спросить:
«Долго ль мне в опале быть?»
Или—это уже прямой намек на свое авторство: слуги читают книгу сказок. Их (на минуточку!—Авт.) ровно пять, т.е. столько, сколько А.С.П. написал официально признанных сказок, включая и ту, которую читатель виртуально держит в руках, а именно—«Конька-Горбунка». Обратимся к тексту. Именно в пятой сказке речь идет о «прекрасной царь-девице», которая проживает в нем (в окияне.—Авт.). Шестую же свою сказку Александр Сергеевич создаст уже в сентябре 1834 года, и имя ей—«Сказка о золотом петушке»…
Именно теперь есть резон вернуться к уже приведенной нами выше фразе автора «Сказки о царе Салтане…» о том, что такого рода сочинения можно ему уже и оставить. То есть Поэт признает, что «Конек-Горбунок»—это шедевральная сказка, вершина именно его опыта поэтического обобщения перлов народного фольклора славян, населяющих побережье Балтийского моря.
А при чем тут псковский диалект?
…Но не Сибири. То есть наступил тот момент, когда нам предстоит морфологически доказать, что «Конек-Горбунок» ну никак не мог быть созданным на основе диалектического арсенала языка коренного сибиряка Петра Павловича Ершова. Тому—масса примеров. Иван из сказки, к примеру, напевает общеизвестные тогда шлягеры: «Ходил молодец на Пресню» и «Распрекрасные вы очи»—чисто московские, а не тобольские песни…
В 1856 году Ершов вносит около 800 поправок в текст четвертого издания сказки. В том числе и вызывающие недоумение: в пушкинском варианте Конек-Горбунок говорит, в ершовском—ржёт. Все новые ремарки, по большому счету, направлены только на то, чтобы заменить чисто псковские словечки и обороты на сибирские. У Пушкина—«крепко за уши дерет». У Ершова—«уши в загреби берет». И так далее: «вора поймать»—«вора соглядать»; «армяк»—исконно русское название верхней одежды. У Ершова же по башкирской кальке—«азям»; «с сенника дозорный сходит и, обшед избу кругом, у двери стучит кольцом». Ершов: «И, облив себя водой, стал стучаться под избой»…
Тут, кстати, кое-что поясним. «Обшед»—это исконное северорусское слово от глагола «обходить», встречается лишь в нескольких селах Псковщины и Новгородской области. Вспомним пушкинское: «Вышед из Лицея, я уехал в псковскую деревню».
И последний пример, потому как подробное описание всех ершовских ляпов заняло бы очень много места в этой публикации. Итак—Пушкин: «Братья сеяли пшеницу да возили под столицу». Ершов: «Братья сеяли пшеницу да возили в град-столицу». Только истинный псковитянин мог написать всем известное «Подъезжая под Ижоры, я взглянул на небеса»…
А теперь—примеры «пушкинской руки» совсем иного рода. Многие исследователи давно отмечали странные, как говорится, умыкнутые внаглую, римейки в ершовской сказке. И все они родом из пушкинской «Сказки о царе Салтане…». Итак, извольте: «Пушки с пристани палят…»; «Мимо острова Буяна в царство славного Салтана»; «Добрый путь вам, господа. Долго ль ездили, куда?»; «Новый гроб в лесу стоит, в гробе девица лежит»; «Что, Иванушка невесел, что головушку повесил?»; «Я там был, мед-пиво пил. По усам текло, а в рот не попало»; «А нейдет ли царь Салтан басурманить христиан?» и т.д.
Всё это, повторимся, цитаты из сказки Пушкина «…о царе Салтане», как и парные рифмовки, четырехстопный хорей, игривая шаловливость повествования, характерные отступления, отточия…
О большой любви Ершова к переделкам и чужим текстам свидетельствует, кстати, следующий факт. К 50-летию книгопродавца А.Ф. Смирдина Ершов пишет в письме университетскому другу В.А. Треборну: «Передай, что я в долгу у сына Смирдина… Хотел бы поучаствовать в его издании в честь отца. Роясь в бумагах, я отыскал драматическую пьеску «Кузнец Базий», переделанную мною из повести Жуковского, но и она требует исправлений».
Какие уж тут комментарии, у сего сибиряка набитая рука…
Косвенные доводы…
А теперь перейдем к иного рода доказательствам лжеавторства Ершова. Они хотя и косвенные, но убойные. Для начала—прямое «японское» тело-движение Ершова в сторону Александра Сергеевича: «Своим литературным дебютом я обязан прежде всего благородному А.С. Пушкину». Далее—из откровений Ершова мемуаристу М.С. Знаменскому: «…в страшной хандре я был и многое сжег. Были у меня и заметки, писанные Пушкиным… Варианты, замечания, поправки…»
Где всё это? Общеизвестно, что Ершов не оставил исследователям ни чернового, ни белового варианта сказки. Своим отцам-покровителям—Плетневу, Жуковскому, Смирдину, Сенковскому—он преподнес книжку «Конек-Горбунок» без какого-либо благодарного посвящения! Что считалось в те времена просто моветоном…
…Друг А.С. Пушкина С.А. Соболевский, приводя после трагедии на Черной речке в порядок библиотеку Поэта, оставил пушкиноведам любопытное свидетельство. А именно: он добротно переписал все книги, поставленные Пушкиным на особую полку с анонимными авторами. В числе различных произведений числится под № 741 (и, выходит, анонимный) «Конек-Горбунок». Без какого-либо, кстати, благодарственного посвящения, тогда как очень много книг Поэта были подписаны именитыми авторами—О. Сомов, А. Мицкевич, В. Кюхельбекер, А. Дельвиг…
А. Гессен, авторитетный пушкинист, утверждает: «Большинство фолиантов подписаны. Пишут близкие и «минутные» друзья»…
Ершов был, конечно, «минутным другом». Однако не соизволил благодарно отметиться хотя бы за то, что Поэт «пересмотрел» его сказку.
