«Борзые»

Подметил еще в 90-е: как только я появляюсь в незнакомой компании за пределами родного города, то уже минут через пятнадцать меня непременно спросят: «А ты откуда такой… борзый?»—«Из Севастополя, а что?..»—«Да нет, ничего… Вы все там такие?»—«Ну да. Только мы так не думаем…» Вот и захотелось разобраться в феномене «борзости» севастопольцев, всех без исключения. От наших милых пенсионеров до посетителей ясельной группы детского сада. Получайте субъективный профиль «борзого» земляка в самой «оборзевшей» рубрике «Профили». Надеюсь, не заснете от скуки.

Свою мессианскую исключительность я впервые испытал, поступив в симферопольский Крымский медицинский институт. Это было в прошлом веке, но помнится, будто все произошло вчера. Севастопольцев было достаточно много: мы жили в закрытом городе-герое, не учили украинский язык, еще и ходили в фирменных джинсах, купленных в «Березке»,—достаточно причин, чтобы первое время к нам относились недоверчиво. Тогда мы решили создать собственное землячество по примеру ливанского, суданского, нигерийского и прочих национальных сообществ. Свою мессианскую исключительность я впервые испытал, поступив в симферопольский Крымский медицинский институт. Это было в прошлом веке, но помнится, будто все произошло вчера. Севастопольцев было достаточно много: мы жили в закрытом городе-герое, не учили украинский язык, еще и ходили в фирменных джинсах, купленных в «Березке»,—достаточно причин, чтобы первое время к нам относились недоверчиво. Тогда мы решили создать собственное землячество по примеру ливанского, суданского, нигерийского и прочих национальных сообществ. Собирались на «заседания» дважды в неделю во втором вагоне (считая от головы) вечерней воскресной электрички «Севастополь—Симферополь» и дневной «Симферополь—Севастополь» по субботам. Присутствие несевастопольцев в этом вагоне не возбранялось, но и не приветствовалось, поэтому они совсем скоро стали обживать другие. Таким образом, у нас появилась своя территория, на которой царил кодекс Севастопольца (специально пишу с большой буквы, зная, что это—против правил. Ну не опускается у меня палец на клавишу «с» без каплока). Кодекс в себя включал несколько правил: не бычить, корректно относиться к случайным попутчикам из Почтового, Бахчисарая и Верхнесадового. Мекензиевы Горы считались уже «нашими». Курить только в тамбуре. Употреблять умеренно. Без крайней необходимости не использовать ненормативную лексику, тем более в присутствии дам. Не хамить патрулю и милиции, проверяющим севастопольскую прописку в Верхнесадовом. Петь что-нибудь патриотичное, въезжая в тоннели перед Инкерманом. Например, «Легендарный Севастополь» или «апгрейденный» «Голубой вагон». Текст помню до сих пор: Медленно ракеты  улетают вдаль. Встречи с ними ты, китаец, жди! И хотя Китая нам    немного жаль, Вашингтон и Лондон впереди. Скатерью, скатерью хлорциан стелется И забирается под противогаз. Каждому, каждому в лучшее верится… Медленно падает  ядерный фугас!.. Напомню, что этот текст—образца 1977 года. Похоже, в мире ничего не изменилось, правда, Китай стал намного ближе. Во всех смыслах.Еще в кодекс входило непременное правило: не обижать «братьев наших меньших». К ним относились студенты университета, художественного, культурно-просветительного и медицинского училищ. Но они ведь тоже севастопольцы! Категорически запрещалось оказывать излишние знаки внимания девушкам своих земляков, если они вынужденно возвращались в одиночку. Проводить (если по пути)—можно, «подкатывать»—табу! Фу! Чужая! Нельзя не поделиться с земляком «щебенкой» до ближайшей стипендии. Нельзя бросить «ослабевшего» от двухчасовой поездки коллегу… Много чего нельзя было, но мы как-то справлялись. Не помню, чтобы между членами «Севастопольского землячества» возникали бы споры, конфликты, тем более—дуэли. Мы действительно чувствовали себя немножко не с этой планеты. Не в ницшеанском смысле сверхлюдьми, а… с одной подводной лодки! И если одному плохо, то каждый, словно муравей, часть горя взваливал на себя и нес… Наверное, именно тогда мы все поняли, что Севастополец—это не титул и не почетное звание, а генетическая память, психология поведения, привитая в детстве нашими родителями и дедами. Так мы и жили эти мгновенно пролетевшие шесть самых счастливых лет!.. Мы—это Володя Тарасов, Сергей Головенко, Пашка Любимов, Андрей Крылов, Юра Писанко, Сергей Андрюшин и многие другие… Наверняка хоть с одним из вышеперечисленных вы встречались. А ведь список далеко не полный.Но я отвлекся. Так вот, в первый раз я услышал диагноз «борзый» из уст нашего легендарного декана—Алексея Ивановича Крадинова (в простонародье—Краб). Быть вызванным в кабинет Краба означало лишь одно: «С вещами—на выход». Меня вызывали четыре раза, но каждый раз заканчивалось лишь унижениями и оскорблениями в виде «Оборзел вконец?! Борзый! Кончай борзеть, иначе…»Правда, там употреблялись и другие эпитеты, но даже бумага любимой газеты «не всё стерпит», что стерпел я. Правда, было за что. Первый раз—за интернациональный конфликт в нашем общежитии. Я повздорил с… как бы покорректнее… темнокожими афро-африканцами. За меня поднялись русско-русские (севастопольцы—в полном составе) и с какой-то стати ливано-ливанцы. Победили мы, но виновным признали меня (впрочем, я и не отрицал). На следующий день вызвали в «расстрельный» кабинет к Крабу. Дальше попробую воспроизвести в виде диалога:—Ты хоть понимаешь, что пахнет не только отчислением, но еще и статьей? Чем ты думал, а? Что он тебе сделал такого, что ты ему (он заглянул в чей-то рапорт на своем столе и брезгливо поморщился)… ты ему кинул в кастрюлю сваренного борща… Фу, меня сейчас стошнит! Зачем носок кинул, идиот?! У меня в голове не укладывается. Ладно, положим, находился в состоянии аффекта, но почему не снял и не выкинул второй?! Так, что я с тобой сюсюкаюсь, пишу приказ об отчислении. Что молчишь? Как родителям в глаза смотреть будешь, а? Кто у тебя родители?—Отец—рабочий, мать—колхозница…—Понятно… Что?! Да я тебе сейчас!.. Да ты у меня будешь!.. Да ты сизым голубем полетишь в… «Рабочий и колхозница»?! Да ты откуда такой борзый, а? (Смотрит в личное дело, нервно сглатывая слюну). А, из Севастополя… Так… Из уважения к твоему Севастополю я этому делу ход не дам. Пока не дам. Но если еще хоть раз я услышу твою фамилию, то… забуду ее навсегда! Понял? Ты меня услышал, борзота? Ступай. (И уже вдогонку). Слышишь, ты, сын колхозницы… Если честно, то я давно так не смеялся, когда читал рапорт коменданта общежития. Изыди!Вот так вот впервые я услышал это слово, но оно не показалось мне оскорбительным. И вот так впервые Севастополь спас меня от отчисления, спрятал меня за своей героической спиной, погасил гнев взбешенного Краба. Спасибо тебе! Я в неоплатном долгу перед тобой.Потом «борзым» меня называли в Питере, Москве, Ростове, Одессе, Ереване, Астане, Тбилиси… И всегда спрашивали, откуда я. Услышав сакраментальное «Севастополь», либо затихали, либо смотрели на меня с пиететом. Когда меня депортировали из Казахстана, то пилоты «Калининградских авиалиний», узнав, что я тоже из «анклава», пригласили к себе в кабину и всю дорогу до Москвы поили коньяком «Кенигсберг», незлобно называли «борзым» и предлагали максимально снизиться над морем, чтобы я спрыгнул возле родного Севастополя! Тогда я понял, что такое гордость за свой город!!!А все мы «борзые» вовсе не потому, что наглые или невоспитанные. Просто мы—люди, вот уже более двух веков живущие на самой границе, которая в каждом столетии становилась передовой. Надеюсь, никому не надо напоминать, как началась Великая Отечественная война?.. А история, как известно, имеет обыкновение повторяться. Поэтому, дорогие материковые соотечественники, простите нас за нашу «борзость»! Ведь именно Севастополь и севастопольцы всю жизнь живут под прицелом, и за это время в нас атрофировалось чувство самосохранения. А на его место пришло то, что вы называете «борзостью»! Но на самом деле это оптимизм и юмор камикадзе. Поэтому и песни у нас наподобие той, что мы пели во втором вагоне электрички «Севастополь—Симферополь»:Может, мы обидели кого-то зря—Многих континентов  уже нет. Разве промахнуться нам разок нельзя?.. Столько непристрелянных    ракет…А за долгие годы изоляции от внешнего мира (закрытый город) мы стали какими-то «неправильными», специфическими, «борзыми»! Ну и пусть они нас так называют. Мне кажется, они говорят это с каким-то уважением, даже с почтением. Так обычно с любовью отзываются о детях, которые все делают по-своему, не нарушая при этом основные законы общежития. Любопытно, что все, кто попадает в Севастополь на постоянное место жительства, очень быстро начинают «борзеть». Может, и вправду Маркс был прав и «бытие определяет сознание»? Что было бы со всеми нами четыре года назад, если бы все мы не «оборзели»?! Мне кажется, что «борзость»—это умение думать самостоятельно и принимать собственное решение вне зависимости от мнения окружающего большинства. «Борзость»—это ни в коем случае не хамство, подличание, доносительство, предательство, измена, подлог, лжесвидетельствование!.. «Борзость»—умение выбраться «сухим» из любой жизненной ситуации, не бросив своих ближних, не нарушив своих принципов и превратив все произошедшее в веселый анекдот.Так что, как ни крути, но все (по-хорошему!) «борзые» люди населяют Севастополь. Может, пришло их время? «Время жить в Севастополе»!..

К сему Андрей Маслов.