Почему мы кавычим слово «пересмотрел»? Именно так обозначал конкретное участие А.С.П. в сигнальном издании «Конька-Горбунка» его первый биограф П.В. Анненков: «С живым одобрением Пушкин встретил известную русскую сказку г-на Ершова, где первые четыре стиха принадлежат Пушкину, удостоившего ее тщательному пересмотру».
Открываем словарь В. Даля: «Пересмотреть»—это «разобрать сызнова». То есть капитально перекроить. О том же, кстати, сказал и Н.Г. Чернышевский: «Похвалами встретил А. Пушкин сказку Ершова, которую внимательно пересмотрел…»
…Итак, свидетельств прямого авторства А.С.П. сказки «Конек-Горбунок» набирается воз и маленькая тележка. Однако все-таки акцентируем внимание читателя вот еще на чем. Сказка, изрядно вымаранная Ершовым и цензурой там, где просматривалась хотя бы малейшая хула на царя и Церковь, была в чести у властей предержащих всего-навсего несколько лет. А с 1843-го до 1856 года, уже прочитанная «в упор», эта вещь была официально запрещена, пока Ершов не внес сотни исправлений с верноподданническими телодвижениями.
Да и не мог он по сути своей поступить иначе. Он, который в 1837 году получил из рук молодого наследника престола золотые часы, которые были дарованы ему будущим Александром I за лестную «Оду» при посещении им Тобольской гимназии. Непрезентабельный в первом издании ершовской сказки Кит и его верный Спальник выглядели уже вполне респектабельными государственными мужами, не щадя живота своего радеющими за народ…
Горбунок… с бакенбардами
…Мы уже говорили о том, что А.С. Пушкин все-таки сумел в сказке «Конек-Горбунок» некоторым образом «пометить» свое авторство. Но вот последние, просто убойные доказательства. Они, как это всегда у А.С. Пушкина, большого любителя конспирологических «ужимок и прыжков», слегка зашифрованы…
Во-первых, следует под лупой рассмотреть второй
план общеизвестного, якобы очень лестного отзыва Александра Сергеевича Пушкина о творчестве Петра Павловича Ершова: «Этот Ершов владеет русским языком как своим крепостным мужиком». Куда уж далее! Ан нет. Тут есть две «потайнушки». Когда А.С.П. употребляет слово «этот», он традиционно вполне однозначно, т.е. с явным пренебрежением, если не сказать больше, относится к фигуранту. 25 января 1837 г., в день отправления оскорбительного письма барону Геккерну, он сказал в тот вечер жене: «Меня забавляет то, что этот господин забавляет мою жену, не зная, что его ожидает дома…»
И вторая «заминка». Глянем, как говорится, в гносеологический корень пушкинского сравнения: «как своим крепостным мужиком». Поэт прекрасно отдавал себе отчет в том, что П.П. Ершов—сын исправника, а главное—сибиряк, который ну никак не мог иметь крепостных крестьян по той простой причине, что крепостного права в Сибири никогда не существовало. Царёвы крепостные были приписаны лишь к Нерчинским рудникам, и то генерал-губернатор края Н.Н. Муравьев-Амурский нашел им достойное место, причислив к государевому воинству, охраняющему границы империи с Китаем.
Вот и выходит, что А.С. Пушкин, похвалив П.П. Ершова, имел в виду, что нельзя хорошо владеть тем, на что не имеешь права по положению, т.е. русским языком…
А теперь—во-вторых. Уже вполне, так сказать, напрямую Александр Сергеевич Пушкин «проговорился» о своем авторстве сказки «Конек-Горбунок» наглядно, то есть… посредством рисунка. На полях черновой рукописи стихотворения «Андрей Шенье» А.С.П. в январе 1834 года небрежно вывел силуэты четырех конских голов. Справа—объезженная лошадь («кобылица молодая», которая по сказке Ершова родила трех жеребят.—Авт.). Слева—еще три конские морды. Верхняя и нижняя похожи на лошадиные. А что или кто в центре? 40 лет назад искусствовед Лариса Корцели вполне убедительно предположила, что коренником у двух лошадок впряжен конек-горбунок… с пушкинскими бакенбардами… Почему-то в этой связи напрашивается некая параллель: Николай II очень даже любил гарцевать на квадригах…
…Надо все-таки отдать должное П.П. Ершову, у которого, по всей видимости, со своей совестью не все счеты были сведены. Приведем лишь две его цитаты. От 1850 года, о себе: «Люди, заслуженные, уже известные, не считали для себя унизительным подать руку начинающим». И еще одно суперсамокритичное высказывание: «Долгое время я принадлежал не к деятелям, а к наблюдателям литературы, т.к. литературная известность не слишком лестна для убогого таланта…»
О чем это он, господа? Ведь прав…
Леонид СОМОВ.
На снимках: А.С. Пушкин; знаменитый автопортрет Поэта в виде гипер-трофированного жеребца… с бакенбардами.
